Кто остановил развал России и сделал ее великой державой

Что стало переломной эпохой в истории России, предопределившей ее дальнейшее развитие? Могла ли наша страна выжить без радикальных реформ Петра I? Какой была бы Россия XVIII столетия с конституцией и без крепостного рабства? Что помешало окончательному успеху либеральных реформ Екатерины II? О поучительном опыте русского XVIII века, в течение которого наша страна прошла долгий и тернистый путь модернизации и европеизации, «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, руководитель Школы исторических наук Факультета гуманитарных наук Высшей школы экономики, автор книги «От Петра I до Павла I: реформы в России XVIII века» Александр Каменский. «Лента.ру»: В своих работах вы опровергаете популярный у некоторых историков и многих публицистов тезис о цикличности русской истории и скачкообразном характере ее развития. Вы считаете, что история всех реформ в России — это не набор бесконечных и не всегда удачных попыток что-то исправить или улучшить, а длительный процесс преобразования нашей страны? Александр Каменский: Ваш вопрос не о событиях, которые произошли в прошлом, а об их интерпретации, но интерпретация во многом зависит от смысла, который мы вкладываем в используемые нами слова. В данном случае это слово «реформа». Историки долгое время обращали внимание лишь на те эпизоды русской истории, которые ознаменовались масштабными и даже радикальными преобразованиями — Петра I, Александра II, Столыпина. Я же исхожу из того, что реформы могут быть разного масштаба. Я считаю, что любую новацию, осуществляемую властью, можно интерпретировать как реформу. Таким образом, реформа — это средство, инструмент управления, а само управление — это процесс реформирования действительности. Другое дело, что в истории России были периоды интенсивных и радикальных преобразований, в течение относительно короткого времени менявших едва ли не все сферы жизни. Были и периоды, когда власть, даже сознавая необходимость перемен, по тем или иным причинам на них не решалась. Иными словами, вся история России — это сплошная история реформ с перерывами между ними? Да, постоянный и поступательный процесс преобразования России то ускорялся, то замедлялся. Но даже интерпретировать эти разные периоды можно по-разному. Так, время, наступившее после Петра Великого, можно рассматривать как своего рода передышку, период накопления сил. В историографии долгое время существовал взгляд на эту эпоху как на время контрреформ. Вы так не считаете? Если под контрреформами понимать отмену всего нового и возврат назад, то я этого не вижу. Например, первая четверть XIX века, эпоха правления Александра I, традиционно с реформами не ассоциируется, хотя в действительности именно в это время возникла система центрального управления, просуществовавшая до 1905 года. Именно при Александре I было немало сделано в области смягчения нравов и образования, но ожидания реформ, как и замыслы самого императора, были гораздо масштабнее, поэтому на их фоне осуществленное кажется незаметным. Вторая четверть XIX века, эпоха правления Николая I, тоже была отмечена определенными новациями. Но при этом власть, понимавшая необходимость перемен, сознательно их тормозила. Николай считал, что надо подождать. Ему казалось, что можно если не остановить, то по крайней мере замедлить ход времени. В итоге такой подход привел к катастрофе Крымской войны, показавшей слабость и отсталость России, опасную с точки зрения ее национальной безопасности. И после этого без радикальных реформ уже было никак не обойтись. Самыми радикальными реформами в русской истории вы называете преобразования Петра I. Но имелась ли у них какая-либо реальная альтернатива? Неужели без них Россия вскоре разделила бы судьбу Турции и Китая, к XIX веку из субъекта мировой истории превратившиеся в ее объект? Я бы сказал так: в конце XVII века России были жизненно необходимы реформы модернизационного характера, без которых она действительно могла превратиться в объект мировой истории. Но это вовсе не значит, что эти преобразования могли быть только такими, какими их осуществил Петр, и что проводить их можно было только такими методами. При этом описать альтернативу довольно сложно. Ясно одно: к исходу XVII века времени на постепенное, эволюционное развитие у России уже не было. Исторический опыт, например, Османской империи показывает, что системный кризис государства