Кирюшонок

— Представь, я вчера его видела, — голос Лены дрожал. То ли от слез, то ли от смеха. Неожиданный телефонный звонок поздним вечером. Мы по телефону-то уже почти не говорим, все больше переписываемся по вотсаппу. Поэтому я напряглась: что-то случилось. — Кого? Кого видела? — Кирюшонка. Знаешь, что он мне сказал? Он мне сказал: а ты постарела, — теперь я уже точно слышала, что она смеется. Смеется — значит пережила ситуацию. Хотя — пора уже было бы пережить. Кирюшонок был темой номер один в наших с Ленкой разговорах лет пятнадцать назад. С тех пор прошла уже, кажется, целая жизнь. В которой, кстати, Лена успела «сходить замуж» и «выйти оттуда». Родить близнецов — мальчика и девочку. В этом году они пошли в школу. И Лена теперь вся такая мать с большой буквы. Но, оказывается, на задворках подсознания по-прежнему властвовал Кирилл Игнатьев, ее страсть и наваждение. Она звала его Кирюшонок, я злобно передергивала: Кукушонок. Ох, и помыли мы кости Кирюшонку-Кукушонку. Он был худой, длинноногий, по профессии — что-то связанное с компьютером, но чем именно занимался, я так и не поняла. Позиционировал себя как представителя уходящей интеллигенции, занесенного из Рязанской земли на нашу сухую циничную московскую почву. Любил поговорить о высоком и вечном. Читал наизусть Мандельштама и Максимилиана Волошина, имел один — очень дорогой — выходной пиджак от Пьера Кардена, купленный (сам мне как-то признался по пьяни) в секонд-хенде. Но — фирма есть фирма. Горчичный пиджак с лейблом «Карден» делал рязанского Кукушонка каким-то молодым Евтушенко, что ли. Его хотелось слушать. Говорил умно. Ленка и слушала — распахнув свои удивительные глаза цвета джинсов ливайс. Про цвет глаз ей сказал, конечно, Кирюшонок. В душе он, наверное, действительно был поэт… Они жили вместе в Ленкиной двушке, доставшейся от деда, в зеленых Текстильщиках. Ленка вила семейное гнездо, ждала предложения. Кирюшонок рассуждал о «сложном времени», «потерянном поколении», предрекал, что «будет хуже». Кому именно — непонятно, Кирюшонок все больше приобретал московский лоск. Два раза в месяц ездил к родителям, в Рязань. Ленку с собой брал всего раз и как невесту не представлял, объяснил это строгими нравами отчего дома. Все это мы и обсуждали в ежедневных почти разговорах с Ленкой. Ей нужен был бесплатный психотерапевт. Я была как раз им. Говорила, что во всяких отношениях есть и хорошее, и плохое. Что не надо циклиться и торопить, не надо давить и строить. Надо наслаждаться жизнью и любовью. Каждым днем. Как я гордилась своими умными мыслями! Мне казалось, что я действительно помогаю подруге найти свое достойное место под солнцем. Только потом, много позже, я поняла, что ей вообще было неважно, что именно я говорю. Ей нужно было слышать это имя: Кирилл, Кирилл. Рассказывать о нем. Мои уши были свободны, поэтому в них и лились эти мутные потоки откровений о Кирюшонке. Когда плохое перевешивало хорошее, Ленка начинала вспоминать. Например, о том, как они познакомились. Он подошел к ней в кафе — в своем горчичном Кардене, высокий и кадыкастый, с асимметричной стрижкой: челка на один глаз. Сел напротив, не спрашивая разрешения. Она хотела позвать охрану и пересесть. А он взял за руку и, прямо глядя в глаза, сказал неожиданно: «Я хочу делать с тобой то, что весна делает с вишневыми деревьями. Узнаешь автора?». Неслабо. Ленка, филолог, запуталась в предположениях — чьи это строки? Лорка? — Пабло Неруда, — улыбнулся незнакомец. — Но мне кажется, что я сочинил эти строки сам, как только увидел