Ольга Ломоносова. Не по правилам

Если случайно встречаем кого-то из знакомых, с кем несколько лет не виделись, они с изумлением спрашивают: «Вы вместе?!» Да, вместе, и у нас трое детей. Хотя причины удивления понимаю: мы с Пашей всегда были настолько разными, что, конечно, ничто не предвещало. — Если бы давно, когда я только познакомился с Олей в Театральном училище имени Бориса Щукина, мне кто-нибудь сказал, что с Ломоносовой мы проживем больше десяти лет и у нас будет трое детей, это имело бы комедийный эффект, как в детском саду, когда один мальчик говорит другому, такому же пятилетнему: «Ха-ха, Виктория Бекхэм твоя жена!» — поддерживает тему театральный режиссер Павел Сафонов, содействие которого в записи этого интервью было особенно ценным — он делал все возможное, чтобы нам с Ольгой позволил поговорить их самый младший ребенок, пятимесячный Федор. Наследника катали в коляске по парку в непосредственной близости от мамы. — Ольга, вы всегда мечтали о большой семье? — Наверное да. Минимум о двух детях точно. Я росла единственным ребенком, и мне было грустно, поэтому разговоры с мамой на тему: вот бы мне сестренку или брата — заводила довольно часто. Но безрезультатно. Люблю Грузию, когда много детей, родственников, большие столы... Да и потом, мы же с Пашей не вечные и они должны друг у друга быть. Вот смотрю на своих детей и вижу, что им круто живется, как общаются девочки, заботятся о младшем брате. Разве не здорово, что у них есть кто-то родной помимо нас? Конечно, стараюсь уделять детям максимально много времени, а Паша вообще идеальный отец, но братья-сестры — это совсем другое общение. — Вы — образцовая мать, Паша вообще идеальный, вроде похожи — из-за чего же людям сложно поверить в ваш крепкий брак? — Он невероятно живой. А я... Сложно объяснить. Большая часть моей жизни отдана классическому танцу, балету. С десяти лет — хореографическое училище в Киеве. Потом танцевала в труппе Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Балет часто закапывает тебя как человека. Это ведь железная дисциплина, привычка постоянно себя сдерживать, строгое воспитание. Ты попадаешь в определенные рамки и начинаешь считать, что существовать можно только так. Бывает, тебя нет-нет да и кольнет что-то, но оглядываешься вокруг — а все такие же! Сама не понимаешь, насколько закрытой сделал тебя окружающий социум. Я была зажата, но не актерски, а как-то вообще. Помню, даже когда уже снималась и был пик сериала «Не родись красивой», в перерыве зашла в кафе выпить кофе и все сидящие за столиками как по команде обернулись. Очень некомфортно. Меня будто раздели. Я поняла, что себе больше не принадлежу. Неприятное ощущение. Паника. Все, чего на тот момент хотела, это как можно быстрее выйти. Что, в общем, и сделала. — Как же вы решились на публичную актерскую профессию с такими-то установками? — На самом деле я не выстраивала свой маршрут. Да, была не первой из первых, но работала в хорошем театре в центре Москвы, получала зарплату в конце концов. Да, партии небольшие, но это ведь может измениться! И есть другая профессия, в которой ты ноль, ничего не знаешь, но она тебя манит! Мне говорили: «Да таких, как ты, в Москве...» При том что я была уже достаточно взрослой. Это когда тебе семнадцать, можешь, провалившись, пробовать еще и еще. В общем, несколько опасное было решение. Впрочем, тогда я об этом вовсе не думала. Казалось, что и балетная профессия не уходит. Тем более что в Щукинское поступила с первого раза, не всем так везет. Каким-то чудом во мне что-то разглядел Родион Юрьевич Овчинников. Но если откровенно, кажется, он меня принял, а потом долго думал, что же теперь со мной делать?.. Слово есть — неформат. Вот я была неформат. И не характерная, и