Татьяна Любимова: хочется схватить сирот в охапку и греть, греть, обнимать

Канистерапия – методика реабилитации, использующая специально отобранных и обученных собак называется. В 1961-м году детский психиатр из США Борис Левинсон впервые употребил термин pet therapy для обозначения метода лечения психических расстройств с помощью домашних животных. Однажды он заметил, что дети, испытывающие серьезные трудности в общении с людьми, с удовольствием играют с его собакой. Чтобы установить контакт с ребенком и начать лечение, доктор попробовал участвовать в этих играх и обнаружил, что присутствие собаки помогает сломить негативное отношение ребенка к врачу и установить коммуникационные связи между пациентом и доктором. Вот уже 14 лет занимается канистерапией в России проект "Солнечный пес" Татьяны Любимовой. У близкого человека непросто взять интервью. С одной стороны он тебе доверяет и готов рассказать многое, что не сказал бы чужому. Значит, надо быть бережным. С другой, он уверен, что ты уже все знаешь, так что и говорить вроде особо нечего. Так что надо его незаметно "разговорить". Для Татьяны Любимовой, сама себя не нравясь, я заготовила неприятный вопрос. А она отнеслась к нему совершенно невозмутимо. Так и проговорили на моей кухне пару часов о золотистых ретриверах, кинофобии, как научиться принимать своих детей с неизлечимыми диагнозами. Но самое главное — о Любви. - Я наблюдала за вашими занятиями. Видела, как дети относятся к собакам, и как собаки относятся к детям. Я постоянно читаю как ты радуешься прогрессу у пациентов. Но помогают ли на самом деле собаки вылечивать детей или мы выдаем желаемое за действительное? Может это совпадение? В конце концов у каждого из нас сегодня одно состояния, завтра другое. И, если перестать занятия, начнется регресс? - Отношение детей с животными — очень интересное явление. Дети помнят райское состояние, отблеск его. И с животными зачастую общаются на древних, довербальных уровнях. Есть мнение, что зоны мозга, отвечающие за общение с себе подобными, созрели позже или появились у человека позже, чем часть мозга, отвечающая за общение с животными. Все 14 лет работы мы занимаемся с тяжелыми детками. И отношения выстраиваются очень интересно и не совсем логично с точки зрения взрослых. У нас сложился стереотип, как должен общаться ребенок с собакой, что он должен подбежать, обнять, уткнуться. Или погладить. Это тоже бывает. Но часто ребенок, особенно аутист или с синдромом Дауна имеют проблемы с коммуникациями, и ему сложно делать первый шаг. И собака позволяет сделать его. Хорошая собака. Дело в том, что если мы говорим о работе с детьми с нарушениями, собака рассматривается как инструмент в руках специалиста. И этот инструмент должен быть отобран и подготовлен для работы. А, во-вторых, человек, который работает с ней, должен очень четко отдавать себе отчет в том, что, как, с кем, для кого он делает, почему и зачем. Он должен отслеживать состояние ребенка. Только в этом случае мы можем применять международный термин канистерапия. Третья часть ответа на вопрос:-терапия не как лечение, а как воздействие на поврежденный организм – детский, взрослый, старческий. Терапевтической воздействие может быть у пескотерапии, музыкотерапии и даже мячикотерапии. Но, повторюсь, инструмент должен быть проверенный и хорошо ложиться в руку специалисту, только тогда будет результат. И, соответственно, результат – четвертый аспект ответа на твой вопрос. Диагнозы детей, с которыми мы работаем, это состояния, это не ангина, когда прыснул лекарство в рот, попил антибиотики и все прошло. Дальше ребенок такой же веселый, здоровый. Этот ребенок всегда будет отличаться от остальных. Их диагнозы считаются заболеваниями, потому что входят в международную классификацию болезней как требующие медикаментозного лечения, реабилитации, абилетации. Вылечить ДЦП, аутизм невозможно. Но мы можем научить ребенка с этим жить, можем улучшить качество жизни, улучшить качество движений или его коммуникативные возможности. Вылечить состояние не получится, отсюда