тебя. Ничего, что я на ты? Кирилл, кстати. А была весна — поздняя весна, май. Солнце било прямо Ленке в лицо, и хотелось закрыть глаза от счастья. — Я закрываю глаза и вижу солнечный свет, — говорила мне Ленка. — И вижу то кафе и даже могу вспомнить, как была одета официантка. В клетчатую юбочку и белую блузку. — Ага, а я могу сказать, как был одет Кукушонок, — ерничала я. — Нетрудно догадаться. Ленка бросала трубку. Потом перезванивала. И все начиналось по новой. Уже плохое. Кирюшонок живет за счет Ленки, он подозрительно задерживается на работе, не хочет, чтобы Ленка родила ему ребеночка. Не разрешает покупать продукты рядом с домом — только бегать все выходные там, где акции и скидки. Где акции и скидки, Кирюшонок узнает сам: мониторит по интернету. Безусловно, экономность — это хорошо, но ведь Ленка все равно покупает продукты за свой счет… Зачем он экономит ее деньги? На что тратит свои? Он подарил ей всего один подарок за год. Зонтик из магазина, где «смешные цены». Но Ленка все равно зонтик этот очень любит, он, кстати, неплохой расцветки, серо-розовый. Даже эстетный. — Вот-вот, а свои деньги на что тратит? — Говорит, что мало получает и помогает родителям. Вроде матери операцию надо было делать, брал кредит… Он не любит говорить на эту тему. Он же мужчина, гордый. Я стараюсь не спрашивать. Все разрешится… Ну и разрешилось. Кирюшонок купил квартиру. Оказалось, что смог накопить — на Ленкиных-то харчах. И съехал. И быстренько потом женился, на девушке из родной Рязани. Оказалось, она все знала, но терпела такую вот дурочку-Ленку. Потому что, снимая квартиру в Москве, он бы никогда не смог накопить денег на собственное жилье. И мы снова разговаривали с Ленкой, и я опять была психотерапевтом. Чертовым двуличным психотерапевтом… Ведь был один эпизод, еще в период их счастливой жизни с Кукушонком, о котором я тогда малодушно промолчала. Отмечали Ленкин день рождения — именно тогда, кстати, и был подарен ей эстетный зонтик. Было действительно весело и ненапряжно, и мне даже показалось — а Кирюшонок все-таки неплохой парень. Может, это ударило в голову красное вино. Оно имеет свойство смягчать негатив. Я присела на широкий подоконник и неожиданно заметила, что мы с Кирюшонком остались в комнате одни. Он вдруг подошел ко мне и обхватил за бедра. Бедра, конечно, у меня выдающиеся. Много желающих... Но Кукушонок? Я мгновенно протрезвела. Его глаза были напротив моих, и я увидела, что они светло-карие, в зеленую крапинку. Как у меня. — Я хочу делать с тобой то, что весна делает с вишневыми деревьями. Угадаешь автора? — прошептал мне Кирюшонок. — Пабло Неруда, — ответила я и соскользнула вниз. — Лен, торт скоро есть будем? Почему я тогда не рассказала Ленке об этом? Пожалела. Подумала: может, мне показалось. Не хотелось тащить клубок сплетен и делать ей больно. А вообще, я просто смалодушничала. Ленка — моя самая главная подруга. Я так рада, что у нее все наладилось, и есть близняшки, и она — просто роскошная! Я и представить не могла, что та история с Кукушонком все еще ее ранит и саднит занозой. — А он, как он сам? Кукушонок этот? Помолодел, наверное. Как Алла Пугачева, — опять иронизирую я. — Ты знаешь, он в том же пиджаке от Кардена. Помнишь? А то не помню! Урок, преподанный Кирюшонком, я запомнила на всю жизнь. «Покупай по-настоящему дорогие и брендовые вещи — они вечные. Никогда не покупай ширпотреб», — умничал он. — Как я могла его любить столько лет? — говорит Ленка. — Наверное, потому что никто мне не говорил, что глаза у меня цвета Ливайс.