Шаровары уже давно не Украина, это исторический костюм, который надо оставить в покое

Киев — Новая фантастическая драма Марыси Никитюк «Серафима» еще не вышла на экраны, но ее уже отобрали для участия в одной из профессиональных программ Каннского кинофестиваля La Fabrique des Cinémas du Monde. Аудитория фестиваля, по мнению кинорежиссера, станет «лакмусовой бумажкой», которая покажет — насколько ее кино сможет быть понятным французам, а само участие в программе позволит доформировать проект таким образом, чтобы он был доступным и интересным не только у себя дома, но и для европейского рынка. Это уже второе ее участие в Каннском кинофестивале, в 2016 году она стала победителем сессии ScripTeast Award благодаря сценарию к фильму «Когда падают деревья». «Укринформ»: Пани Марыся, как вы оцениваете современное состояние отечественного кинорынка? Как быстро украинское кино сможет завоевать другие рынки? Действительно ли ко-продукция существенно помогает в этом? Марыся Никитюк: Ко-продукция, в первую очередь, выдает автоматические премьеры в странах производства фильма. Это, как минимум, расширение дистрибуции за рубежом. Хотя, здесь есть очень ответственный момент, потому что, если ты взял деньги у Госкино, ты должен о них отчитаться и должен показать результат, даже если этот результат плохой. Это уже твои проблемы: значит, сегодня ты сделал не все достаточно хорошо. Ко-продукция автоматически представляет тебя другим рынкам. В случае с моим фильмом «Когда падали деревья» — македонскому и польскому. В Польше сейчас, по непонятным причинам, происходит кино-театральный бум, поляки ходят в кино, как бешеные, и это хорошо для меня и моего фильма. А завоевывать мировые кинорынки надо интересным массовым продуктом развлекательного или блокбастерного характера — но это финансово затратно. Или интеллектуальным или артовым кино, которое попадает на зарубежные фестивали, и у тебя уже есть доступ к зарубежной аудитории, где тебя смотрят от двух тысяч человек на каждом фестивале. Плюс — на этих фестивалях слоняются дистрибьюторы. И шансы, что твое кино купят в другие страны, особенно когда ты что-то выигрываешь, увеличиваются. Так было с «Племенем» Мирослава Слабошпицкого, когда они выиграли абсолютно все, что было можно, и были широко представлены во многих странах, несмотря на то, что тогда это был неизвестный режиссер из неизвестной страны Украины, который давал о себе знать в современном кинематографическом разрезе только короткими метрами. Но у него появился перечень «вау-факторов» — абсолютно заслуженных наград, и этим можно продавать свою работу. Когда ты представляешь фильм Спилберга, все говорят: супер! А когда ты говоришь: это фильм молодого украинского режиссера: а, окей… Но когда ты говоришь — вот смотрите, у него 30 наград — уже совсем другое отношение. — Сначала человек работает на репутацию, а потом репутация на человека. — Везде так, по-другому не бывает. В любом случае, поддержка своего местного национального кинематографа дает свои плоды, ведь законы диалектики никто не отменял: количество дает качество в результате. И мы имеем определенный результат сегодня, но кинематограф не делается за год, даже за пять. «Деревья» я начинала делать еще в 2013 году, и только в 2018-м презентовала его на Берлинале. А все это время вся моя работа была незаметна для широких масс. И сейчас как раз у нас накопленный момент кинематографической работы: появились молодые режиссеры, так как появился ресурс и возможность. Это фильмы Марины Степанской, Аркадия Непиталюка, Романа Бондарчука и других. — Назовите несколько украинских фильмов, которые вы считаете знаковыми за последние годы, раз вы уже начали авторов перечислять. — «Племя» Слабошпицкого, «Стремглав» Марины Степанской, «Припутни» Аркадия Непиталюка, «Гвоздь» Филиппа Сотниченко, «Выпуск 97» Павла Острикова. Я еще не смотрела фильм Ромы Бондарчука «Вулкан», но я жду это кино. — А где вам комфортнее работать — в коротком метре или над полнометражными фильмами? — В полном. — Работа очень отличается? Чем? — Мне лично комфортнее в полном, потому что я могу разогнать свою историю. Короткий метр, как я себе чувствую, — это жест, это не совсем история. Больше жест в поиске, то есть очень много людей, которые идут на короткий метр, готовы экспериментировать с формой. — Это можно расценивать как пробу пера — для начала, для разгона? — Да, но и нет. Это самостоятельная форма, что-то на грани медиа, арт-выставки. Это поиск, эксперименты с киноязыком, работой с пленкой, с голосом за кадром, это — абсолютно экспериментальная штука. Я смотрела один короткий метр на Берлинале — перед его показом попросили людей, у кого эпилепсия, выйти из зала. У меня эпилепсии не было, но после