пятый аспект ответа на твой глубокий вопрос: мы работаем под девизом "Делай, что должно и будет, чему суждено". Да, нам очень хочется, чтобы произошло чудо. Да, мы эти чудеса видели: у нас на занятиях, например, пошел юноша с ДЦП. До меня даже не сразу дошло, что мы стали свидетелями неординарного события. Прошло часа два, мы с коллегой во время обеда обсуждали события первой половины дня, потом посмотрели друг на друга и осознали, что произошло. Или когда на занятия ходит аутист, который 15 лет ничего не говорил, и вдруг он заговорил. А у меня цели и задачи занятий были совершенно другие. - Он заговорил и после этого продолжал говорить или это была одноразовая акция? - К концу учебного года он вышел на коммуникативную функцию, то есть смог сказать о своем состоянии, мог объяснить, чего хочет. Что важно — начал общаться. Потому что аутист может говорить, но он все равно не общается с тобой, а говорит в пространство. А у него появилось теплое общение глаза в глаза. Мы занимались совсем другим, и это оказался чудесный бонус. И, да, бывает, что мы достигли чего-то, а потом происходит откат, потому что в таких заболеваниях могут быть откаты. Как правило, сначала мы решаем проблему кинофобии... - Кинофобии? Я даже не задумывалась о том, что дети могут бояться этих милых собак. - Бывает, детей мы год только приучаем к собаке. К тому, что можно войти в зал. Буквально по сантиметру, с танцами с бубнами подходили, а через год человечек спокойно брал поводок в руки и начинал работать в группе. Бывает, что мы решаем проблему кинофобии, а она вскрывает, что человек не понимает своего тела. Такое у 90% наших аутистов. Когда он подпускать собаку, мы начинаем отрабатывать тело. Поработали с телом, можем говорить о коммуникации. И так одно за другое цепляясь, двигается дальше. Некоторые дети больше 10 лет занимаются, они выросли у нас на глазах. Есть такие, кто решает какие-то проблемы, поступает в школу и уходит. Все по-разному. Мы ставим задачу получить пролонгированный результат и успеть его закрепить. Сначала я очень переживала, что перестают ходить, потому что я вижу, понимаю, что могла сделать больше. А потом коллега сказала очень мудрые слова: "Отпусти ситуацию. Тебе Господь привел этих людей, с твоей помощью они решили свою проблему, дальше они должны сами. Ты должна научиться отпускать. Ты тоже учишься". Ну, учусь. Сейчас часть наших детей учится в общеобразовательных школах. Тех детей, о которых врачи говорили, что у них через 2 месяца начнется острый психоз, что родители с справятся с ними… - С какими диагнозами приходят в вашу группу "Солнечный пес"? - Аутисты, синдром Дауна, задержки речевого и психического развития различного генеза. Громадный спектр. Или коммуникативные проблемы. - Несколько лет назад ты занималась с домашними детьми, их привозили на занятия родители. А сейчас, как я понимаю, вы работаете и в специализированных интернатах. Расширилась "зона влияния"? - Мы туда постоянно ездим в два интерната в рамках проекта благотворительного фонда "Димина мечта" (тогда был Diema’s Dream). Наша работа дала интересный результат, но она строится немножко по-другому. И потому, что чужая территория, свои правила, педагоги, которых тоже пришлось обучать. А также потому, что и родители и педагоги страшно переживают, что ребенок что-то не делает, не соответствует ожиданиям. Например, стесняются, что ребенок не погладил собачку. А он не может, у него нет ресурса. Оказалось, что педагоги не понимают элементарных вещей, которые мы видим, в силу того, что стесняются, закрываются так же, как родители. И во втором интернате мы начали с того, что провели несколько ознакомительных семинаров для педагогов. В первом-то пришлось по ходу дела все объяснять. Они думали, что мы — очередные желающие причинить добро бедным деткам. Тоже задавались вопросом, что может сделать ребенок с собакой. Максимум, мячик принести. И никто не подозревал, что канистерапия — это серьезная, глубокая, индивидуальная, очень кропотливая работа с каждым ребенком. Я считаю, что сложившийся