Антон Долин: Об авторах и их оскорбленных чувствах думать категорически не стоит

В ноябре в издательстве АСТ вышла книга Антона Долина "Оттенки русского", посвященная главным фильмам и режиссерам отечественного кинематографа. Корреспондент портала Москва 24 Екатерина Кинякина поговорила с кинокритиком о его новой книге, планах старейшего в России журнала про кино, главным редавтором которого он был назначен в 2017 году, и про то, что вообще происходит с мировым кинематографом. — Выход вашей книги — это так или иначе главный повод. Поэтому, для начала расскажите пожалуйста, почему вы решили собрать свои статьи в одну книгу? — Статьи — это статьи, они пишутся на случай. И потом, как мы знаем, "газета живет один день", а сколько живет интернет-публикация — мы не знаем. Едва ли дольше. Газету можно потом найти в библиотеке, а многие вещи, которые выходили только в интернете, просто теряются. За некоторое тексты обидно, за другие — не обидно абсолютно. Но все вместе они могут собраться в какой-то единый метатекст. Вот это и была попытка все собрать. Она не мне пришла в голову как сверхзадача. Идея была предложена редактором. Я некоторое время сопротивлялся, пока я не понимал, как из сборника статей можно сделать некое цельное высказывание. Потом я понял, как можно это сделать и сделал его. Это была самая простая книга в моей жизни, я ее собрал практически моментально. За этим не стоит боли, страданий, долгих лет бессонных ночей. Я просто взял и собрал сборник так, чтобы он что-то сообщал, кроме того, что сообщает каждый отдельный текст, вошедший в этот сборник. — По какому принципу вы выбирали эти статьи? — Давайте я начну издалека. Когда-то я начинал писать для журнала "Искусство кино", и это для молодого начинающего критика — высшая лига, потому что это, что уж греха таить, — лучший журнал о кино.Теперь, когда я его возглавляю, это звучит как какая-то бесстыжая самореклама, но в реальности все наоборот. Я всегда так считал, и поэтому до сих пор не очень верю в то, что я его возглавляю. И когда-то, странно об этом вспоминать, я себе это сказал и понял, что писать для искусства кино — это особенный челлендж, особенная задача. Это не текст на случай, это не текст ко времени (а работая на радио, я привык писать ко времени, когда дедлайн через час). Это текст, где ты взвешиваешь каждое слово, потому что ты понимаешь, что этот текст потом окажется в библиотеке, что его будут читать другие люди. И таких текстов в моей жизни довольно много. Не безумного много, но достаточно. И, по сути дела, из тех текстов, которые я пишу не для книг, а для разных СМИ, единственные тексты, которыми я по-настоящему горжусь, это тексты, созданные для "Искусства кино". Иногда я их обдумываю месяц, потом пишу 3-4 дня. Это для меня очень много. И со временем "Искусство кино" стали читать немного меньше, тираж стал намного меньше. Журнал начал уходить в тень. Не потому что он стал хуже, а потому что времена изменились. И мне было все обиднее, что мои тексты, которые я пишу для этого журнала становятся все сложнее, и я все больше ими доволен, а читают их все меньше. И был какой-то смешной дисбаланс между тем, как много людей читают абсолютную ерунду, которую я пишу, и как мало людей знают о текстах, которые действительно для меня важны. Эта обида как раз и послужила одним из каркасов для этой книги. Я взял эти тексты, написанные для журнала, и увидел, что многие из них — про русское кино. Они обладают для меня особенной ценностью. Так вышло, что очень многим серьезным критикам сегодня интересно закапываться в серьезный искусствоведческий анализ того, что происходит в зарубежном кино, а это презрительное отношение к русскому кино, как к чему-то недостойному внимания — оно часто распространяется и на интеллектуалов тоже. И я сразу соединил в своей голове две идеи: взять серьезные тексты, которые я писал о русских фильмах для "Искусства кино", которые не были широко прочитаны, и составить на их основе широкую панораму русского кино, в доказательство того, что этот феномен имеет не только право на существование, но и на некое осмысление, на некий более глубокий серьезный взгляд. Я не к тому, что мой взгляд самый глубокий — это лишь приглашение к диалогу. Но если кто-то из