Софья Ардова: «Шестнадцать лет — не разница, если есть любовь»

Софья Ардова, как принято говорить, продолжательница известной творческой династии. После окончания колледжа Олега Табакова ее пригласили в МХТ, где она с радостью выходит на сцену даже в массовке. Пока свои достижения в профессии наша героиня оценивает довольно скромно, но какие ее годы! Хотя Соня с ранних лет привыкла к самостоятельной жизни, рано начала зарабатывать, снимаясь в кино. Наверное, это внутренняя взрослость. Ее любимый мужчина старше на шестнадцать лет, и девушка не считает эту разницу в возрасте значительной. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера». — Соня, ты окончила колледж Табакова, и год назад у тебя началась самостоятельная творческая жизнь, ты работаешь в МХТ. Как себя чувствуешь в новом статусе? — Пока я не ощущаю себя полноценной актрисой. И из-за возраста, и потому что не было, на мой взгляд, еще каких-то достижений. Так что я еще актриса наполовину (улыбается), только учусь. Но я очень люблю театр. И, наверное, все-таки одно из моих достижений — то, что я попала в МХТ в двадцать один год. Мне комфортно, там много моих знакомых и вообще большое количество приятных людей. — Было волнение, страх в связи с переходом из колледжа в театр? — Нас в колледже учили быть артистами, и билеты на спектакли, в которых мы играли, продавали за деньги. Мы с самого начала слышали: «За это не будут платить, это не будут смотреть». И мы в пятнадцать, и тем более в восемнадцать-девятнадцать лет понимали, что будем делать дальше. В отличие от сверстников, которые доучивались в школе и не знали ничего о своем будущем. Но перелом произошел, потому что все равно входишь в большую жизнь. Мне всегда хотелось сразу начать зарабатывать, тем более, я работаю с шести лет. Детские съемки — это определенный опыт и самостоятельность как в общении с людьми, так и в деньгах. Мне повезло, у нас в театре хорошая зарплата. Я сейчас почти не снимаюсь, но могу нормально существовать, несмотря на то, что числюсь еще в стажерской группе. Естественно, я в ожидании ролей. Но начала к этому спокойнее относиться, чтобы себе больно не делать. — А что у тебя сейчас с кино? — Хожу на пробы, но это бывает не так часто. Пока не очень везло с ролями и проектами, наверное, я очень серьезная. (Смеется.) Недавно была на пробах, причем девушка-режиссер — моя знакомая, ее спросили: «Как там Ардова? Она у вас на пробах была». Она ответила: «Прекрасная Ардова». «А что не так?» Ответ: «Сисек нет и ноги недлинные». Я впала в шок. Хотя с ногами у меня, по-моему, все в порядке. В последнее время часто случается, что после каких-то проб маме (актриса Анна Ардова. — Прим. авт.) пишут, что я супер-пупер. А мне что с того? Возьмите меня тогда. Но стараюсь не очень расстраиваться. — Ты сказала, что начала зарабатывать еще в детстве, но это же не значит, что ты была на полной само-окупаемости подростком? — Во время учебы в колледже я не снималась, брала деньги у родителей. Но, конечно, не крупные суммы, а так… по мелочи. Я же, как все, курила синюю «Яву» и пила жуткое вино «Монахи». (Смеется.) — Ты жила дома. А вкусить общежитской жизни не захотела? — Нет, это совсем не такое общежитие, как в институте, у нас были воспитатели. Моя мама уважает меня и разрешает больше, чем они. Но в колледже мне было хорошо. Главный человек там, конечно, Олег Павлович, но с нами круглосуточно возился Виталий Егоров, наш любимый мастер и прекрасный актер. Он удивительный человек, с очень тонкой душевной организацией. Любил нас так, как не любил никто, сидел с нами до ночи, репетировал, объяснял что-то, смотрел все показы. — Накануне Нового года в вашей семье случилась беда — не стало твоего папы, актера театра им. Маяковского Александра Шаврина. Наверное, у тебя это первое взрослое тяжелое событие. Как пережила это? — Я переживаю это, как и все, мне просто плохо, и все. — Ты сейчас живешь с мамой или отдельно? — Отдельно. С кошкой Шарлоттой. Я стала жить самостоятельно под конец четвертого курса. Но у меня много друзей, моя лучшая подруга Настя Чернышова, мама — они часто бывают у меня. А в принципе, я люблю и одна посидеть. — До того, как