контакт с интернатами — наше достижение. Потому что в таких учреждениях неохотно пускают чужих людей. И я понимаю, почему не любят в отделениях "Милосердие", где находятся тяжелые дети, волонтеров: неподготовленному человеку тяжело видеть таких детей. Хотя часть из них не социальные сироты, родительские детки, они все равно в глубочайшей депривации и, как все, требуют и любви, и внимание, и терпения. А детей, к которым перестали ходить родители, вообще сразу видно. У нас была девчонка – Катюшка – очаровательное существо, куколка, с громадными с синими озорными глазами, кудрявая, с ямочками на щеках. Она вцеплялась мертвой хваткой в шкуру собаки, глядя на меня,выворачивала ее чуть не наизнанку. Явно понимая, что это делать нельзя, она ждала острой такой реакции, провоцировала. Мы с ней вышли на контакт, я быстро научилась ее переключать, она стала наблюдать издалека за работой с другими детьми, и появилась хорошая динамика. Мы уже начали играть с ней, поднимать с «коврика» из партера. А потом резкий откат, она сильно похудела, глаза погасли. Будто задули свечку. Я стала выпытывать: болела? Не болела. Там стресс какой-то был, травма? И потихоньку выяснила, что к Катюшке перестала ездить мама. Вышла замуж, родила ребеночка, перестала появляться, и ребенка будто подменили. Внутреннее сияние погасло. И ты осознаешь, что учишься помогать совсем на другом уровне: хотя бы поддерживать внутренний огонек. Согреть ее, согреть, помочь оттаять. Этих сирот хочется схватить в охапку и греть, греть, греть. Обнимать. - Ты сказала, что пришлось учить неспециалистов, и я подумала — а где, каким образом можно выучиться на специалиста, занимающегося канистерапией? У нас же нет никаких специальных заведений. - Проще, конечно, обучать "полуфабрикат". То есть легче обучать специалистов, которые знают часть дела, поскольку изучали дефектологию и знают, как заниматься с людьми с нарушениями. Но на самом деле очень интересно и очень полезно заниматься с психологами. И если человек хочет учиться, кинологические знания передаются достаточно быстро, но наработки надо передавать из рук в руки. - Как бабушка учила пирожки печь? - Да. Колоссальное количество нюансов. Есть действие – пирожки печь: возьми муку, дрожжи, масло, поставь все, когда забродит, перемешай тесто и налепи пирожков. Только почему-то пирожки у всех разные получаются - Так бабушка в какой-то момент подсказала и показала — а сейчас мы сделаем вот так... - То есть самое главное — научить. Вопрос в том, насколько человек хочет учиться, насколько он вбирает знания. Я горжусь, что мои коллеги — это мои ученицы. Я восхищаюсь их работой. Когда человек начинает сам работать, и ты видишь тонкую работу, понимая, что они это делают правильно, когда видишь, из какого состояния они выводят ребенка, это счастье. - Я понимаю. - Понимаешь? Я ими восхищаюсь. - А сама где училась? - Сама… Тут надо Сашкину историю рассказывать. Мы готовили собаку для сына. Ситуация у нас была сложная, у него оказался очень тяжелый диагноз — лейкодистрофия. Первые два года было ощущение, что мы падаем камнем на дно и шансов за что-то зацепиться нет. А потом мы попали в реабилитационный лагерь "Наш солнечный мир" и к удивительному доктору Алле Алексеевне Уманской и начали всплывать. Там были и другие педагоги — меня подхватили, как сейчас я понимаю, в глубочайшем депряснике. Тогда это я даже не осознавала. Психологи Ирина Николаевна Голубева и Инна Карепнкова Они тихо, очень незаметно и бесплатно делают в этом лагере свое дело. Что очень важно, поскольку родители детей-инвалидов не получают никакой практически психологической помощи. Например, в Германии, синдром Дауна диагностируется еще до родов, и к родителям сразу приходит специально обученный человек, который, во-первых, дает им папочку с пакетом документов с рекомендациями, в какие организации можно обратиться и направление к психотерапевту. А, во-вторых, учит принимать его. То есть воссоединение происходит еще до родов. А у нас когда еще родители эту ситуацию "отболят". И, как правило, все застревает