не может быть разрешен путем умеренных и медленных реформ, даже если они носят модернизационный характер. Вероятно, можно было создать более эффективную систему управления, более демократично организованное общество, более эффективную экономику, в основе которой была бы частная собственность. Но вряд ли продуктивно предъявлять в этом смысле претензии Петру Великому. Он был человеком своего времени, невероятно масштабной и разносторонней личностью, открытой всему новому, но все же с ограниченным видением и пониманием. Он не был пророком и не мог знать того, что мы знаем сегодня. Верно ли я понимаю, что главной причиной петровских реформ стало нарастающее несоответствие социально-политической структуры и традиций Московской Руси, сложившихся в XV-XVI веках, во время освобождения от ордынской зависимости и становления независимого государства, новым задачам, стоящим перед Россией XVII века как полиэтничной и многоконфессиональной империи? Да, на мой взгляд, это именно так. Петровские реформы были подготовлены всем предшествующим развитием России. К концу XVII века ее прежняя государственная система оказалась неспособна дать адекватный ответ вызовам времени — внутренним и особенно внешним. Я интерпретирую это как кризис традиционализма, или системный кризис, преодоление которого требовало только радикальных реформ. При этом надо иметь в виду, что кризис — это не синоним катастрофы. В чем разница между кризисом и катастрофой? Кризис — это лишь этап в развитии всякой системы, когда в силу внутренних или внешних причин она перестает должным образом исполнять свои функции и справляться со своими задачами. Кризис возникает в результате нарушения взаимодействия между элементами системы. Выход из кризиса требует качественного изменения всей системы, ее структурной перенастройки с радикальным переформированием взаимосвязей между всеми элементами. А катастрофа — это полный крах всей системы с уничтожением или деградацией ее структурных элементов. Сыграла свою роль и трансформация в духовной сфере — прежде всего Великий раскол середины XVII века, не только подготовивший русское общество к модернизации (и европеизации как ее неизбежному спутнику), но и существенно ослабивший политическое влияние духовенства. Вы указывали, что главным противоречием петровских реформ стало сохранение и даже усиление крепостного права, что потом создало предпосылки для возникновения в России нового системного кризиса. Как вы думаете, мог ли Петр отменить крепостное право и как в таком случае развивалась бы наша страна? Крепостное право было одной из основ общественного-политического строя Московской Руси, но именно этот строй переживал системный кризис в конце XVII века. Поэтому, на мой взгляд, теоретическая возможность ликвидировать крепостничество имелась лишь в начальный период преобразований Петра I — с начала 1700-х годов до середины 1710 годов. В этот короткий промежуток времени старая система службы, основанная на поместном окладе, уже была уничтожена, а новая еще не возникла. Тогда еще не появились на свет разного рода законодательные акты, заложившие основу возникновения дворянства как сословия. Почему же Петр I не пошел на такой шаг? Во-первых, Петру, в силу особенностей его мировоззрения, это просто не приходило в голову. Он в принципе не понимал, что свободный труд эффективнее рабского. Во-вторых, крепостничество обеспечивало верховную власть необходимыми ресурсами для ведения тяжелой затяжной войны и реализации разного рода иных проектов. С другой стороны, уже Монтескье в «Духе законов» писал, что успех петровских реформ показал, что русские люди — вовсе не скоты, каковыми их считал царь, и, значит, реформы можно было проводить без свойственных им насилия и жестокости. Как развивалась бы Россия, если бы крепостное право отменили уже в начале XVIII века? Наверное, в экономическом отношении более успешно. Возможно, капитализм в России появился бы намного раньше. Может быть, нашей стране удалось бы избежать Октябрьской революции. В любом случае развитие России происходило бы совсем иным образом, чем это случилось в реальности. Но история, как известно, сослагательного наклонения не знает. Еще немного о сослагательном наклонении. Ваш коллега историк Евгений Анисимов в интервью «Ленте.