папы не стало, они ведь с мамой расстались. Ты жила с ней, а брат с папой. Переживала? — Нет. Это не объяснить, у нас вообще ничего не изменилось. Мы волшебная семейка Адамс. А жили просто женщины с женщинами, а мужчины с мужчинами. Мне с мамой комфортнее. Я всегда с ней больше общалась, хотя папу очень любила. И они любили друг друга всегда. — Но, наверное, уже другой любовью? — Наверное. Но это такая… душевная любовь, духовная связь. Должна была начаться другая жизнь. Дети выросли, они исполнили свой родительский долг. Но до самого конца оставались близкими людьми. — А что у тебя с личной жизнью? Ты еще не успела серьезно влюбиться? — Я вообще очень влюбчивая, но, если начинаю отношения, это всегда серьезно. Уже почти год я встречаюсь с Игорем Хрипуновым. Он мне казался человеком, к которому невозможно подойти. Бывают такие влюбленности, когда ты можешь кокетничать, а бывают мужчины, рядом с которыми ты способна лишь произнести «здравствуйте» и думать, что, возможно, когда-нибудь вы будете дружить. (Улыбается.) Вот Игоря я тогда себе придумала, и он так и стоит на пьедестале. — Он сделал первый шаг? — У нас была совместная лабораторная работа «Карамора». Я там много шутила и заметила, что он обращает внимание на это. Он на меня смотрел все время, не пропускал ничего из того, что я говорила. Так все началось. (Смеется.) — Но у вас большая разница в возрасте… — Разницы нет в возрасте, если это любовь. У моего дедушки с его последней женой была разница в тридцать с лишним лет. А шестнадцать лет никогда не считались большой разницей, раньше взрослые дядьки брали замуж четырнадцатилетних барышень. (Смеется.) Это не значит, что мне нравились мужчины постарше, просто, наверное, со сверстниками у меня не клеилось. Кстати, нам с Игорем все говорят, что мы похожи внешне. И мне кажется, это очень круто. (Улыбается.) — В общем, Соня, ты уже совсем взрослая. И взрослая работа, и любовь… А какие воспоминания детства, жизни дома, в твоей семье, для тебя самые яркие? — Утром у нас в доме всегда пахло кофе — он варился в турке, и сигаретами, хотя родители выходили курить на лестничную клетку. Это мои запахи детства. Помню постоянные компании и что я даже совсем маленькой прекрасно спала, несмотря на все это. Сохранилось видео, где все орут, стоит гул, а я спокойно хожу сама по себе. Мама говорит: «Ты была замечательным ребенком! Спала, рисовала или пела». А у нас всегда были песни, частушки, мама — с гитарой, много людей, шумно, накурено, все пили, смеялись… Иногда соседи даже вызывали милицию. Потом смирились. (Улыбается.) И мне было интересно сидеть с родителями, а не с другими детьми, да еще мама мне немножко винца наливала. В общем, у меня было очень счастливое детство. У нас в гостях бывало много красивых талантливых людей. И в детстве я особенно любила мужчин. (Смеется.) Мама рассказывает, что лет в пять я пришла к ней и попросила надеть на меня самое красивое платье, а потом встала и сказала одному из наших гостей: «Зачем ты меня, жену красивую, обидел?» Но я не помню, кто это был. (Смеется.) А вот уже позже хорошо помню моих любимых мужчин — Максима Леонидова, Алексея Кортнева и Андрея Урганта. Они были папиными партнерами по антрепризному спектаклю «Двое других». А я с семи до двенадцати лет много поездила с ними по гастролям. Больше всего я дружила с Кортневым, который мне позволял делать все. У него была привычка надевать очки назад на лысину. И однажды в автобусе я, сидя рядом с папой, сняла их с Леши, достала свою косметичку и нарисовала ему на лысине нос, глаза с ресницами и вернула очки на место. Мы все смеялись. И он даже не рассердился. — Но росла ты за кулисами театра им. Маяковского, где работали мама с папой? — Театр Маяковского, по словам мамы, я знала наизусть, все там облазила, но я ничего не помню. Мне кажется, что меня особенно и не брали с собой в театр. А когда я стала старше, то уже не очень любила его как зритель, хотя актерская профессия мне нравилась. Просто я была уличной девчонкой. Любовь к театру вернулась на первом курсе колледжа. — В шесть лет ты начала сниматься в кино. А как это произошло, по твоей инициативе или мама так решила? — В детстве