на стадии горевания, что поглощает колоссальное количество ресурсов, которые было бы можно направить на более позитивные цели,. Кроме того, тебя не покидает ощущение, что ты остаешься один на один со своей бедой и сделать ничего невозможно. Когда нас выписали, я даже не знала, как сказать диагноз мужу и родным. Мужу – ладно, смогла, а родных я еще несколько месяцев подводила к мысли, что все не так и неизвестно, поднимется Санька когда-нибудь или нет. А в "Солнечном мире" мне показали, что даже если и не поднимется, к этому нужно относиться по-другому. Это не конец жизни. И я увидела его совершенно другими глазами. То, о чем я в моменты озарения догадывалась, я поняла: его бессмертная душа живет своей жизнью . Понимаешь, этот человек, который не может комара согнать, он молится, живет. Что он замечает многие вещи. Когда ему исполнилось три года я поняла — я не учу его, а учусь у него, и мне стало страшно. Я побежала к психологу, и она мне разъяснила "от и до", сказав: "Ты его не ведешь по жизни, ты его сопровождаешь. Это совершенно разные вещи. И тебе дана честь, оказавшись рядом с этим ангелом на земле, понаблюдать совершенно другой мир, другое восприятие мира". Я их сравниваю со всадниками на шоссе. Мы летим по автобану, у нас вся жизнь сливается в пятна — лес, поле желтое, там небо, где-то речка мелькнула. Мелькнула – и все. А они едут по обочине, они видят листья, видят траву, они видят как мышка пробежала. Они живут с другой скоростью, в других уровнях восприятия. И ты понимаешь, что они тебе открывают дверь в другую страну. Их нельзя, конечно, представлять себе ангелочками. Это хулиганье, как наш Димыч — Дракон. Они хулиганят, смеются, ошибаются, но это нам серьезный урок. И случайно совершенно выяснилось, что Сашка мечтал о собаке. И вдруг все разом сложилось. Нам сказали: езжайте, посмотрите собаку. Первых щенков мы не взяли, зато поняли, что берем только голдена, и в течение недели нашли щенка. И когда они встретились с Санькой, я поняла, что это было где-то там предрешено. С Олли мы, конечно, выиграли миллион в лотерею, потому что мы сделали все возможные ошибки в выращивании и в воспитании Пока к нам не пришел инструктор из центра "Собаки – помощники инвалидов" и не вправил нам мозги, мы все делали неправильно. Это Единорог. Да, в детстве она шалила, тоже не ангел с крылышками, но при этом она со щенячества улавливала совершенно невероятные вещи. И когда, наконец, мы Олли отдрессировали, надо было видеть, с каким лицом Санька с ней гулял. Это был счастливый, гордый своей собакой мальчик. У нас в роду казаки, и лошадей он шестым чувством чуял: на какую бы конюшню мы не пришли, все лошади к нему разворачивались и высовывали морды в проход. Если мы остановились во время прогулки, у него в коляске тут же оказывалась кошка. Если мы приходили в зоопарке к клетке с гусями, все гуси сбегались и разговаривали с Санькой. Я сначала думала, что он особенные, а потом стала наблюдать в "Солнечном мире", и я своими глазами видела, как одна из первых паралимпийских чемпионок России по выездке девочка Настя с ДЦП садится на коня... Я на нем лично ездила. Маша, я знаю, что такое поднять этого Ковбоя в галоп, проще самому посадить на себя лошадь и поскакать галопом. С тебя семь потов сойдет, прежде чем он тюлюп-тюлюп изобразит. А Настя, у нее в сапогах ноги болтаются как ложка в чашке, ручки – палочки, вся бледненькая, ей тренер говорит: собери лошадь. Что она делает, я не знаю, но конь подбирается как балерина и летит. А она сидит как богиня — настолько непринужденная посадка. Ты годами этому будешь учиться, но так не сядешь. И сколько потом у нас было и ДЦПэшников, и даунят. Ты ему говоришь: посади собаку. Он ничего не делает. Он говорить не умеет, а собака сидит. - Олли – это Оле-Лукойе? - Олли – это Олли-бэби. Так заводчики назвали, и кличка ей очень шла, решили не менять. Училась я, наблюдая за тем, как работают иппотерапевты, помогала лошадей отрабатывать – то есть какие-то приемчики терапевтические мы брали из других методик. А с Сашкой появились