«Если у тебя нет мамы, чтобы ей поплакаться, ты не плачешь». Неизвестная Шарапова

За 17 лет в профессиональном теннисе Мария Шарапова успела собрать карьерный Большой шлем, завоевать олимпийское серебро, несколько раз взлететь на первую строчку рейтинга WTA и дважды потерять все набранные очки. В 2008 году — из-за тяжелейшей травмы плеча, в 2016 — из-за мельдония. Последнее падение оказалось особенно болезненным. Но несмотря ни на что она остается одной из двух величайших теннисисток современности. А в своей автобиографии «Неудержимая. Моя жизнь» рассказывает, как у нее все получилось. Про первый поход к морю и бабушку Мария Шарапова родилась в Нягани, но очень скоро вместе с родителями оказалась в Сочи. «У нас по-прежнему есть эта квартира на Вишневой улице, на шестом этаже, со стороны двора. Когда мы возвращались домой, я всегда бежала вперед с ключом, пока мои родители плелись шесть пролетов по лестнице. У меня чудесные воспоминания о днях, что я там провела, о наших тихих ужинах, о разговорах, о людях, которые приходили и уходили, о моей бабушке, которая сидела на лестнице и болтала вечера напролет. Мои самые ранние воспоминания – как я смотрю из окна на детей, которые играют на площадке на холме. Мои родители всегда за меня переживали и одну особо не выпускали. В основном я смотрела из окна, как другие дети играют». С бабушкой маленькая Маша чувствовала себя свободнее. Правда, не всегда в безопасности. «Мои детские годы бабушка помнит очень хорошо. Когда я только начинала работать над книгой, много разговаривала с ней, даже вспомнили, как однажды я чуть не утонула. — У этого случая есть простое объяснения, — рассказала бабушка. — Когда ты родилась, мне было только сорок лет. И мне совсем не хотелось, чтобы меня называли бабушкой. Когда тебе было то ли три, то ли четыре года, мы впервые пошли на пляж. Я немного поплавала, а потом ты вошла в воду и начала плескаться. Неожиданно я услышала твои крики: «Бабушка!». А вокруг меня на пляже было много молодых мужчин, и я не хотела, чтобы они поняли, что ты зовешь меня. А потом я сидела и шептала тебе на ухо: «Машенька! Не называй меня бабушкой при других людях». Отлично помню, как вытерла тебя и переодела во все сухое, а потом стала выжимать твои плавки. И тут ты неожиданно выдала: — А ты вовсе и не бабушка! Ты выжималка!». Про первые тренировки и жертвы ради тенниса Теннис был в жизни Шараповой всегда. Даже первые детские воспоминания связаны с игрой. Маше только-только исполнилось четыре, когда отец привел ее на старенький корт в сочинском парке «Ривьера». И тогда упражнения с мячом и ракеткой казались простой детской забавой. «Мне было скучно, я вытащила из сумки ракетку и мячик и стала бить, — вспоминает Шарапова в своей автобиографии «Неудержимая. Моя жизнь». — Бить в изгородь. Бить в стену. А потом зашла за угол и стала бить там, где били все остальные игроки. Я была маленьким ребенком, поэтому не понимала, что делаю, но быстро впала в транс, видя, как мяч отскакивает от ракетки и возвращается ко мне». Этого хватило, чтобы в транс впал отец Маши Юрий и решил любой ценой вырастить из дочери чемпионку. Очень скоро подчинил свою жизнь, а заодно и жизнь Маши теннису, ушел с работы и вервые задумался о переезде в Америку. После открытого урока с участием Мартины Навратиловой, которая тоже рассказывала о перспективах в США, эта мысль стала почти навязчивой идеей. Это был конец 90-х. Советский Союз разваливался. Получить американскую визу могли далеко не все. Юрий добился разрешения на выезд только для себя и Маши. Мама оставалась в Сочи. Когда они улетали, Маша не знала, что расстается с ней больше чем на два года. Через много лет она честно признается — это была самая большая жертва ради