Евгений Кафельников о допинге, Путине, Навальном, Кокорине и Мамаеве

«Сожалею, что не поехал в Атланту» — Евгений, представьте, что сейчас 2000 год, накануне Олимпиады в Сиднее. Допустим, что происходит аналогичная нынешней ситуация с допингом. У кого-то обнаруживают на пробирках царапины. Сборную отстраняют, что вы делаете? Едете в нейтральном качестве? — Это невозможно. Никто себе этого представить не мог. Все говорят, что Родченков – писатель-фантаст. Но это надо быть супер-сверх Киром Булычёвым, чтобы реально всю историю, которую он изложил, сфантазировать. Я не верю в это. — Но он же странный тип, своеобразный… — Я тоже своеобразный. Но так досконально изложить всю ситуацию…Я абсолютно ему верю, что так оно и было. — А чем эта ситуация отличается от случая с Армстронгом в Америке? — Он же в конце концов за это поплатился. — Но это было не в России, значит, подобное может произойти где угодно. — Теоретически всё возможно. Мэрион Джонс – та же самая ситуация. — Бен Джонсон. — Тогда немножко другая ситуация была. Помню историю со спортсменами ГДР. Тогда всё было на уровне государства. — Болгарские штангисты. — Да. Эти прецеденты есть. Мне очень жаль, что это теперь произошло с нами. — Так вы бы поехали под нейтральным флагом? — Безусловно. Я отказался ехать на Олимпийские игры в 1996 году в Атланте. Я должен был, но не помню, какие причины были на то, чтобы не поехать. Скорее всего, из-за графика какого-то и недопонимания, насколько важны Олимпийские игры. Мне было 22 года, я понимал, что шанс выступить на Олимпийских играх ещё будет. Опыта жизненного ещё не было, поэтому принимал решение, о котором потом мог пожалеть. И сейчас сожалею, что не поехал тогда в Атланту. — Вы понимаете ваших коллег, которые пишут письма Путину с просьбой их защитить? — А как он может их защитить? — Не знаю, но они же пишут. Каким-то образом на это уповают. — Это в какой-то агонии от безысходности. Как Владимир Владимирович может повлиять на решение МОК? Никак. — Спортсмены – наивные люди? В том, что касается политики. — Да. Они не понимают, что в первую очередь власть их использует в своих целях. Это самое обидное. Я абсолютно уверен, что тех, кто находится сейчас в государственной думе, власть использует. Но это их личный выбор, я никого не осуждаю и не оправдываю. «Я не настолько популярен, как Бузова или Собчак» — Вы можете принять человека с совершенно другой картиной мира? — У меня много таких друзей и товарищей, с которыми мои политические взгляды расходятся. Но это не означает, что мы, извините за выражение, разосрались и теперь не будем разговаривать. — Вы никого не забанили в социальных сетях из-за другой точки зрения? — Нет. Даже неадекватов, которые хамят, не баню. — Зачем вам социальные сети? — Это какая-то отдушина, чтобы выразить своё то или иное внутреннее состояние. Я не скрываю, что для меня это способ потроллить кого-то. — Вам лестно, что вы популярны в социальных сетях, что вас читают? — Я не настолько популярен в социальных сетях, как, например, Ольга Бузова или Ксения Собчак. У меня всего лишь 22 тысячи подписчиков в твиттере, когда у некоторых по два-три миллиона. Я доволен своей аудиторией, мне этого вполне хватает. — В 2003 году, когда вы заканчивали карьеру, приблизительно представляли себе, как дальше сложится жизнь? Насколько то представление совпало с тем, что есть сейчас? — Честно говоря, на тот момент я не задумывался. У меня была единственная мысль, что я устал. Я реально устал. Посвятил 11 лет своей жизни любимому виду спорта. Не жалею об этом, я исполнил все свои желания, как спортсмен. Добился тех целей, к которым стремился. На тот момент я думал, что хочу отдохнуть. Хотелось побыть дома, с родными. Потом где-то через три года, в зрелом возрасте, когда ещё есть запал энергии, и нужно себя ещё где-то реализовывать, понял – нужно дальше развиваться. — Вы не считаете, что рано закончили карьеру? Даже если взять всех тех, с кем вы играли: Беккер, Агасси. — Андре играл до 36, Беккер закончил в 30. Я – без одного месяца в 30 лет. Тогда я считал, что это пиковый возраст для спортсмена, когда нужно заканчивать. В