не голубая героиня, наверное, социальная, но где тогда темперамент? Он пытался понять, что я собой представляю, но при этом не брал в свои отрывки. Меня отдавали другим педагогам, и те пытались как-то распрямить эту зажатую пружину. Партнера для отрывка найти было непросто. Есть звездные студентки и студенты, к которым просто очередь стоит, все их зовут, и есть как я, которые делают не очень удачные отрывки, потому что имеют дело с такими же аутсайдерами, как сами. — Были моменты, когда руки опускались? — Конечно. Мне никак не давалось упражнение по актерскому мастерству, которое называется «Наблюдение». После очередного показа даже горько рыдала в туалете. Сейчас уже смешно, конечно, потому что прекрасно вижу — вот же эти «наблюдения», просто вокруг и везде! А тогда специально ездила на рынок, в зоопарк, показывала в итоге бабушку-соседку из Киева, говорила на украинском, поскольку мне это казалось дико смешным. Родион Юрьевич был сдержан, но недоволен: «В киевский Театр Франко ты отправишься с этим наблюдением. Очень плохо, Оля». Ну не понимала я, как это можно сделать! Ушла плакать в туалет. Там меня обнаружила Света Антонова, она училась на курс старше и считалась звездой «Наблюдений». «Ты чего?! — говорит. — Сейчас все с тобой придумаем!» Накрасила, сделала мне прическу и придумала итальянку на пляже. Особого успеха и это мое «Наблюдение» не имело, но все-таки было не так плохо, как предыдущее, и плакать я перестала. Мне действительно долго не удавалось проявить себя. Все время была где-то рядом. Начались этюды к образам. Взяли два: «Братья и сестры» и общий на курс — «Диккенс». И если с первым еще куда ни шло, то со вторым наметились проблемы. Хотя начиналось все неплохо, Овчинников даже хвалил: «Хороший глаз, Оля! Молодец!» Увы, заговорить моя героиня так и не смогла. Я ходила, чего-то хмурилась, но как она должна разговаривать, понять не получилось. В итоге в спектакле не вышла, и таких, как я, лузеров было еще два человека. Остальные блистали. У нас вообще звездный курс — Саша Устюгов, Марина Александрова, Петя Федоров, Саша Ребенок, Вячеслав Манучаров... — Обидно было? — Не помню, но, наверное, да. На самом деле если говорить про «обидно» или «досадно», на ум другая история приходит. Она произошла, когда я только приехала в Москву работать балериной. Мое съемное жилье располагалось довольно далеко от центра — от станции «Измайловский парк» приходилось добираться сначала на троллейбусе, потом на автобусе. Практически три дня на оленях и два — на собаках. Но это было то, что я могла себе позволить. Ста долларов, которые присылали родители, катастрофически не хватало. Тут надо заметить, что я очень хотела избежать работы, которая мне казалась для балерины унизительной, — то есть сниматься в клипах, участвовать в подтанцовках и так далее. Но голод, как говорится, не тетка. В общем, однажды набирали девушек — мы в клипе то ли танцевали, то ли просто ходили на каблуках... Но заплатили очень ощутимые для меня тогда деньги — сто пятьдесят долларов. И почему-то я вложила их в паспорт. Снимали всю ночь, а с утра мне надо в театр на класс. У метро останавливают милиционеры — проверка документов. Спрашивают прописку или регистрацию, я, естественно, протягиваю им паспорт. В общем, что ста пятидесяти долларов там больше нет, увидела только в театре. Это фантастически грустная история! И я объясню почему. Родители присылают тебе сто долларов на месяц, а ты видишь пальто за сто пятьдесят и думаешь: «А! Куплю! Потом что-нибудь придумаю». Живешь же в общежитии, холодильник общий — можно стащить чей-нибудь глазированный сырок, например. Или угостит обедом кто-то, кто умеет готовить. А тут — пошла против своих принципов, но заработала и так глупо все