адептов идеи о том, что русское кино — это полное днище, захочет мне ответить другой книгой или большой подробной и доказательной статьей, я буду рад. Потому что для меня критика — это всегда диалог, а не монологическое высказывание. Я укомплектовал книгу гораздо более легкомысленными большими текстами, которые писал по случаю, самые лажовые выбросил, а наиболее качественные оставил. Выстроил их в хронологической и идеологической последовательности, создав какую-то структуру и так получилась книга. — На одной из презентаций книги у вас спросили, почему в ней нет статей о Кончаловском, на что вы ответили, что у вас было пару статей, которыми вы остались не очень довольны, и поэтому вы их не включили. У вас не было желания сделать так, как, например, сделала Анна Наринская в своем "Не зяблике": написать какие-то вводные критические замечания к старым статьям, с которыми вы теперь не согласны, и пояснить, почему ваше мнение поменялось? — Я не люблю себя редактировать. Считаю это делом довольно позорным, но не в случае Наринской. То, что она со стороны смотрит на себя, себя обсуждает и осуждает или хвалит — это очень глубокий уровень рефлексии. Я на такое идти не хотел, потому что мне хотелось, чтобы книга была не про меня и то, как я менялся, а про русское кино. Хотя понятно, что она неизбежно и про меня тоже, но мне хотелось этот фокус от себя и от своей личности увести, поэтому я на самом деле до последнего сопротивлялся своей фотографии на обложке — это было решение издательства, а не мое. Хотя Андрей Бондаренко, художник-оформитель сделал это максимально деликатно и стильно, насколько это было возможно. Редактировать себя я считаю неправильным, потому что любая статья — это слепок времени, даже не только меня, но и момента, когда я это писал. Пояснять — это почти что объясняться. И потом есть такой немножко стыдный момент... Сделаю маленькое отступление. Когда-то Ларс фон Триер, когда на него наехали на пресс-конференции в Каннах по случаю выхода фильма "Антихрист", ответил журналисту, что он — лучший режиссер на земле, что хочу, то и делаю. И когда я спросил его о том, действительно ли он так считает, он ответил очень уклончиво. Он сказал: "Я считаю это инструментом". То есть мнение о себе, как о лучшем, позволяет мне некоторым образом работать и ставить определенную планку. Я люблю о себе повторять, но в основном, конечно, друзьям, а не внешнему миру, что я человек, который всегда прав. Я не ошибаюсь. У меня очень редко бывает, чтобы я под воздействием каких-то внешних обстоятельств поругал фильм, который на самом деле хорош, и похвалил фильм, который на самом деле плох. У меня есть некоторое количество статей, которые я писал осознанно, зная, что это только мое мнение, никто с ним не согласится, и получал за это по голове много раз. Но это не значит, что я начинал считать себя не правым. Я продолжал считать что я все равно всегда прав, а все остальные ошибаются. Например так вышло со статьей про фильм "Сталинград", где я сказал, что это хорошее кино, и на этом мнении я стою до сих пор. И отступать от этой стратегии, тем более ради книги, было бы не верно. Я как бы говорю: я прав в каждой своей оценке, и вот они все здесь. Другой вопрос, что иногда эти оценки выражены недостаточно элегантно, недостаточно доказательно, но это уже вопрос формы, а не содержания. — А менялось ли когда-нибудь Ваше отношение к фильму с течением времени? — Почти нет. В моей жизни было три или четыре случая, буквально, за почти 30-летнюю практику кинокритики (согласитесь, это не так уж и много), когда мне не нравился фильм, а потом я видел, что он привлекает внимание очень многих людей, мнению которых я доверяю, и это заставляло меня пересмотреть фильм (я вообще часто их пересматриваю), усомнившись в себе. Про себя-то я могу такое подумать, главное — не говорить об этом всем остальным. И были случаи, когда я действительно в этом признавался себе. Почти всегда в таких случаях речь идет о фильмах каких-то экзотических для меня культур и стран, увиденных на фестивалях. Когда ты смотришь перуанский или китайский фильм, и при этом он пятый за день или первый, но ты смотришь его в восемь утра, не выспавшись, велик риск, что ты просто чего-то не поймешь. И тогда