свои наработки. Начали пробовать. И, как ни странно, все стало получаться. У Олли, конечно, было чутье, она очень хорошо понимала, как надо действовать. Потом я по ее поведению могла понять, с какими детьми имеем дело. Например, мы где-то на празднике общаемся с немножечко странноватым, но коммуникабельным ребенком. С грамотной хорошей речью. Я смотрю на собаку, а она с ним общается как с аутистом. Начинаю разговаривать с мамой, и выясняется, что он действительно аутист, только очень хорошо отработанный, продвинутый, учится в школе. Но собака видит – аутист! Она никогда к аутисту не подойдет первой, всегда остановится за несколько шагов, отвернет морду – дает ребенку время на адаптацию, потом она очень мягко движется, не нарушает его личное пространство. А к ребенку с ДЦП подойдет аккуратно, чтобы даже рукой со спастикой ребенок мог дотянуться до головы, и она будет стоять и ждать, когда он это сможет сделать. А к некоторым, наоборот, прижмется. Я даже представить себе не могу, что кто-то из моих собак будет работать с аутистом, также как работает с дцпшником. А с ребенком с синдромом Дауна – в зависимости от того, как он воспринимает собаку, как он готов взаимодействовать. Мы с детьми и собаками танцами занимаемся, тут они уже ошибки перестают прощать. А некоторым, с Давидкой, например, считает шаги: четыре шага – собака вытягивает ребенка на нужное движение. А если он выучил, когда что делать, роль меняется, собака чуть-чуть отторжмаживает, и ему приходится ее вести. Такие тонкие, такие интересные моменты! - С Олли вам повезло! - Бесконечно! - А с остальными собаками пришлось заниматься много или их можно интуитивно выращивать? - Мы уже знали, что мы хотим! Во-первых, Олли тренировали специалисты центра "Собаки – помощники инвалидов". Эти люди больше 40 лет готовят собак-поводырей, им не надо объяснять, что такое нарушение, что такое дефект. Профессионалы высочайшего класса, они очень долго сидели у нас на занятиях, чтобы понять, что требуется от собаки. Старейшая инструктор Нина Васильевна Кадыкова, человек, который подготовил больше 300 собак-поводырей приходит к нам на семинары и говорит: "Я каждый раз учусь чему-то новому". Высочайшего уровня дрессировщик. Стоя около нее, радуешься от того, что находишься рядом с живой легендой. А она говорит такие вещи! - А случается выбраковка собак? - Да! - То есть ты ее взял, растишь, кормишь, поишь, а в какой-то момент понимаешь — не подходит? - Поэтому я очень не рекомендую брать собак в семью. Потому что вероятность ошибки велика, а привязанность никуда не денешь. Я считаю потрясающим везением, что все собаки, которых я брала, годятся для канистерапии. Был момент, когда я думала, что собака по здоровью не потянет, но, слава Богу, обошлось. А потом она устроила прорыв в танцах с собаками. Я не знаю, как она это делает, но она с детьми танцует лучше, чем со мной. Она и подсказывает им и схему хорошо запоминает. Со мной она ждет, что я буду командовать, а с детьми как-то "договаривается", и они действуют очень слаженно. Когда Саньки не стало, я поняла, что у меня в руках ключ. Что я знаю, как можно еще кому-то помочь. У меня уже были свои наработки. А когда ты знаешь, что можешь сделать, ты понимаешь, что ты обязан этому миру, потому что тебе собаку подготовили бесплатно. И собаку подготовить – это даже не полдела, не треть, всего четверть дела! Остальные три четверти –подготовить человека, чтобы он этой собаке доверял, чтобы смог с ней работать и чтобы собака могла с ним работать. Потому что у человека свое восприятие, стереотипы. И наш инструктор Наташа Громова очень тактично, очень ненавязчиво подталкивала нас к выходу в этот мир. Потому что как и у любой семьи, где есть дети с нарушениями, с инвалидами, происходит так называемая вторичная аутизация, у нас круг общения сжимался как шагреневая кожа. А, собственно, чего выходить-то? Детских площадок я избегала, потому что нам нечего на них было делать! Со взрослыми общаться воленс-ноленс у людей скашиваются глаза на нездорового ребенка, возникают вопросы. И