потеряла!.. До сих пор вспоминаю — и досадно невероятно! — В общем, с деньгами везло не очень, с изучением актерского мастерства тоже, когда же случился прорыв? — По пункту первому до сих пор вопросы, но я всегда думаю: «Бог — не Тимошка...» В училище же прорыв получился многоступенчатый. Юрий Нифонтов поставил у нас «Пять вечеров» и дал мне небольшую роль. Вроде получилось. Но открыл меня как актрису именно Паша, мой будущий муж. Правда, если бы тогда кто-то сказал мне, что мы поженимся, я бы действительно очень громко смеялась. — Как же вы его впервые увидели? — Каждый год двадцать третьего октября в Щукинском большой праздник — день училища. Собираются бывшие выпускники, знаменитые и не очень, отмечаются круглые даты курсов. Обслуживают все это великолепие обычно первокурсники — украшают залы, пишут списки. И вот закончив свою «техническую» работу, заглянула на дискотеку. А я, надо заметить, тогда мало кого из театральных актеров знала в лицо. Каким-то непостижимым образом поступила в Щукинское, ни разу до этого не посетив Театра имени Вахтангова. Поэтому Пашу узнать не могла, просто увидела. Он обратил на себя внимание излишней, на мой тогдашний взгляд, экспрессивностью танца. Народ-то уже вовсю гулял! А меня предупреждали: мол, ухо держи востро, артисты — они такие... Глазом не успеешь моргнуть — попадешь в вертеп! В общем, сбежала я, не дожидаясь продолжения. Потом нас, студенток, взяли в спектакль «Принцесса Турандот», в котором Паша играл мудреца. Он все шутил, а мы хохотали. И как-то серьезно я его не воспринимала. Актер с хорошим чувством юмора и не больше. — А о каком мужчине вообще мечталось? — Вымышленном. С детства придумывала разные образы, которые нравились. Единственным реальным объектом симпатий стал артист балета Вадим Писарев. Он, как и я, родом из Донецка. У меня была его фотография, и я, конечно, восхищалась им как танцовщиком. Наша младшая дочь Саша хронически в состоянии влюбленности, такой темперамент, что ей часто кто-то нравится, знакомится с кем-то, говорит «жених». Я же росла очень закрытой девочкой, которая могла влюбиться не в мальчика, а разве что в танцовщика, и то по фотографии. Остальные были просто образами. — На Пашу хоть один был похож? — Совсем нет. Мои образы, вполне в устоявшемся «балетном» формате, были сильно оторваны от земли. А Паша — судьба. Мы все время оказывались друг подле друга или неподалеку... Конечно, общались и дружили с вахтанговцами. Потом Паша стал делать отрывки, и мне захотелось поучаствовать. Точнее, в силу того что быть самой себе режиссером не получалось, я однажды просто подошла к нему и сказала: «Поставь мне какой-нибудь отрывок». На самом деле упражнение называется «Самостоятельный отрывок», и то, что Паша сделает, я, конечно, планировала выдать за собственную работу. Никакого страшного обмана тут безусловно не было бы. То, что студенты старших курсов или выпускники часто помогают молодежи справляться с подобными заданиями, — обычная практика. Но... Паша сам сделал все — выбрал пьесу Тургенева «Месяц в деревне», взял кусок общения Верочки с Натальей Петровной, стал с нами репетировать. Конечно, педагоги сразу раскусили, что никакая это не самостоятельная работа, но отрывок им очень понравился. Больше скажу, мы настолько их впечатлили, что нам разрешили сделать заявку на спектакль. К концу года его первый акт посмотрел Владимир Абрамович Этуш, тогда ректор института, и мы получили зеленый свет на выпускной спектакль. И это стало настоящим прорывом. Мне кажется, вся Москва видела «Прекрасных людей». — Тут-то вы и поняли, что за такого успешного режиссера надо держаться? — Ничего подобного. Конечно, видела, что он талантлив как человек, как режиссер, но... Я тогда вообще была