последний год моих выступлений у меня не было результатов, которых я ждал от самого себя. Находился не на том месте, где должен был. Моё время заканчивать карьеру пришло. Я себя относил к мировой элите, а последний год показал, что это не так. Занимал 42-е место в мировом рейтинге – для меня это неприемлемо. Понял, что мои звёздные годы уже позади, было тяжело бороться с молодыми 20-летними ребятами, которые в физических возможностях меня превосходили. Это очень сложно. — Вы заработали 23-24 миллиона за карьеру, приумножили или потеряли в деньгах с того момента? — Естественно, что-то профукал. Деньги на то и даются, чтобы их тратить. Я не складывал их пачками под матрасом, не спал на них, не тратя. Жил в своё удовольствие, и до сих пор так живу, имея материальный запас. Надеюсь, что мне его хватит до конца моих дней. — То есть вы понимаете психологию Кокорина и Мамаева, которые тратили деньги на вечеринки, машины и девушек? — Абсолютно. Я сам был таким же обезбашенным в их возрасте. Покупал дорогие машины и самолёты. «Тебя будут воспринимать только как теннисиста» — Во сколько у вас появился первый самолёт? — Мне было 24 года. — О чём думает парень, который в 24 года начинает летать на собственных самолётах? — У меня были сугубо прагматические ощущения. Я понимал, что надо ценить своё время. Наличие самолёта – большой плюс. Так я автоматически изолировал себя от ненужной суеты в аэропортах, приезжал за 10 минут до вылета самолёта, садился и сразу улетал в том направлении, куда мне нужно было. Только из соображений того, что нужно дорожить своим временем. Драйва и пафоса не было, что у меня есть свой собственный самолёт, и его нужно всем обязательно показать. — Когда вы всё себе доказали, всё завоевали, куда дальше идти, чтобы развиваться и не стать памятником? — Хочешь или не хочешь, я это спустя какое-то время понял, тебя будут воспринимать только как теннисиста. Я не смогу стать гениальным бизнесменом или актёром. Моё призвание в то, чему я посвятил всю свою сознательную жизнь – теннис. — Почему вы так в этом уверены, что не получится? Вам, допустим, предлагают стать министром спорта… — Мне предлагали. — Главой Олимпийского комитета России. Вы пойдёте? — Я, безусловно, всё взвешу заранее. — А куда предлагали? — В Думу в 2003 году. Я отказался. Считаю, что решение было правильным. Я себя оградил от той репутации, которая закреплена за некоторыми из моих коллег в связи с тем, что они стали депутатами. Что касается Олимпийского комитета. Я допускаю, что всё возможно. Взвешу все за и против. Если будет команда единомышленников, которые будут мне помогать, то почему нет? — Значит «никогда не говори никогда»? Получается, что можете прожить жизнь и в другом качестве. — Это не другое качество, оно всё равно связано со спортом. Я считаю себя большим экспертом в области спорта. У меня есть неплохой опыт, который я приобрёл, имя в мире спорта, благодаря результатам, которых я добился. Уверен, что это может сыграть мне на руку, дать возможность в чём-то, связанным со спортом, себя реализовать. — Как бы вы поступили в данной ситуации с допингом на месте наших спортивных властей? — Я бы изначально не доводил ситуацию до той, что мы имеем на данный момент. Хотим мы или нет, но кто-то же до этого наш спорт довёл. — А кто? — Есть ответственные люди. Всё мировое сообщество, наверное, знает, кто они. — Какую самую большую ошибку вы совершали в своей жизни? — Без ошибок моя жизнь не была бы такой интересной. Уверен, что допускал какие-то, но по щучьему велению вернуть себя в какой-то возраст, попробовать сделать всё по-другому – я не хочу. — Но, например? — Когда был определённый экономический рост, конец 90-х, телекоммуникационный бум. В 2000 году американский NASDAQ поднялся до пяти тысяч 49 пунктов. Тогда все озолотились, покупая интернет-компании. Аналогичную параллель можно сейчас с биткоином проводить. Когда ты мог купить акцию за два цента, а через шесть месяцев её стоимость поднималась до 400 долларов. Люди с двадцатью тысячами долларов превращались в мультимиллионеров, 200-300 миллионов долларов делали. Я в тот момент