Так надо

Это было их первое совместное утро. Очень счастливое и солнечное. Кира и Сережа лежали на узкой кушетке прямо под окошком. Сквозь полупрозрачные занавески в оранжевых хризантемах бил солнечный свет. В этом золотом луче купались белые, как крошечные снежинки, пылинки. Сережка счастливо засмеялся. — Знаешь, я много лет каждый день просыпался и смотрел на эти пылинки. Они как в калейдоскопе. Или как падающие в августе звезды. Я смотрел на них и думал о тебе. Ты казалась мне такой недостижимой, такой красивой и неприступной. Помнишь — ты пришла в нашу школу в шестом классе. И я сразу потерял голову. — Да, и бил меня портфелем. — Ну а много ли возможностей как-то транслировать свою любовь у школьника? Вот и бил портфелем. А потом, по утрам, лежал и думал о тебе. Глядел на этот солнечный свет, на пылинки. И придумал тебе прозвище. Пылик! Кира засмеялась. Фамилия у нее была Пылева. — Пылик! Как мило. Ты мне не говорил. — Это был мой маленький секрет. Когда я смотрел на пылинки, купающиеся в солнце, мне казалось, что ты совсем рядом со мной. Пылинка. Пылик. — Я люблю тебя, Сережка. Господи, как я тебя люблю. Как давно это было! Первое послешкольное, взрослое, лето. Кира Пылева собиралась поступать, конечно, в театральный. А куда же еще ей — первой красавице школы, певунье, артистичной и эффектной. Сережка решил идти в армию. «Мужик должен отслужить! Дождешься меня, Пылик?» Кира дождаться обещала, но хватило ее совсем ненадолго. Кипела бурная молодая московская жизнь с дискотеками, выставками, новыми знакомствами и новыми романами. Образ Сережки становился все более расплывчатым и нереальным. Попросту говоря, Кира пришла к убеждению, что они плохо монтируются во времени и пространстве. Она-то — без сомнения, будущая богиня красных дорожек. А Сережка… Ну что Сережка. Милый мальчик, рыжие лохматые брови, худая шея и трогательно-большой рот. Кира написала ему письмо, собираясь в Ялту с новым поклонником, Игорем Краснопольским. Потому что в театральный, неожиданно обманувшись, не поступила. Да так обидно — не просто не прошла по конкурсу, а срезалась на первом же экзамене. Горевала недолго. Чего грустить, когда вся жизнь впереди — похожая на сказку. Ялта манила самым синим на свете Черным морем, огнями, клубникой со взбитыми сливками в кафешке на набережной. И Игорь, чуть постарше, разведен, перспективен, был куда интереснее, чем Сережка. «Окончен школьный роман», — на танцплощадках была самая популярная песня. — Чему улыбается моя красавица? — спрашивал Игорь, в белом костюме и соломенной шляпе, импозантно затягиваясь сигаретой. — Эта песня — про меня, — отвечала Кира. — Все песни и стихи — про тебя. Неужели ты не знала? — галантно говорил Игорь. Точь-в-точь Никита Михалков эпохи «Жестокого романса». С Игорем любовь окончилась той же осенью. Неожиданно для Киры. — Ничего личного, малыш, я уезжаю за бугор, в новую жизнь, — объявил он ей по телефону. Даже не удосужился объясниться лично. — Жить здесь стало невозможно, смотри, что творится — все отсюда валят. Ты жди, я как обустроюсь, тебе наберу. И повесил трубку, чтобы не слушать упреков. Больше он ей, конечно, никогда не звонил. «Уплыла в туман белая фуражка», — теперь Кира, как назло, всюду слышала эту песню. Что сегодня? В принципе, все не так уж и плохо. Съемная квартира-студия, на самом высоком этаже небоскреба, почти под облаками. Белая мебель. Работа — фитнес-тренер. Двенадцать групповых занятий в неделю в престижном спортклубе и индивидуальные — с богатыми клиентками. Кира их слегка презирала, особенно тех, кто ходил на групповые; тетеньки-бегемотики, так