замужем, да и он несвободен. Впрочем, даже когда развелась, больше обращала внимание на других мужчин. Честно говоря, рассматривать рядом Пашу почему-то и в голову не приходило. Уже и его «Калигула» с моим участием в Театре имени Вахтангова вышел, а ничего такого не происходило. Мы проводили вместе немало времени, смеялись, разговаривали. И как-то так все закрутилось. — То есть это вы его работой зацепили? — Как потом признавался Паша, он долго не видел во мне каких-то выдающихся способностей. Больше того, я ему казалась поверхностной, даже после того как сделал со мной спектакль. Не ценил он меня как актрису. Это случилось много позже. Мы вообще слишком долго друг друга отталкивали в самых разных смыслах. — Отталкивали? — Наверное да, потому что будущее свое я видела иначе. Рисовала густыми масляными красками, и люди рядом появлялись соответствующие. А с Пашей — абсолютная акварель! Размытая и непонятная. То есть она тебе и без смысла симпатична, но от брака и человека рядом хочется определенности. И даже восхищаясь им, я делала это как-то дистанцированно. Мол, да, хороший, но мы-то ждем принца на белом коне как минимум. Мысли о стабильности тоже присутствовали, а что тут такого? Многие хотят жить обеспеченно. Пашка же невероятно жизнелюбив, с ним всегда весело, интересно, но непредсказуемо. Значит, я не могу быть с ним вместе. Не знаю, что привило этот стереотип про обеспеченного мужа, — может, мама так воспитала или балетное видение мира никак не хотело отпускать... — Ну, это известная русская традиция: у хорошей балерины должен быть достойный спонсор. — Не совсем в этом дело, в примы я не метила, хотя да, есть такая тема в балете. Паша же тогда поставил пару спектаклей, очень успешных, однако миллионов такая работа не приносит даже в перспективе. Но когда я влюбилась, на это стало настолько плевать! Мне вообще как-то становилось плевать на многие вещи, которые раньше казались значимыми. Я менялась, и мне эти перемены нравились. Мы много гуляли, читали вместе. На самом деле у меня целый комплекс развился, что мало прочла. Это беда всех балетных девочек — слишком много времени уходит на поддержание физической формы, на учебу часто сил не оставалось, не говоря о том, чтобы выйти за пределы школьной программы. Паша перечитывал что-то, потом давал мне, и мы говорили о прочитанном, обсуждали. И чем дальше развивались отношения, тем более понятным и своим он казался. Невероятно поражал меня самыми простыми вещами. Помню, поехали отдыхать. Было жарко, и очень хотелось в воду. Но на пляже табличка «Купаться запрещено». Для меня это табу — запрещается же! А Паша сразу начал стягивать штаны: — Я плавать хочу! — Написано же... — говорю. — Да плевать, — и через секунду уже прыгнул в воду. Меня это и ужасало, и восхищало одновременно. Если мне говорят: «Нельзя» — делать не буду, так воспитана. Со мной родители бед не знали — никаких заскоков переходного возраста, никакого непослушания. Когда сейчас мои дети бунтуют, в глубине души радуюсь: они растут не как их мама. Я была слишком правильной, и думаю, многое в жизни по этой причине прошло мимо. Человеческая несвобода во мне до сих пор присутствует, пусть и в небольшой степени. Стараюсь с ней бороться. «Это неприлично» или «это некрасиво» у меня сегодняшней вызывают встречный вопрос: «А кто так сказал?» И это Пашина заслуга. Я очень много от него переняла и счастлива от этого. Бог с ними — с правилами. — Что же было потом? — Я родила Варвару. И мы выпустили первый спектакль, когда и работа, и проживание стали общими. В спектакле «Пигмалион» героиню изначально должна была играть не я. Да и Паша не верил, что смогу сделать характерную роль, — значит, в первой части все было бы провально. А я так хотела! Надевала