допустил ошибку, вложился не в те акции и потерял определённую сумму денег. Эту ошибку я бы с удовольствием исправил. «Впрыснуть в кровь адреналин» — Какое значение в жизни для вас имеют деньги? — Они дают независимость. — Большие деньги — это тоже не свобода… — Применение у них такое, что даже не можешь себе представить. Мне хватает моих средств, чтобы чувствовать себя комфортно и независимо. Я не хочу сейчас ни яхт стометровых, ни «гольфстримов». Ferrari Berlinetta, которая у меня была, Porsche Panamera — мне это не нужно. — В какой-то момент это было как средство самоутвердиться? — Этого хотелось, потому что у тебя этого не было. Всегда ищешь тот драйв, который даст то эмоциональное состояние, к которому ты стремишься. Сейчас у меня этого драйва нет. — Если вспомнить историю с гольфом. Это достаточно необычная вещь. Можно по пальцам пересчитать людей, которые закончив карьеру в одном виде спорта, начинают успешно в другом. — Это лишь счастливое стечение обстоятельств. У нас гольф не такой развитый вид спорта, как в остальных странах. Нет такого большого числа гольфистов. — Для чего вам понадобился гольф? Чтобы продлить спортивную карьеру, почувствовать вкус соревнований? — Может быть – да. Это то, по чему я скучал, скучаю и буду скучать. Драйв, который ты испытываешь, когда выходишь на большую арену, 15 тысяч зрителей. Ты показываешь всё своё мастерство, которое у тебя есть. Соревновательной практики мне не хватало. Поэтому гольф был отдушиной для меня, где я мог впрыснуть в кровь этот адреналин. — Что сейчас вас «драйвит» в жизни? — Московский «Спартак». — У вас нет когнитивного диссонанса в том, что вы с 7 лет болеете за «Спартак», но всю свою сознательную жизнь состояли в спортивном сообществе «Динамо»? — Я и в хоккее болею за ЦСКА. Представьте, какой парадокс. Я не могу объяснить это. Не знаю такого болельщика, который так же расплывчато был таким фанатом. — А в покере у вас есть какие-то амбиции? — Это отдушина. Я ездил в Чехию после долгого перерыва, играл. Естественно, не за свои деньги, за спонсорские. Съездил на неделю. Кайфанул, поиграл на турнирах, бывает такой наплыв и эмоциональный драйв. — Ветеранские турниры дают подобные ощущения? — Это немного другая ситуация, поскольку мне уже 43 года. — Ещё 43 года. — Да, ещё 43 года. Я реально понимаю, что уже не могу бороться с ребятами, которым 35 лет. Это издевательство над организмом – играть с ними. Мы же понимаем, что это, в конце концов, шоу. Я не люблю проигрывать, на мне и моих эмоциях это негативно сказывается. «Я поменял свой вектор» — Вас очень любил Борис Николаевич Ельцин. Он для вас, прежде всего, великий человек? — Человек, который был у руля такой огромной страны на протяжении 9 лет – легендарная личность. — В 2000 году, после того, как он ушёл, вы поддерживали Путина. И делали это до 2014 года, после этого начали придерживаться оппозиционных взглядов… — Да, я поменял свой вектор. — Это было ошибкой – тогда его поддерживать? — Нет. Я был уверен, что Владимир Владимирович делает всё необходимое для своих соотечественников, чтобы они были счастливы и довольны. — Почему сейчас вы думаете по-другому? — Сейчас я уверен, что он не тот, который был раньше. С чем это связано – я не знаю. — То есть это человек изменился, а не ваше отношение к нему? — Человек своими поступками дал мне ту веру, чтобы своё то видение и те симпатии на 180 градусов развернулись. — Сейчас вы симпатизируете Навальному. Предположим, что через некоторое время ему удаётся реализовать свои амбиции, и через 10 лет вы скажете: «это ошибка, он изменился»… — Я вполне допускаю, что такое может быть. Но то, что сейчас делает Навальный – это большой плюс. Он даёт людям возможность сделать определённую самооценку тому, что сейчас в стране происходит. Мне реально интересно, Навальный такой же фантаст, как и Родченков? Я уверен в той информации, которую Навальный даёт, практически на 100 процентов. — Инструментарий реакции на слова Навального и Родченкова одинаковый – система оценивания личности. — Если вы говорите, что всё, что они рассказывают – это бред, дайте опровержение. Дайте вашу версию