называла мысленно своих подопечных. Плохая растяжка, отвисшие бока, потные и красные лица уже через пять минут занятия. В планочке стоять не могут, падают на пузо, стонут. Слабаки! Слабаков Кира презирала всегда и всюду. А планочка — это самое полезное упражнение. Даже если стоять в планке по пять минут в день, подтягиваются все мышцы. А тело — это божественный сосуд, наполненный эмоциями, впечатлениями, настроениями, воспоминаниями. Свое тело Кира любила и берегла. Потому что молодость и красота — это капитал, который нужно беречь и, по возможности, приумножать. Во всяком случае, не растрачивать понапрасну. После тридцати жизнь полетела стремительно. Кажется, только праздновали Новый год — уже цветет майская сирень. А там, как в ускоренной перемотке, уже и желтые листья кружат, и снова белые снежинки. Как-то, возвращаясь домой после тренировки, Кира увидела восхитительную картину: в желтом рассеянном свете фонаря стремительно летят белые снежинки. И вдруг задохнулась от воспоминания. Сережка, занавески с оранжевыми цветами; что это были за цветы, где они теперь? Пылинки танцуют в солнечном луче. «Ты — Пылик». Так давно это было, уже и подзабылось. А ведь, наверное, именно Сережка оказался самым главным мужчиной в ее жизни. По крайней мере самым искренним и любящим. Хотя романов было много. Кира по природе боец. Пришла домой, сразу зашла в социальную сеть и нашла Сережку. Изменился, конечно. Поправился, полысел. Рыжие вообще рано лысеют. Улыбка все та же — открытая, обаятельная. Работа — что-то связанное с автомобилями. Явно не начальник, но и не бедствует. Вот фотографии с отдыха. Турция вроде бы. Ого! А это что? Две девчонки, лет десяти и восьми на вид. Рыженькие тоже. А вот они же с упитанной женщиной, наверное, женой. Сережкиной женой... «Мои любимые девочки» — подпись. — Ясно, понятно, — вслух сказала Кира. — Бегемот твоя жена, а не девочка. И ушла с Сережкиной странички. Тема закрыта. На Восьмое марта решили собраться с ребятами из фитнес-центра в караокебаре. Кира ловила на себе восхищенные взгляды всей мужской половины зала. Да, она знала, что в свои тридцать пять выглядит прекрасно. Длинные волосы, идеальная фигура, каблуки и короткое серебристое платье. Ухоженную женщину видно издалека. Дорогую женщину... Она, Кира, не ширпотреб, она — индивидуальна и самодостаточна. А мужчина, что ж, он найдется. Абы кто не нужен. Нужен единственный и неповторимый, такой, чтобы соответствовал. За Кириным столиком смеялись. Хорошие у нее все-таки друзья, настоящие... Может, от выпитого вина, которого был уже, признаться, переизбыток, но вдруг захотелось полета. А еще плакать. И петь. Одновременно. И — чтобы все видели, какая она, Кира. В самое сердце кольнуло, как булавкой: Сережка, рыжие девчонки. У нее могли бы быть уже такие. И даже постарше. Будет, все еще будет! Не расслабляться, Кира! Встряхнула волосами и вышла на сцену. Заказала песню. Конечно — «Окончен школьный роман». Потом — «Уплыла в туман белая фуражка». Потом — уже и не помнит, что. Русское, английское. Голосище у Киры — ух! Не случайно хотела поступать в театральное. Не срезали бы ее тогда на первом же экзамене, может, сейчас вышагивала бы по красной дорожке Московского кинофестиваля, а то, глядишь, и Каннского. Народ-то Киру принимает! Вон как аплодируют. И не отрываясь смотрит и смотрит мужчина в углу, за маленьким столиком под золотистым абажуром. Он похож на молодого Роберта де Ниро. Только более крупный. В пиджаке и джинсах, и взгляд уверенный, мужской такой. Такой мужчина может повести за собой. Кира пела уже, кажется, только для него. А он ей