я вообще очень много снималась. В шесть лет впервые пошла на пробы сериала «Воровка». Мама спросила: «Ты хочешь?», я ответила: «Хочу!», и она сказала: «Значит, иди». Я испытывала кайф и от работы, и от того, что могу покупать подарки родителям и друзьям на свои деньги — в отличие от своих сверстников, да еще приношу заработок в дом. Я почти все отдавала маме, но было круто получать деньги за то, что тебе и так очень нравится делать. Кино закончилось в девятом классе, потому что нужно было сдать экзамены — я не очень хорошо училась, да еще была хулиганкой. — Как относились одноклассники и учителя к твоей актерской деятельности? — В школе у меня было очень много ссор с учителями. Когда я заходила в класс и кто-то из них говорил: «О! Звезда явилась!», я отвечала: «До свидания!», уходила или просто ложилась на парту. В общем, я почти не училась. У нас была немецкая школа, но язык я совсем не знаю. А учитель по химии спрашивала: «Три хочешь? Ты же театралка». А я всегда думала, что стану или актрисой, или художником. Очень люблю рисовать, и занималась в художественной студии «Ардис». В химии я ничего не понимала, рисовала учительнице ворон, и она ставила мне тройки. И тут папа сказал, что есть колледж Табакова. Я, признаюсь, спросила: «А кто это?» Олег Павлович, простите меня, пожалуйста, я знала Жана Габена, Лоуренса Оливье, но не Табакова. Нет, конечно, я видела его где-то в кино, но у меня не возникло никаких ассоциаций, связанных с ним. В общем, я поняла, что мне не надо мучиться еще два года в школе, и это был шанс раньше начать заниматься делом, которое очень интересно. — Кто тебе помогал готовиться к поступлению в колледж? — Я выучила программу за месяц, сама. Как-то мама попросила почитать ей, я взяла книжку, хотя все уже знала наизусть, начала, потом закрыла книжку и сказала: «Мам, можно я не буду этого делать?» Я стеснялась родителей, потом долго не пускала их на показы, мне было стыдно. И мама нашла свою знакомую актрису и педагога по речи, которая меня два раза послушала и очень помогла. Посоветовала правильно подобрать программу. Я читала стихи Зинаиды Гиппиус и рассказ Шукшина. Помню, в момент, когда надо было заходить на прослушивание в колледже, подсознание вдруг выдало: «Если не поступлю, не буду актрисой». Но все, конечно, считали, что я поступила по блату. По крайней мере, мне так казалось. Поначалу было довольно сложно с однокурсниками, но потом мы нашли общий язык. — Ты выросла в интеллигентной семье. Тебе советовали, что прочесть, что посмотреть, учили этикету? — Меня не учили языкам, а вилку и ложку я сама захотела держать правильно. Мне казалось, что это круто. Захотела шнурки сама завязывать, освоила это дело еще совсем крошкой. Меня никогда не заставляли что-то делать специально. Я просто видела, что смотрят или читают родители. Папа мог мне сказать: «О! Ты это читаешь? Здорово! Я читал эту книгу во столько-то лет». Иногда мама говорила: «Мы слушали ту же самую музыку». Немного повзрослев, я стала просить папу меня образовывать, потому что он был невероятным интеллектуалом, да просто гением. Папа мне много чего рассказывал, показывал записи Александра Галича. Однажды мы сели с ним на кухне, читали «Реквием» Анны Ахматовой и плакали вдвоем. — Тебя вообще строго не воспитывали или только мама давала полную свободу? — Папа иногда мог отвесить подзатыльник, один раз у меня шишка оставалась, потому что рука у него тяжелая. А мама лишь однажды на меня кричала, а точнее, шипела, когда лет в одиннадцать-двенадцать я достала ее своим юношеским максимализмом. Но вообще я была спокойным ребенком и такой же и остаюсь. Это мама с братом могли грызться, а мы с папой всегда лишь наблюдали за ними и смеялись. У мамы вообще невероятное чувство юмора. Бывало, мы с ней так хохотали, что просто проваливались под кровать. А бывало, вдвоем погружаемся в меланхолию, и тогда друг друга не трогаем, а поддерживаем. Папа для меня всегда был лучшим. Во всем. И он меня очень баловал. В детстве я обожала Микки-Мауса, и до сих пор люблю, и однажды папа с гастролей в Америке привез мне невероятное количество маек с забавным мышонком. Все, что он видел, он покупал со