нет ресурса постоянно на эти вопросы отвечать. Так и варишься в собственном соку. Единственное, мы общались в "Солнечном мире". А с Олли мы стали выходить. Сначала мы с собачниками гуляли, а потом я стала брать Саньку с коляской. И почему-то в этой среде Санька ни у кого никаких вопросов не вызывал! Ну, ребенок и ребенок, в коляске и в коляске. Радуется собакам – ну и хорошо! Собака великолепная, она со всеми находила общий язык, никогда ни с кем не дралась. С ней было комфортно везде гулять. И я начала искать, где что можно. А Наташа заставила нас купить компьютер. Она очень деликатный человек, я уже потом стала понимать, что это был подвиг инструктора! Она же научила меня работать на компьютере, потому что я ненавижу всю эту технику, и мне все время казалось, что я сейчас на что-нибудь нажму, и он тут же сломается! Она вытащила меня в круг виртуального общения владельцев собак и кинологов. Я еще попала в студию Виктора Гавриловича Кротова "Лучик". Так получилось, что я начала рассказывать в интернете про Олли, и нас пригласила директор школы №1492 в Южном Бутове Татьяна Ивановна Аникина. Совершенно неожиданно позвала вести кинологический кружок для детей-инвалидов. Я говорю: "У меня нет методик, нечего написать, что у нас будут за занятия". Она ответила: "Ничего страшного". И 10 лет мы там как в теплице – горя не знали! Нас никто не трогал. Мы приходили, работали. К собакам в школе отношение сначала было очень натянутое, а через год, когда мы стали местной знаменитостью, про нас стала пресса писать, по телевизору показали, мы стали "собаки-труженицы". К тому времени начала работать подросшая дочка Олли Ника, присоединились первые волонтеры. Вот так и началось все потихоньку. - На данный момент в Москве (о регионах не спрашиваю) хватает ли собак и людей, которые занимаются с детьми? - Нет, конечно! Наши ученики – штучный товар. Мы выращиваем буквально каждого. Мы выращиваем собаку, и когда собака доходит до стадии стажировки, подключаем будущего специалиста к работе. То есть специалист учится сначала с опытными собаками, а потом уже с той собакой, с которой ему предстоит работать. Так что мы выпускаем сразу готовую пару "терапевт – собака". Можно сказать, что каждая пара, которую мы выпустили, по-своему уникальна, потому что наши ученики, работая у себя, включают канистерапию в ткань своей работы и получаются очень интересные результаты. А несколько моих учениц не захотели с нами расставаться, к моему великому счастью. Я им безмерно благодарна, потому что это уже и коллеги, и сотрудники, и друзья. Причем друзья, о которых я даже мечтать не могла! Ты всегда чувствуешь надежное плечо рядом. И это невероятное счастье! - Задам странный вопрос, совершенно нелогичный: помогает ли (или не имеет отношения) твоему профессиональному занятию канистерапией вера в Бога? - Конечно! Потому что, во-первых, ты понимаешь: также, как собака в твоих руках – это инструмент, ты только точно такой же инструмент в руках Бога. Во-вторых, это помогает не "заигрываться". Тебе проще в каждом человеке увидеть образ Божий: в каждом ребенке и в каждом родителе. Потому что один из самых больших подводных камней благотворительности — то, что ты встаешь будто бы над человеком, которому помогаешь, и тебе кажется, что ты чем-то лучше его: тем, что ты не болен, тем, что у тебя здоровый ребенок. На самом деле, ты не лучше и не хуже – ты такой же человек, к которому Господь привел для чего-то этого человека . И твоя собственная внутренняя задача решить: для чего Господь привел его к тебе. Иногда ты делаешь одно, а это дело оказывается решением совсем другой задачи. Ты вроде работаешь с ребенком, а получается, что решаешь то, для чего привел родителей Господь: научиться принимать своего ребенка таким, какой он есть. Научиться радоваться ему такому, какой он есть. И ты радуешься! На самом деле, это такое счастье, когда ты видишь, как растет душа, как она развивается, и насколько вокруг нее меняется мир, даже если это даже очень тяжело больной ребенок, но он настолько глубоко слышит, настолько