улыбался. Фантастика. Правильно говорят: никогда не надо торопиться в поисках счастья. Его надо терпеливо ждать, искать, ошибаться, но верить, что оно, счастье, придет. Ой! А что это за оживление за столиком «Де Ниро»? Откуда ни возьмись, появилась молодая женщина с огромным животом. Беременная. Господи, да он не один здесь, он с женой отмечает праздник! Ей, наверное, нехорошо стало. Отошла в дамскую комнату. А этот-то, сидит, улыбается! Кира оборвала песню на середине, бросила микрофон и ушла за стол к своим друзьям. Принесли десерт. — А давайте-ка еще вина! Я хочу еще вина! — сказала Кира. — Ты наша королева, как ты пела! Вина королеве! — крикнул Вадик, специалист по силовым тренировкам. Не очень умный, но веселый и юморной. — За вас, девчата! — сказал Шурик, администратор. — Вы у нас самые красивые, самые лучшие. Ты, Кирюша, вообще... Зажгла. Такой талант пропадает! Тебе бы в театральное! Чокнулись, выпили. Хорошие они, ее друзья. Только они и остались. Почему- то защипало в глазах. Конферансье объявил: — Победительницей нашего праздничного песенного конкурса становится... Нуууу... Становится... — Кира! Кира! Кира! — скандировал зал. Кира уже не скрывала слез. Они лились, теплые и очистительные, смывая черную тушь с ресниц, чертя дорожки на щеках. — Вот он, мой Голливуд, мои Канны, — усмехнулась Кира. — И твой Оскар! — крикнул Вадик. Конферансье нес, прямо Кире, первый приз. Букет синих ирисов и маленького серо-коричневого хомячка в клетке. Кажется, такие называются «джунгарики». — Во дают, зачем тебе этот крысеныш? — спросила Таня, ведущая занятий по йоге. — Куда ты его денешь? — Хомяки долго не живут! — ободрил Вадик. — Мой погиб как настоящий герой: я на нем поскользнулся, когда ночью шел в туалет, прикинь, чуть себе башку не разбил. Погибли бы вместе, как Ромео с Джульеттой. Кира бросила на Вадика свирепый взгляд. — Как назовешь свой подарок? — спросил Шурик. — Я назову его... Пылик. Я же — Пылева. А он такой маленький, как пылинка. Ночью Кира проснулась от странных звуков. Как будто кто-то стучит в дверцу шкафа. Монотонно и часто. Лежала без сна, думала: что такое? Во рту было сухо. Ну, после вчерашнего-то... С трудом встала, зажгла ночник. Оказалось — это хомяк бегает в колесе. Кира открыла дверцу и подставила ладонь. Хомяк засуетился. У него были смешные лапки, похожие на крошечные ручки, и такие черные, внимательные глазки! Кире снова захотелось плакать. — Хорошо, — сказала она сама себе. — Хочешь плакать — плачь. Сегодня плачь. И завтра. Завтра ведь выходной. А потом... потом жить дальше. Весело и с песней. Правда ведь, Пылик? Все у нас еще будет. Хомяк неожиданно спрыгнул — или упал? — с Кириной ладони и стремительно побежал по полу. Он был очень забавный, как мультяшный, и любопытный. За пять минут успел обежать всю квартиру и зашуршал в пакете, лежащем возле двери. За окном начало светать. Кира почувствовала, как глаза прямо закрываются. Все-таки перебрали вчера. Вспомнила вдруг, как погиб хомяк Вадика — смертью храбрых, — и испугалась за Пылика. С трудом его поймала. Хомяк, оказывается, не хотел терять свободу. — Она его не пустит — так надо, — напевала Кира, запихивая Пылика в клетку. И потом уже, засыпая под стук колеса — только оказавшись в своем домике, хомяк рванул бегать в колесе, — Кире казалось, что она едет в поезде. Куда? В Ялту? Или к Сережке в армию? Не разобрать. Кира только видит свое белое платье в черный горох и солнечный луч, бьющий из окна. В нем танцуют пылинки. Все будет, все будет, все будет — монотонно стучит то ли поезд, то ли хомяк в колесе. Лишь бы кружились пылинки. Так надо.