ру» назвал события 1730 года «той точкой бифуркации, когда все могло пойти совсем по-другому» и даже стать основой для формирования парламентско-конституционных традиций в нашей стране. Согласны ли вы с этим утверждением? Да, с таким мнением вполне можно согласиться. Но это опять же из области альтернативной истории. Она интересна, поскольку дает пищу для размышлений, но для историка важнее то, почему та или иная альтернатива не реализовалась. В данном случае, на мой взгляд, причина была в отсутствии политического опыта или, говоря шире, соответствующей политической культуры. Но сами по себе события 1730 года свидетельствуют о серьезных изменениях в русском обществе, в его мироощущении и отношении к верховной власти. Именно тогда дворянство осознало себя единым сословием и впервые в нашей истории попыталось взять на себя ответственность за судьбы страны. Все это стало результатом реформ Петра I и связанного с ними процесса модернизации России. Почему десять лет правления Анны Ивановны и двадцать лет царствования Елизаветы Петровны оставили мало следов в нашей национальной исторической памяти? Историческая память вообще устроена своеобразно. В ней естественным путем запечатлеваются либо яркие исторические события, оказавшие сильное воздействие на жизнь людей, либо те, что используются властью для собственной легитимации. Важную роль играет и наличие письменных источников. К примеру, Отечественная война 1812 года породила целый пласт мемуарной литературы, при обращении к которой мы в состоянии как бы заново пережить это событие. Сейчас люди выходят на шествие Бессмертного полка и несут хранящиеся в семьях фотографии родственников. У многих наших современников сохранились письма дедов и прадедов времен войны, их дневники и прочие документальные свидетельства того времени. Это нити, связывающие нас с прошлым и обеспечивающие сохранение памяти. А возьмем, к примеру, Полтавскую битву. Из школьных учебников мы знаем о значении этого события, но живой связи с ним у нас нет и быть не может. Шведский историк Петер Энглунд написал замечательную книгу об этом событии, основанную на дневниках, воспоминаниях и письмах участников сражения — шведов. А мемуаров русских участников не существует — их письма, если они и были, не сохранились. То есть царствование этих двух женщин оказались пересменками эпох и временем некоторой паузы на пути дальнейшего преобразования нашей страны? И да, и нет. Курс на модернизацию и европеизацию России все-таки продолжался в течение всего XVIII века, хотя и не такими бешеными темпами, как при Петре I, и с некоторыми объективными коррективами. Но за 30 лет царствования Анны и Елизаветы вроде бы не произошло каких-то ярких событий, которые запечатлелись бы в исторический памяти естественным путем. Хотя, к примеру, участие России в Семилетней войне имело очень большое значение для ее позиционирования на международной арене в качестве великой державы. Совсем недавно историк Денис Сдвижков сделал потрясающее открытие: он обнаружил в немецких архивах и опубликовал целый комплекс перехваченных пруссаками писем русских офицеров к родным. Они передают непосредственные чувства и впечатления участников той войны, и теперь мы в состоянии увидеть эти события совсем иначе, нежели прежде. Екатерину II вы называете самым удачным российским реформатором XVIII века. В чем секрет ее успеха? Я считаю Екатерину самым удачным российским реформатором в том смысле, что она вступила на престол, имея определенную политическую программу, которую в значительной мере удалось реализовать. Этот успех был обеспечен, как мне думается, двумя главными причинами. Во-первых, для екатерининских реформ была подготовлена почва — Россия была к ним готова. Во-вторых, намерения и планы императрицы совпадали с интенциями развития русского общества, с его запросами. Немалую роль сыграли и личные качества Екатерины. Благодаря ее преобразованиям произошла существенная гуманизация русской жизни. Важно и то, что, продолжая начатую Петром Великим модернизацию и европеизацию, императрица почти никогда (за исключением школьной реформы) не заимствовала готовые европейские модели и не пыталась механически пересадить их на русскую почву. Наоборот, используя идеи современных ей европейских мыслителей эпохи Просвещения, Екатерина их творчески перерабатывала и грамотно адаптировала к российским реалиям. Иначе говоря, она оказалась нужным человеком в нужное время и в нужном месте. Как вы думаете, правление Екатерины II было золотым веком Российской империи или золотым веком российского дворянства как непосредственной