тенниса. «Было ли мне одиноко? Или грустно? Я не знаю. У меня не было никакой другой жизни, с которой я могла это сравнить. Раз в неделю мы с мамой разговаривали по телефону. Она спрашивала, чем я занимаюсь, и говорила, что любит меня. Разговоры были короткие, потому что дорогие. Мама продолжала заниматься моим образованием, хоть и находилась далеко. Для нее это было очень важно – чтобы я помнила свое русское происхождение, чтобы я могла свободно читать и писать по-русски, чтобы я знала русских писателей и их главные произведения. Она говорила, что нельзя забывать, откуда ты родом. «Если не знаешь, откуда ты, то не знаешь, кто ты такая», – говорила она. Я плохо помню наши разговоры, но помню письма, которые писала ей каждый день, а в конце: «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя! Эти ранние годы меня закалили. Вообще, я даже думаю, что они объясняют мой характер, мой игровой стиль, мое поведение на корте, благодаря которому меня так трудно обыграть. Если у тебя нет мамы, чтобы ей поплакаться, ты не плачешь. Ты просто держишься, веришь, что наступит момент, когда все изменится: боль утихнет, винт провернется». Про первую ночь в Америке и уроки английского В Америку Шараповы улетели не просто так — у Юрия было приглашение от тренера национальной детской команды Российской федерации по теннису. Присоединиться к ней на постоянной основе Маша не могла — не подходила по возрасту. Зато могла тренироваться во Флориде, где россияне готовились к турне по Америке. По крайней мере, именно так думал Юрий, пока их самолет не приземлился по ту сторону океана. На месте их никто не ждал. «Мы оказались в Америке в два или три часа утра. «Мы оказались в Америке в два или три часа утра. Про первую встречу с Сереной Уильямс и первую победу над ней. Прошли таможню и вышли на тротуар. Помню, каким был воздух в тот первый раз: похожим на влажную руку, полным запахов, тропическим, совсем не таким, как в Сочи. Помню пальмы. и помню, что было очень темно. И как мы ждали. Все уже разъехались, а мы все стояли и ждали машину, которую за нами должен был прислать тренер. Наверное, мой отец был в панике. Он не говорил по-английски, никого не знал в этой стране и в одиночестве стоял в ночной темноте со своей шестилетней дочерью». На помощь пришли случайные знакомые — семейная пара из России. Они летели вместе в самолете. И разрешили Маше с отцом переночевать в своем гостиничном номере в Майами-Бич. На полу. «Я была счастлива просто быть рядом с отцом во время этого приключения, так далеко от дома. В той ситуации, казалось, весь мир ополчился против нас. Но у нас был наш распорядок, которого я должна была придерживаться, поэтому утром я надела форму, и мы отправились исследовать окрестности в поисках корта». Потом была попытка устроиться в академию Рико Макки, где за одну тренировку просили заплатить $1 000 (весь бюджет Шараповых тогда составлял $700) и переезд в Брейдентон. Маше разрешили бесплатно тренироваться в академии Ника Боллетьери и помогли снять первую квартиру (до общежития она к тому моменту еще не доросла). «Мы стали жить в пяти минутах езды от академии, в квартире русской женщины средних лет. За право пользоваться кухней и ванной мы платили $ 250 в месяц. В качестве бонуса иногда можно было смотреть телевизор в гостиной. Это было действительно важно. Именно так я и училась говорить по-английски — перед телевизором. От динозавра Барни (герой детского телевизионного сериала «Барни и его друзья» — Sport24) я узнала гораздо больше, чем в школе». Про первую любовь До 17-ти лет Шарапова жила достаточно замкнуто и думала только о спорте. И когда в прессе уже начинали обсуждать подробности ее несуществующей личной жизни, сама Маша тайком мечтала