точно понимает и настолько тонко молится за то, что вокруг него происходит! И вокруг него удивительным образом (ты видишь это) начинает меняться мир. Также было, когда отдавали храмы. Ты же помнишь, сколько храмов, монастырей, внутри разоренных стояли посреди свалки. И буквально через год после того, как храмы были возвращены Церкви, они стояли в цветущем саду! Еще груды битых кирпичей, свалка, а вокруг храма сад оживает. Так же вокруг ребенка! Несмотря на то, что он требует помощи, огромного ресурса, он сам руками ничего не сделает, но вокруг него пространство меняется, как будто воздух озонируется, оздоравливается все вокруг. И ты радуешься и благодаришь за счастье побыть с некоторыми родителями и детьми. И это тоже один из бонусов твоей работы – счастье общения с этими людьми, потому что ты понимаешь, насколько они бесконечно лучше тебя, настолько чище и добрее во всем, во всех отношениях! И сердце трепещет, когда ты рядом. Ну и не отчаиваться, конечно, когда что-то не получается. - Каждое лето я читаю у тебя записки о детях из Давыдово. Так я узнала, что там организован лагерь для особых детей. - В Давыдово мы ездим 9 лет подряд, а принимают там лагерь, по-моему, уж лет 15. Удивительное место. Простая сельская община, которая решила, что они хотят помогать. И они стараются делать все как можно правильнее. Они не испытывают иллюзий, что наши дети — это ангелочки с грустными глазами, но при этом выказывают удивительное уважение к человеку, и в каждом видят образ Божий. Мои дети со мной все 9 лет ездят. Алеша говорит, что для него лето – не лето, если мы не были в Давыдово. Для меня это и неожиданность и счастье, потому что ты понимаешь, что человек усвоил самую суть. Он уже второй год помогает на занятиях как волонтер. Я некоторых детей ему доверяю во время занятий, и он вполне себе грамотно действует. Это тоже не может не радовать. Забыла сказать, я училась на дефектолога-то. После того, как Сашки не стало, я начала работать в школе и тогда поступила в Шолоховский институт на дефектологический факультет. Это был один из последних выпусков. К сожалению институт оптимизировали. Но я счастливейший человек, потому что у меня были удивительные преподаватели. У нас была крошечная группа, всего 8 человек — фактически индивидуальное обучение из них два краснодипломника. Наш преподавательский состав — это практики и авторы многих методик. Даже одним воздухом с этими людьми подышать, попасть в зону воздействиях их мысли – уже счастье. А когда они начинают делиться своими наработками и объяснять тебе со своей точки зрения то, что происходит, ты понимаешь, что как профессионал, как педагог ты получаешь бесценные подарки! Для меня 5 лет учебы были годами бесконечного счастья. И самое главное — это отношение к любому ребенку как к человеку, которого надо уважать. - А иконописью успеваешь заниматься? - Нет, не успеваю. Еще с Санькой я пыталась писать, а когда Алеша, Маруся появились, стало некуда даже положить работу. А иконопись — это работа с золотом, с ядовитыми красками, с олифой. Сложно было организовать рабочее пространство так, чтобы оно не пересекалось с детьми. И по времени не успеваю. Зато я в иконописной школе преподаю Закон Божий и иконоведение — моя часть служения. Это отдельный разговор, отдельное счастье мое, когда дети начинают задавать вопросы о том, что они думают, а не оттарабанивают нужный тебе текст. Когда видно, что они воспринимают душой, и вопросы и запросы такие же возникают. На Память новомучеников, мы стояли у иконы новомучеников и пришли к выводу, что практически также было во время войны — нет ни одной семьи, кого бы это не коснулось. И оказалось, что у каждого из нас новомученики в дальних степенях родства, но это наши родные. Ты видишь, как меняются лица детей вдруг вместе с ними обретаешь корни. А корни – это же жизненная сила, это соки. И когда ты видишь, что работает душа, что и счастье ей и благоговение — от открытия — такой инсайт, что они к этому пришли. Такое счастье, что ты становишься свидетелем моментов душевной работы.