тебя будет раздражать само непонимание, которое ты примешь за раздражение от фильма. В 90% случаев, когда я ругаю фильмы — в таких случаях я просто предпочитаю вообще не высказываться о них, просто про себя решаю, что это не моё. Обычно, если я пишу негативную рецензию, то я еще более придирчиво смотрю фильм, чем когда что-то хвалю, и даже смотрю его еще раз, даже если это бывает больно. Я стараюсь быть доказательным хотя бы про себя, я имею систему аргументации, и обычно те фильмы, которые мне не нравятся резко, — это те, про которые я все понял. А если я про них все понял, то невозможно, чтобы я понял про них что-то дополнительно, что заставит меня изменить свою точку зрения. Было ли у меня хоть раз такое, чтобы я фильм сначала полюбил, а потом разлюбил? Нет, я такого не помню. — В последнее время все чаще говорят о том, что критика в общекультурной сфере умерла, и мало таких критиков, которые могут открыть новые имена и поставить крест на чьей-то репутации. Как вам кажется, действительно ли это так? Вы чувствуете ответственность критика перед сообществом? — Во-первых, я стараюсь об этом не думать. Работа критика, как и человека любой другой творческой специальности, должна быть безответственна, потому что без этой безответственности придется каждый раз думать, чьи чувства ты оскорбишь. Это как ситуация с харассментом сейчас: люди вполне справедливо опасаются, что секс может вообще исчезнуть с нашей планеты. Если люди будут бояться взять кого-то за руку или сделать какое-то непристойное предложение, то каким телепатическим образом они будут сообщать друг другу об этом? И определенная грубость, к сожалению, в некоторых ситуациях неизбежна... То же самое и с критикой: с одной стороны, хочется со всеми дружить, всеми быть любимым и стараться писать и говорить вещи, которые были бы удобны и приятны всем. Но вообще-то я довольно добрый критик и редко критикую, однако в ту минуту, когда ты пишешь статью, ты должен думать только о фильме и немножко о его будущих зрителях, для которых ты работаешь. Об авторах и их оскорбленных чувствах думать категорически не стоит. Хотя, не скрою, у меня такое, несколько преувеличенное влияние на фоне моих коллег, что иногда хочется просто прикусить язык: а вдруг ты действительно сделаешь кому-то очень больно? Поэтому отрицательные рецензии я пишу редко, но я их все-таки пишу, и в этой книге они тоже есть. Но вообще-то я не верю, что когда-то критики могли создать чью-то карьеру. А то, что человек, у которого с карьерой что-то не то, может обвинить в этом критика — такое случается сплошь и рядом. Смешно, когда Майкл Бэй, например, обижается на критиков за то, что они обругали "Трансформеров". Понятно, что успех или неуспех такого фильма никак не связан с тем, что пишут какие бы то ни было издания. Потребители такого кино вообще ничего не читают. На них больше действует реклама и продажа игрушек в магазинах. — Но в то же время именно благодаря вашей репутации получилось перезапустить журнал "Искусство кино" и привлечь к нему новую аудиторию. Я думаю, что многие из тех, кто сейчас пошли покупать этот журнал, о его существовании даже не слышали. — Вы совершенно правы — они понятия не имели о его существовании, а я — модный персонаж из телевизора. Это помогло. Я думаю, что меня поэтому и позвали возглавить журнал. Это смешно, когда про меня в рекламных целях кричат, что я лучший кинокритик или что я больше всех знаю про кино. И то и другое — чушь! Я просто самый раскрученный кинокритик, потому что выступаю в телевизоре. Тем более в такой, скажем, молодежной программе, и так неожиданно для себя оказался кумиром тинейджеров, но уже смирился с этой ролью, хотя долго чувствовал себя в ней крайне неловко. Будем надеяться, что помогает не только это, но и качество самого журнала, и наши авторы, и какие-то мероприятия, которые мы устраиваем. И я очень надеюсь, что когда полный зал набивается смотреть "Зеркало" Тарковского, перед которым я говорю какое-то предисловие, это не только потому, что они приходят на меня поглазеть, но им действительно интересно посмотреть Тарковского на большом экране. Я очень хотел бы на это надеяться. Потому что если это не так, то тогда вообще все потеряно. Вообще-то я стараюсь