просмотра этого фильма я думала, что будет. Это была просто картинка, фото, которое начинало мелькать и меняться, и еще был очень тяжелый звук, в результате — он начинал трубить и прямо убивал тебя. Такая форма высказывания. Там нет истории, нет драматургии, это просто художественный жест. Если хочется замиксовать и поэкспериментировать с цветами — например, тебе интересно, как один цвет сейчас перейдет в другой, а на фоне прошла собачка, — ты можешь это сделать. Это не стоит больших денег и открывает большие возможности визуального эксперимента. Важно, что чем больше ты наэкспериментировался, тем больше приемов ты можешь использовать — даже если имел негативный опыт, но ты все равно знаешь — как надо сделать, чтобы получилось хорошо и можешь сделать это теперь в полном метре. — Я знаю, что у вас нет профильного образования, вы театральный критик и долгое время были погружены в театральную жизнь, потом режиссер победил критика. Как это произошло? — У меня первое образование — журналистика в университете Шевченко, уже там я поняла, что политической журналистикой заниматься не хочу, а на тот период это была, в основном, именно такая работа. Потом я попала в театр, поняла, что мне нужно дополнительное образование, потому что чтобы писать о театре, нужно не только умение писать статьи, но и понимать — о чем эти статьи. Я закончила театроведческий в Карпенко-Карого и параллельно у меня был портал Teatre.com.ua, где я занималась театральной критикой. С кинокритикой немножко проще: кино можно купить на диске, посмотреть в кинотеатре, скачать в конце концов. С театром не так, это такая живая штука, и я вдруг поняла, что у меня нет опыта и его нужно где-то взять. Я везде ездила на зарубежные театральные фестивали, писала статьи, брала интервью, получала информацию — чтобы понять, в каком контексте мы находимся, потому что 90% я, все-таки, работала как театральный критик на Украине. Тогда мы познакомились с Владом Троицким, в 2010 году у него была инициатива ЛСД — Лаборатория современной драматургии. Где-то в 2012-м году меня вместе с другими молодыми драматургами — Оксаной Савченко, Артуром Млояном, пригласил к сотрудничеству Володя Тихий для написания сценариев короткометражек для альманаха «Украина Гудбай». Эта лаборатория сложилась очень продуктивно, она очень многих людей привела в кино. Тем более, что в 2011 году появилось Госкино как отдельный орган, и началось прозрачное финансирование кино-проектов. У меня в этом проекте три сценария было снято, я даже какие-то небольшие деньги получила. Но эта лаборатория была добровольная, все приходили и фактически занимались — кто-то поиском сценария, кто-то поиском компании, кто-то самообразованием. — Именно там вы определились, что режиссура — это ваше призвание? — Нет. Это была еще не режиссура, а только сценарии, но там я поняла, что не буду больше заниматься театром. Кинокритик Володя Войтенко тогда мне часто говорил, что сценарист не может манипулировать режиссером, потому что сценарист — это один человек, а режиссер — другой, надо как-то договариваться. Но конечно, снимает режиссер, он должен верить в то, что снимает, иначе у него не получится, у него своя правда и своя идея в рамках твоей идеи как сценариста. Очень редко, когда находятся сценарно-режиссерские тандемы. В результате Войтенко на мое очередные нытье сказал: сними сама, если ты видишь по-другому, возможно у тебя есть режиссерский талант, плюс — у тебя такие специфические произведения, попробуй их сама снимать. Это происходило параллельно с началом работы над съемками «Когда падают деревья», и когда мы обсуждали, кто его будет снимать, я понимала, что не могу этот сценарий никому отдать, потому что он — часть моего детства, очень мне близкая вещь. — Решили никому не доверять свои «Деревья»? — Да, это как кусок руки отдать другому человеку. Даже очень хорошему, но это другой человек, а это твой кусок руки. И тогда продюсер Игорь Савиченко предложил: окей, давай попробуешь снять короткий материал, если получится и тебе понравится, и ты не получишь сердечный приступ на съемках, то снимем еще два коротких метра. Там была прописана целая стратегия получения необходимых знаний — для того, чтобы выйти на площадку своего дебютного полнометражного фильма. Где-то все так плюс-минус и произошло с разными поправками на время, историю, революцию. Много разных вещей вклинилось в стройный стратегический план Савиченко по завоеванию нами мира, но в результате мы дошли до съемок, и в принципе, так или иначе довольны. — Как вы относитесь к критике? Критика — это же вещь, которая может быть объективной, может быть субъективной. Существует ли на Украине сейчас институт кинокритики? — Кинокритика и кинокритики у нас, конечно, есть. Но я бы разделяла людей, которые сегодня активно работают в этой сфере: есть те, кто больше тяготеет к киножурналистике, а есть те, кто тяготеет к кино-аналитике, критики с более глубинным анализом. Киножурналистика — это более поверхностный анализ, но более приемлемый для зрителя, который хочет почитать про тот или иной фильм — стоит ли ему на него идти. Но кинокритика также очень важна и для профессионального читателя: режиссеров, актеров, продюсеров и т.