словами: «Моей Сюсечке». Я вообще избалована любовью. И поэтому в детстве даже старалась маму останавливать в покупке одежды мне. Но родителям это доставляло удовольствие, и я это прекрасно понимаю. Я и сама такая. — Тебе нравится наряжаться? Каков твой стиль? — В одежде у меня нет какого-то одного стиля, просто знаю, что мне идет. Люблю все свободное и часто покупаю вещи на размер больше. Терпеть не могу джинсы в обтяжку, чувствую себя сосиской в тесте. У меня есть облегающие нарядные платья, под настроение. Но я не люблю открытых рук вверху, плеч, не ношу такого типа майки и сарафаны. У меня всегда сверху какой-нибудь кардиган. Обожаю длинные свободные юбки, пальто, шинели, шляпы. Вообще я ненавижу лето, потому что очень жарко и душно, и мне нечего надеть. — А как относишься к костюму на сцене? — Мне на сцене почти во всем комфортно. Если б на меня надели короткие шорты и топик, я многое могла б себе позволить. Чаще всего мне это даже помогает, как, например, черная юбка Шарлотты в «Вишневом саде». Я пошла искать юбку, потому что у нас была лишь одна репетиционная. И эту нашла в подвале колледжа. В ней была сломанная молния, большой карман, и я сразу сказала, что это точно юбка Шарлотты, потому что в таком кармане будут лежать карты и огурец. Но в ней и ходить удобно. Хотя, конечно, надо держать осанку, и сразу появляется желание изменить походку. Даже руки по-другому лежат. И это замечательно. Вообще, я на многое готова ради профессии. К примеру, если мне скажут: «Полный метр, главная роль, завтра вы должны стать лысой», я не раздумывая отвечу: «Да!» — Ты не отстаешь от мамы в смелости такого рода… — Да, наверное, я в маму. Она очень смелая и юная. Помню, когда была подростком, мамин прикид, как у черепашки Ниндзя — рюкзак, толстовку на молнии с капюшоном странной формы, штаны типа растаманских. А еще у нее были «ниндзя-шуз» с двумя пальцами. У нее всегда яркие пальто. Как-то она купила себе полосатое, а пару лет назад — хорошие ботинки серого цвета, а потом сказала, что ей очень скучно в них. У меня были краски для одежды, и я предложила покрасить обувь под пальто. Один ботинок сделала оранжевым, другой — зеленым. Мы с мамой были счастливы, получилось классно! — У тебя не просто интеллигентная семья, а легендарная, окутанная особым ореолом — Ардовы, Баталов и даже мамин отчим Игорь Старыгин… — С Алексеем Баталовым, маминым дядей, я никогда не общалась. Точнее, виделась, когда была совсем маленькой, но ничего не помню. Алексей Владимирович не любил, когда о нем публично что-то говорили, кроме профессиональных вещей. Наверное, нас с ним можно назвать семьей лишь условно. А вот про Игоря Старыгина, маминого отчима, она мне много рассказывала. У них были очень хорошие отношения. Он ей всячески помогал, дарил подарки. И хотя я с ним не знакома, мама так его любит, что и я его за это люблю. Я видела его лишь однажды, на дне рождения, когда мне было лет девять. Он был нежный, элегантный, интеллигентный и талантливый. Его дочь, мамина младшая сестра Настя, и ее сын Арсений очень похожи на него. — Ты успела застать кого-то из бабушек-дедушек? И что рассказывала мама о своих великих предках? — У меня, по сути, не было бабушек, дедушек, точнее, я не жила с ними. Но я не переживаю, мне хватало всех моих. У бабушки Миры (актриса Мира Ардова) с мамой были непростые отношения. А дедушка Борис (Борис Ардов — актер и режиссер) умер, когда мне было четыре года. У меня ощущение, что я их знаю, потому что о них дома много говорят. Моя прабабушка — Нина Ольшевская, актриса. Мама очень хотела, чтобы я была похожа на Нину, когда была беременна мной. И говорят, что это так. А мой прадедушка — Виктор Ардов, писатель. Я читала его книгу «Великие и смешные». Я даже не верю, что принадлежу к такой истории. И не знаю, имею ли право быть в этой семье. Мои прадед с прабабушкой были невероятными людьми, которые стольких спасли, что я могу только гордиться ими. Например, в знаменитой квартире Ардовых на Ордынке, когда от нее многие отвернулись, жила Анна Ахматова. И я очень хотела бы быть похожей на моих предков, быть их продолжением, чтобы и обо мне ходили легенды, как о них и об их доме.