коммуницировать с теперешними читателями "Искусства кино", это молодежь в основном, и мне они очень нравятся — прекрасные люди. Это не мои сумасшедшие фанаты, подсаженные на программу "Вечерний Ургант". Это разумные люди, которым действительно интересно копнуть чуть глубже в области исследования искусства и кино, потому что наш журнал — не только про кино. И надеюсь, их будет все больше по мере перезагрузки журнала. Со стороны это может выглядеть как некая блестящая акция по раскрутке, но в реальности у нас колоссальные долги, которые никуда не девались и совсем не все так радужно. Тем не менее, журнал "Искусство кино" держит высокую интеллектуальную планку и не рассчитан на какую-то массовую аудиторию. Супер-массовая нам не нужна, специальная интеллектуальная тоже — я хотел бы, чтобы наш журнал читали не только интеллектуалы, но и просто умные, заинтересованные люди. Сегодня в эпоху интернета, даже если какие непонятные слова встречаются, то одним нажатием кнопки поиск, можно найти все, что угодно. Но я, как главный редактор, стою за внятность каждого текста, и пока это не всегда удается. Внятность никогда не предполагает примитивности. Есть огромное количество прекрасных авторов, классиков — Михаил Гаспаров, Умберто Эко, Ролан Барт. Прочитайте любой их текст — там все понятно, при этом это очень умный текст. Во все времена, начиная с великих текстов интеллектуалов Платона или Монтеня — любой 13-14-летний среднеразвитый школьник может взять их и прочитать, понять мысль, поспорить с ней или согласиться. И в своем журнале я бы хотел стремиться именно к этому. То, что таких людей не большинство, это очевидно, но большинство мне совершенно не нужно. Большинство пусть читает "Стархит" — и это тоже нормально! Но среди того большинства, которое ходит на "Трансформеров", я удовлетворюсь тем меньшинством, которое ходит на Триеры, на Вуди Аллена, на Линча, на Ханеке. Те, для кого показ фильмов этих режиссеров в ближайшем кинотеатре — это событие, также как и выставка работ Эль Лисицкого или концерт Владимира Юровского — это и есть те люди, которые будут читать наш журнал. Я не говорю о каких-то изысканных, сложных, малоизвестных именах. Я говорю о, в общем-то, популярной культуре, но, которая будучи популярной, остается все-таки настоящей культурой, а не ее подделкой. — Кстати, если говорить про харассмен, как по вашему, это скажется на кино? — Некоторые мои старшие коллеги уже заранее отпевают кинематограф, говоря, что секс из него уйдет, а без этого и не может быть кинематографа. Я в это, конечно, не верю, потому что в каком-то смысле искусство рождается из фертильности его творцов, из их потенции. Но правила игры в большой голливудской киноиндустрии уже меняются и будут меняться еще дальше. В целом, то что они меняются — это очень хорошо. То, что сейчас началась какая-то сумасшедшая охота на ведьм, это, конечно, ужасно. Мы смотрим на это со стороны, а не изнутри, но, по-моему, никто уже не в состоянии отличить преследование человека за какие-то относительно невинные предложения, которые он кому-то делал, от преследования человека за реальное изнасилование. Все-таки здесь очень важно провести границу и понять, где есть что, и понять, что охота за псевдопреступниками будет настолько активная, что реальные преступники будут продолжать совершать свои преступления. Как с этим бороться я не знаю, я вообще не моралист, и не очень сильно в этом разбираюсь. Конечно, угнетенные группы населения в любой ситуации и в любой стране требуют защиты, и то, что женщины являются такой группой в Голливуде, это общеизвестно. Что говорить: "Оскар" за режиссуру за 80 лет существования премии был присужден женщине один единственный раз, и то это была бывшая жена Джеймса Кэмерона. Конечно, это доказывает нам, что нет никакого равенства. Но политкорректность — штука гибкая, и она не должна быть догмой. — Ситуация с Быковым. Все хвалили его за фильмы "Дурак", "Майор", сериал "Метод" все посмотрели. И вдруг от него все отворачиваются и начинают критиковать, как будто ничего нормально этот человек не снял за всю свою жизнь. — Кать, наше общество тяжело больно. Американцы со своими проблемами, по сравнению с этим, самые здоровые пациенты на земле. У нас обожают козлов отпущения, и