большие ботинки и дефилировала по нашей маленькой квартирке: «А если так?» И потихоньку Паша поверил в меня в роли Элизы Дулитл. — С одной стороны, удобно, когда режиссеру можно продемонстрировать свои актерские данные не отходя от плиты. С другой, говорят, нет ничего хуже, чем работать со своими. — Ссор из-за ролей не помню. Об искусстве до ругани тоже не спорим. С бытом творчество нормально совмещается, потому что сколько того быта? Мы, наверное, самая безалаберная семья в смысле оплаты счетов детсадов и школ. Старшая дочь, случается, строго пеняет: «Опять не заплатили вовремя!» Но все мы точно счастливы. Сейчас Паша поставил «Сны господина де Мольера» в «Ленкоме», в сентябре состоялась премьера. Перед этим сделал «Двенадцатую ночь» и «Собаку на сене» в Театре сатиры. Увы, в этих спектаклях я не участвую. Правда в «Двенадцатую ночь», надо признаться, звали. Но у меня намечался иной спектакль — я готовилась стать мамой в третий раз, мы ждали Федора. Пока последняя наша совместная работа — «Оркестр» по Жану Аную — была уже года два назад. Наследник Федор громко заявил о том, что лимит на разговоры с его мамой подходит к концу, а папе еще можно задать пару-тройку вопросов. — Павел, сейчас вы больше верите в Ольгу как актрису? Она уже не похожа на зажатую балерину? — Я ее зажатой балериной уже не очень и помню. Когда ставил спектакль «Прекрасные люди», сам многого не понимал еще, шел наугад, но очень хотел, чтобы актеры мне поверили. А здесь ведь мало одного отрывка, который делаешь с полупьяна и полуфлирта с девочками-студентками... Вроде как придумаешь отрывок, и симпатичная исполнительница роли Натальи Петровны обратит на тебя внимание, может, даже влюбится. А спектакль — это же очень серьезно. Возрастная роль — и все та же молоденькая девочка Дюймовочка. Артистка, которая и не артистка. С которой руководитель курса не знает, что делать. И когда Оля начала выполнять мои команды, да еще так страстно... Я даже поначалу не понимал: хорошо это или плохо? Она мне нравится как женщина или как актриса — или и то и другое? Был какой-то момент судьбы во всем этом. Петя Федоров принес музыку. И вот так спонтанно спектакль удался. Пришли мастера: Волчек, Фоменко, Павел Каплевич. Все это было неожиданно. — Когда же супруга сыграет в вашем спектакле очередную главную роль? — Ей вообще грех жаловаться, мне кажется. Найдите вторую активно снимающуюся актрису, которая столько переиграла героинь от Натальи Петровны до Элизы Дулитл! Уже на мужские роли заглядываться начала, женских-то все меньше остается. — Да, я мечтаю сыграть мужчину! — смеется Ольга. — Почему мужчинам в кино и театре легко дают женские роли, они переодеваются, хохмят, делаются яркими, а когда ты просишь того же, чуть ли не пальцем у виска крутят? — Павел, а вы мечтали, как Ольга, о большой семье? — На эти темы я опасался строить планы. Когда образ жизни такой, что не знаешь, где на следующий день переночуешь... — Но дом ведь у вас есть? — Есть. Квартирка. Кстати, нам нужен дом!.. Очень много всего происходит спонтанно. Оля должна была сыграть в моем спектакле в Театре сатиры, но в итоге вместо роли Виолы у нас появился Федор. Такая неожиданная жизнь. Кажется, что сейчас все ясно и ты все контролируешь, а оно складывается совсем не так, как планируешь. И я считаю, это прекрасно. Знаете, каждый новый спектакль — конечно, событие. Но последние — «Сирано» или «Оркестр» — мы делали как люди с опытом. Я много попробовал уже и могу, и Ольга активно играющая актриса. Получилось внятно и добротно. Теперь хочется того самого неожиданного и нелогичного, которое когда-то случилось с «Прекрасными людьми». Благодарим отель Crowne Plaza Moscow — World Trade Centre за помощь в организации съемки.