о Хуане Карлосе Ферреро. «Весной-2004 я поехала в Европу готовиться к грунтовому сезону. IMG договорились с академией Хуана Карлоса Ферреро в испанской Вильене. Там же тренировались еще несколько профессиональных игроков, включая самого Ферреро. За те несколько недель, что я видела, как он тренируется, ходит туда-сюда, общается с людьми и держится, как убирает волосы с лица, я влюбилась по уши. В 2004-м Ферреро было 23, а мне – 16. В большинстве стран это даже вне закона. Но сердцу не прикажешь. Я следила за ним, строила планы. Пряталась за занавеску у окна своего коттеджа и подсматривала за каждым его передвижением. И у меня была одна большая проблема. У Хуана Карлоса была девушка! Может, она была чудесная, но разве я могла воспринимать ее иначе, чем препятствие моему счастью? Стоило мне увидеть их вместе, таких симпатичных, я понимала, что я всего лишь глупый влюбленный ребенок. Когда мне все же доводилось говорить с Ферреро, я была вежлива и застенчива. Но наверняка он знал. Потом я узнала, что вообще все в академии знали. Видимо, я ходила за ним по пятам, как потерянный щенок. И сейчас я очень признательна ему за то, как он вел себя, как разговаривал со мной мягко и серьезно, будто я взрослая и самостоятельная, но в то же время давая мне понять, что ничего никогда не будет». Про первую встречу с Сереной Уильямс Серена Уильямс сыграла в карьере Марии Шараповой огромную роль. В современном теннисе нет более принципиальных соперниц, чем они. А началось все в заброшенном сарае где-то на территории академии Ника Боллетьери. «Пока я росла, приближаясь к настоящим матчам, я слышала одни и те же имена. Штеффи Граф еще играла. Линдсей Дэвенпорт. Моника Селеш. Но они уже были на сходе. А из нового поколения выделяли только два имени: Винус и Серену, сестер Уильямс. Конечно, я о них слышала еще раньше. Статья, которую папа прочитал об их обучении в академии Рика Макки, была одним из тех путеводных знаков, которые вообще внушили ему, что нам нужно в Америку. Но после этого я о них и не вспоминала – у меня была своя жизнь. И вдруг они оказались повсюду. Еще подростками они уже были лучшими в мире, выигрывали турниры. Они были мощные, били очень сильно. Так мне говорили. Они будут доминировать в теннисе многие годы. Чем больше я о них слышала, тем сильнее во мне росла решимость не поддаваться, не принимать их силу как данность. Соперничество с ними началось для меня именно тогда. Не на корте, ни на каком-то банкете, а у меня в голове – еще до того, как я впервые их увидела. А потом однажды оказалось, что сестры Уильямс приезжают потренироваться к Боллетьери. Слух разлетелся по академии, как лесной пожар. Как будто приезжал космонавт или кинозвезда. Утренние занятия отменили, потому что все хотели посмотреть, как тренируются сестры Уильямс, как творится их магия. Юрий сказал мне наблюдать за ними «трезвым взглядом». «Смотри, что они делают. Учись. Тебе их обыгрывать». Я сразу для себя решила, что не пойду на них смотреть. Они не увидят меня среди зрителей на своей тренировке. И плевать, что там будет сто человек, а они и знать меня не знают. Я не дам им удовлетворения считать меня своим зрителем. Юрий нашел решение. Сестры играли на втором корте, к которому был пристроен деревянный сарай, из которого велась съемка происходящего на корте на камеру. Этот сарай стоял там только для того, чтобы Ник в брошюре про академию мог написать, что у него есть помещение с видеооборудованием. Там было темно и сыро, все завалено старым барахлом. Юрий достал ключ от этого сарая и запустил меня туда за десять минут до выхода сестер. Он отодвинул камеру, чтобы я могла смотреть на корт через отверстие: одна, в темноте, наедине со следующими 20 годами своей жизни».