каждый считает себя моральным авторитетом. Что с этим делать — непонятно. Быков подвернулся под руку и оказался слабым. Я не способен оценить его жест, потому что я не видел ни кадра из "Спящих" и не собирался его смотреть. Мне он не кажется интересным режиссером. Мне не нравятся его полнометражные фильмы и уж тем более я бы не стал смотреть его сериалы. Я вообще никакие русские сериалы не смотрю, даже когда их делают мои приятели. Это занимает много времени и часто не оставляет никакого удовлетворения. Но я надеюсь он как-то выправится на радость своим поклонникам, которых у него действительно очень много. Вот чего у нашей страны не отнять, так это очень короткой памяти: у нас никакого института репутации не существует. Поэтому сказать, что у кого-то разрушена репутация и его жизнь закончена — невозможно. Проходит два месяца и о том, что какого-то человека обвиняли во всех смертных грехах, все забывают, и он становится всеобщим фаворитом, пока его опять не начнут все обвинять. И так может быть до бесконечности. — Вообще же надо сказать, что год для российского кино выдался очень богатым — столько хороших фильмов появилось! Как так вышло? — Может подействовали все эти заклинания Минкульта про Год кино. Может это вообще никак с этим не связано. Это же вопрос, на самом деле, творческий: почему вдруг талантливые люди создали что-то одновременно? Ну так совпало. Прошлый Год кино для русского кинематографа, например, был очень неудачным. А этот получился удачным. Поэтому нет здесь никакой особенной закономерности, кроме того, что, если говорить о кассовых сборах — а это не вполне творческий вопрос — наши зрители учатся быть более лояльными к русскому кино, прощать ему его проблемы и недостатки, не горячиться так. И это очень хорошо, хотя прямого отношения к качеству кино это уже не имеет. Потребность в хорошем русском кино была всегда, но из этой потребности не вырастает ответ на нее. Мало ли кто чего хочет — ничего не вырастает из ниоткуда. Мы же хотим хорошей русской литературы, хорошего современного искусства, мы же хотим, чтобы наши фильмы получали "Оскары", а писатели — Нобелевскую премию по литературе. Вообще где зарождаются все эти творческие процессы — неизвестно. Их нельзя как-то рационально описать. Тут уже придется переходить на какой-то былинный тон и говорить о том, что Россия всегда была богата талантами. — И тем не менее, получилось в чем-то шаблонно: половина фильмов про космос, половина — про революцию. Ну в этом ничего удивительного нет. Тут все понятно. На празднование 100-летию революции были выделены колоссальные бюджеты. С космосом получилось смешное совпадение: была некая внутренняя установка на создание "нашей "Гравитации"", и вот она как-то поспела в двух экземплярах к 17-му году. Такой шаг российского кинопроизводства. Ничего более умного здесь сказать не могу. Это не связано с каким-то целенаправленным госзаказом, которого у нас все равно нету. У нас государство любит пыжиться и говорить про идеологию госзаказа, но в реальности у нас нет ни идеологии, ни представления о том, что заказывать. — Ну а "Матильда"? О ней в 2017 году только ленивый не высказался, и при том до просмотра. По факту оказалось, что в фильме нет никакой провокации. — Это было с самого начала понятно каждому, кто видел хоть один из более ранних фильмов Алексея Учителя. Он никакой не провокатор и никогда к этому не стремился. Он — идеальный режиссер арт-мэйнстрима, человек, снимающий непримитивное коммерческое кино не для тупых, жующих поп-корн подростков, а для зрителей любого возраста, которым хочется в кино все-таки развлечься, а не получить какое-то сложное задание. Картина неплохая, но, на мой взгляд, с очень слабым сценарием, который от страха перед возможными последствиями бесконечно цензурировали и редактировали. Если бы там было больше секса, если бы там было хоть немножко юмора, больше треша, если бы в этом он был похож на фильм с говорящим названием "Край" того же Учителя, было бы только лучше, сочнее и ярче. Но оформительская сторона фильма — декорации, костюмы — выдающася, как и многие актерские работы. — Что для вас вообще стало самым большим культурным открытием в 2017 году? — Боюсь сейчас чего-то не вспомнить. Их было огромное