того, что происходило. Но до сих пор этого не происходит. То же самое с Навальным. Если он даёт такие данные в адрес нашего премьер-министра. Ну, Дмитрий Анатольевич, дайте объяснение тому, что происходит. Я, как гражданин, в праве знать, что происходит. Я безумно люблю свою страну, никуда не собираюсь отсюда уезжать. Я хочу, чтобы мы были на тех ведущих позициях, как и все остальные страны. Не хочу, чтобы нас считали изгоями общества, чтобы, когда я проходил паспортный контроль в том же самом Франкфуркте, меня пограничник спрашивал: «Куда вы едете? А покажите ваш билет? А насколько вы едете? А чем вы занимаетесь?» У меня это вызывает дискомфорт. Такое чувство, что Россия – страна третьего мира. Я не хочу, чтобы так было, чтобы мои дети ощущали себя также. «Спасибо, папа, что это не повлияло на наши отношения» — Вы считаете, что удачливы как бизнесмен? — Нет. Как бизнесмен я нулевой. — А почему? — Трудно сказать. — Вы недостаточно любите деньги? — Я не скажу, что я их не люблю. Они безусловно необходимы, но мне реально хватает того, что у меня есть. Я спокойно содержу себя, помогаю своим близким: родителям, сестре, дочери. — Если какие-то изменения произойдут в вашей личной жизни, вы будете публично об этом рассказывать? — Хочешь не хочешь, всё равно, рано или поздно, это наружу выльется. — Скандальная история с дочерью стала известна только из-за того, что вы эмоционально в социальных сетях высказались. Вы не жалеете об этом? — Нет. — Это не было ошибкой? Зачем вы так отреагировали? — Нет. Потому что была определённая проблема. Зачем мне скрывать? Я не хочу, чтобы потом это через кого-то другого странным образом выливалось. Это было бы ещё больнее. — Но ведь это испортило ваши отношения с дочерью на какой-то момент… — Ничего страшного. Мы всё урегулировали. Дочь сказала: «Спасибо, папа, что это не повлияло на наши отношения. Я тебя безумно люблю, уверена, что ты всё правильно сделал». — Сейчас вы нормально общаетесь? — Лучше не было никогда. Может быть благодаря этой истории. Всегда наши ошибки ведут к каким-то новым позитивным импульсам. Жизнь такая странная штука, что ты даже иногда не ожидаешь того позитива, который можно извлечь из той или иной ситуации. — Можете вспомнить какой-то момент, который когда-то плохо воспринимали, а сейчас благодарны тому, как тогда сложилось? — Я благодарен отцу, что он через силу заставил меня заниматься теннисом. Был период времени в моей жизни в 14-15 лет, когда мне не хотелось заниматься. Меня из-под палки заставлял отец, что надо тренироваться, ехать на соревнования. А мне, как подростку, у которого на уме только улица, погулять с ровесниками, залезть на инжировое дерево или на черешню… Знаю, каких тектонических усилий ему это стоило, но я ему благодарен. — У вас есть внутреннее ощущение, что жизнь удалась? — Я уверен, что моя жизнь удалась. Я узнаваемая личность. До сих пор, когда на Елисейских полях гуляю, меня французы узнают. Это много стоит. — Но пограничник из Франкфурта не узнал тогда? — Можно сделать скидку на то, что они молодые ребят, лет 25. Они не помнят, что я играл с Беккером и Штихом, причём не один раз. — Вы планируете жизнь наперёд? Визуально представляете, где будете через 15-20 лет? — Планов на такой долгий период я не делаю. Безусловно вижу себя с любимым человеком рядом, иметь шикарные отношения со своими с детьми, чтобы они периодически приезжали проведать: «Папа, как у тебя дела? Хорошо ли себя чувствуешь?» Хочется, чтобы драйв был всегда. — Остались ли у вас какие-то нереализованные мечты? — Если мой племянник добьётся таких же результатов в теннисе, а может и больших, как и я. Сейчас ему семь лет. Я его вижу тем, с кем я бы хотел работать как тренер. Только ему я смогу уделять личное время через пару лет, когда он окрепнет. Займусь им лично. Это к тому, где бы я мог себя ещё реализовать. — Чего вам не хватает для полного счастья? — Того ощущения, что мои соотечественники счастливы. Это самое главное сейчас, от чего бы я получал удовольствие. Чтобы мы жили счастливо, ни в чём себе не отказывали, жили бы так, как живёт любая другая цивилизованная страна.