опоры ее трона? Что касается золотого века, то это ведь метафора, а не научное определение. С точки зрения положения России на мировой арене и ее авторитета екатерининское и последовавшее за ним александровское время можно при желании назвать золотым веком Российской империи. А «золотой век русского дворянства» — это скорее миф, который, как и любой миф, возник неслучайно. Конечно, реформы Екатерины объективно способствовали укреплению привилегированного положения дворянства, но это не входило в планы императрицы. Такой результат, как и усиление крепостничества, стал побочным эффектом ее либеральных преобразований. Вы считаете Екатерину II, написавшую в своем «Наказе», что «Россия есть европейская держава», предшественницей всех будущих наших западников. Почему же она так и не отменила крепостное право, если, в отличие от Петра I, вполне осознавала его пагубность для будущего страны? Императрица побоялась негативной реакции дворянства, учитывая свои более чем сомнительные права на престол? Екатерина была реальным политиком — она понимала, что отмена крепостного права непременно вызовет активное сопротивление дворянства. И дело не только в том, что это могло привести к перевороту, но и в том, что дворянство того времени было наиболее образованной частью общества. Дворянство эпохи Екатерины II — это чиновничество, это те, кто непосредственно осуществляет административное управление огромной империей. И это естественная опора власти — не в силу классовых соображений, а потому, что именно образованная часть общества в первую очередь движет страну вперед. Ошибочно думать, что лишь дворянство сопротивлялось отмене крепостного права, а все остальные только об этом и мечтали. Восстание Пугачева показало, что политические идеалы простонародья были гораздо более архаичными. Екатерина же говорила, что проводит свои реформы только тогда, когда видит, что общество к ним готово и что они будут встречены благосклонно. Помимо этого, Екатерина разделяла широко распространенные предубеждения об опасности освобождения необразованных, непросвещенных крестьян. Сперва просветить и потом освободить или сперва освободить и потом просвещать — это был один из активно дебатируемых вопросов того времени. Верно ли, что в конце XVIII века именно крепостное право стало главным тормозом дальнейшего поступательного развития России, из-за которого при наследниках Екатерины II наша страна надолго забуксовала? В последнее время стали появляться публикации, авторы которых утверждают, что даже и к 1861 году, когда крепостное право было отменено, его экономический потенциал не был исчерпан, и Россия могла бы жить с ним и дальше. Но крепостничество — это не только экономика, хотя и этот тезис, на мой взгляд, сомнителен. Это явление прежде всего социальное, имевшее самые серьезные последствия для самосознания людей, их психологии, для социальных отношений. Русская интеллигенция как совершенно особое явление — это тоже порождение искажений в социальных отношениях, несоответствия этических, эстетических, моральных ценностей образованного класса положению большей части населения страны. Оно влияет на современное российское общество точно таким же образом, как события, которые мы наблюдали недавно в США, непосредственно связаны с тем, что рабство там было отменено только в 1863 году, а с сегрегацией афроамериканцев было окончательно покончено еще сто лет спустя. Конечно, реформы Екатерины Великой в сфере государственного управления и социальной организации общества, натолкнувшись на стену крепостничества, в реалиях русского XVIII века вряд ли имели шансы на полный успех. Императрица не имела возможности осуществить то, что сделал ее правнук Александр II, оставшийся в нашей истории как царь-освободитель. Но реформы Екатерины стали важным и необходимым промежуточным звеном в подготовке России к этим великим переменам. И не ее вина, что этот процесс в нашей стране растянулся еще почти на столетие. Чем опыт преобразований XVIII века, на ваш взгляд, может быть полезен будущим поколениям российских реформаторов? Думаю, ответ на это вопрос вполне очевиден. Основной урок состоит в том, что реформы — это прежде всего инструмент управления. Они должны быть повседневностью государственной политики. Откладывание давно назревших преобразований, попытки остановить время, «годить», как говорил Салтыков-Щедрин, всегда заканчиваются в лучшем случае кризисом, в худшем — катастрофой.