количество! Я — человек, питающийся культурой, поэтому у меня иногда случается переизбыток всего этого. В этом году у меня вышло две книги — про Джармуша и про русское кино. Работа над ними потребовала очень много времени и сил. У меня было очень много кинематографических открытий в этом году, но самое главное — это, наверное, третий сезон "Твин Пикса". Много над ним думал и дважды посмотрел все 18 часов. И считаю, что это очень серьезная веха кинематографа. В театре я тоже видел многое, но самым ярким, пожалуй, стал спектакль Анатолия Васильева "Старик и море", первый за долгие годы. Отличный спектакль Яна Фабра меня тоже сильно впечатлил. В музыке меня сильно впечатляет то, что делает британский певец Бенджамин Клементин и очень поразило исполнение Владимиром Юровским кантаты Прокофьева "К двадцатилетию Октября". Это произвело на меня совершенно сокрушительное впечатление. Впервые с института полностью перечитал Еврипида. Получил огромное удовольствие. — "Твин Пикс" ждали, надо сказать, все. Но потом многие почему-то разочаровались. "Твин Пикс" — лучшее доказательство тому, что рейтинги — это пыль. Это вообще неважно. Ну то есть, конечно, есть люди, который на них работают, но это не Дэвид Линч. Он решал сугубо творческие задачи. Он делал искусство, а не продукт. Я думаю, что огромная слава, которую ему принес самый первый сезон "Твин Пикса", висит все эти годы над ним дамокловым мечом, в том смысле, что он стал суперзвездой, благодаря сериалу, который на самом деле был исковеркан продюсерами. И с подозрением о том, что людям понравилось не то, что он хотел сделать, а то, что сделали продюсеры, он жил четверть века. Теперь, наконец, он сделал фильм полностью так, как он хотел. И это настоящая победа искусства над коммерцией. И сколько копий было продано, разумеется, не имеет никакого значения. — Кто из современных режиссеров мог бы себе позволить показывать на протяжении десяти минут комнату, где человек сидит перед стеклянным ящиком и больше ничего не происходит? — Это и есть настоящее искусство. Есть много людей в области радикального авторского кино, которые занимаются этим и только этим. Разница в том, что у них нет такой площадки. Есть великие азиатские режиссеры, например Цай Минлян или Апичатпонг Вирасетакул. Оба они в каком-то смысле ученики Линча. Минлян, который прославился после того, когда именно Линч как президент жюри в Венеции вручил ему главный приз за его великий фильм "Да здравствует любовь", а Апичатпонг Вирасетакул, в свою очередь, считает Минляна одним из своих менторов. То есть можно даже проследить причинно-следственную связь. Радикальных художников не очень много, но они есть. Но очень приятно, когда коммерческое поле потенциально рейтингового сериала занимает такой радикальный художник и делает там то, что считает правильным, абсолютно ни перед кем не отчитываясь. Это прекрасный жест освобождения. Причем не только для автора, но и для зрителя, который решит за ним по этой непростой дороге последовать. Линч с самого начала был именно таким, просто существует такая переменчивая вещь, как мода, и некоторым радикальным художникам удается стать модными в определенный момент. Бедняга Равель говорил, что, по счастью, "Болеро" никогда не будут исполнять на вечеринках, не представляя себе, на каком количестве гламурных вечеринок именно его "Болеро" будет звучать. Но это не делает саму музыку менее радикальной. Такое случилось с Феллини и Бергмана, а, допустим, у Дрейера или у Брессона, не менее великих режиссеров того же времени, этого не произошло. Одним везет, другим нет, но в искусстве остаются те, кто этого заслуживает вне зависимости от моды. — Какой фильм вы больше всего ждете в 2018 году? — "Призрачную нить", новый фильм Пола Томаса Андерса. Он, я считаю, гений. А Дэниел Дэй-Льюис точно гений. Говорят, это станет его последней ролью. Их сотрудничество в фильме "Нефть" — один из самых эффектных тандемов режиссера и актера вообще за всю историю кино. Поэтому вне зависимости от того удачным будет фильм или нет, интригует больше всего. Ну и, конечно, новый фильм Триера, если он успеет его закончить, и новый фильм Гильермо дель Торро. Я его уже видел, но хотел бы его показать всем. Надеюсь, будут и новые имена.