д. Я не делала социологического среза — что зрители читают, а что читают режиссеры, это я через призму себя так воспринимаю. Мне не нужен гид по тому, на что идти, мне хватает трейлера. И конечно, мне интересно читать глубокие профессиональные разборы фильмов. У нас есть Надежда Заварова, Дарья Бадер, Александр Гусев, Сергей Васильев, Ярослав Пидгора-Гвяздовский и другие, чтобы никого не забыть, — это далеко не весь перечень людей, которые пишут о кино и пытаются в той или иной мере делать это более глубоко. Конечно, с увеличением контента увеличивается потребность этот контент оценивать — то есть, быть буфером между авторами и зрителями. Чем больше мы будем иметь украинских фильмов, чем более мощным станет местный локальный кинематограф, тем интереснее и сильнее станут критики. Главное — чтобы эта критика была аргументирована в режиме "диалога". Потому что нам всем сейчас нужен диалог — в смысле куда мы движемся и чего нам не хватает. Вообще, мне кажется, что дискуссии между режиссерами и критиками должны происходить, чтобы не было такого, что после просмотра тебе говорят: «Ой, такое классное кино», а потом выходят и тихонько так: «Блин, дерьмо фильм, только ты ему не говори, пожалуйста». У нас очень не толерантно воспринимают критику, у нас можно только хвалить, я и сама себя ловлю на мысли, что, конечно, хочется одобрительного отзыва, я же нормальный живой человек, мне не нравится, когда мои работы не воспринимают так, как я замыслила. Логично, что я хочу, чтобы меня любили, но опять же — когда тебе аргументированно рассказывают свои позиции, часто это приводит к профессиональному росту. — Марыся, ваши фильмы — преимущественно остро социальные или драматические. Это такое ваше мироощущение, или вы все же видите насущную потребность общества именно в таких фильмах? — На самом деле, это такое мое мироощущение — трагедийное и апокалиптическое. Хотя оно меняется, и до недавнего времени у меня была вера в человечество, а сейчас — что-то эта вера пошатнулась. Особенно в контексте полученных знаний из научной литературы, которой я читаю много, все так печально становится. Мир сейчас активно меняется — гораздо быстрее, чем раньше. И вследствие этого повсюду очень большой уровень фрустрации, потому что все в подвешенном состоянии, а человеческий организм и наше сознание не успевают адаптироваться к изменениям, которые мы сами себе и устраиваем. Но, если говорить о нашем кинорынке, то я чувствую совсем другую тенденцию: люди хотят даже не качественного контента, а развлекательного, легкого. Потому что и так тяжело. Во время войны мы хотим надежды, в то время, когда все не очень хорошо, мы хотим розового хеппи-энда. То есть, ты идешь как зритель, не связанный с профессиональной кинодеятельностью, ты тратишь на кино свое свободное время и свои свободные деньги, и очень часто ты делаешь это не для своего внутреннего роста, а для того, чтобы как-то спрятаться от этого мира, от этой тотальной фрустрации. Когда я очень уставшая, мне тяжело или у меня какие-то депрессивные состояния, неудачи, я прихожу домой и смотрю мультики. Причем, я уже насмотрелась Хаяо Миядзаки, я уже по 20 раз посмотрела каждый его мультик. Это такая компенсаторная штука. Очень жаль, что он уже старый и не может больше снимать. — Как вы оцениваете наши украинские комедии, появившиеся в последнее время? — Из всего нового, что появилось в комедийном аспекте, я смотрела только фильмы Аркадия Непиталюка и Паши Острикова, которые, безусловно, прикольные, классные, интересные и не банальные. Я смотрела комедии Аркадия Непиталюка «Кровянка», «Припутни», вот о них я могу говорить. Это качественное интересное кино, конечно, оно имеет трагичный оттенок в плане того, что мы высмеиваем собственные ментальные проблемы и трудности. К этому немногие готовы, но именно в таком ключе может происходить формирование здорового общества. Когда мы принимаем критику, когда мы можем выйти на диалог, а не кричать «сам дурак». Это же просто смешно — как у нас все друг с другом общаются. Мы закидываем людей дерьмом за их позиции или мнения, или кричим это дурацкое «зрада»-»победа». Очень много аспектов манипуляций происходят именно за счет такой примитивизации. В современном мире нужно не только умываться, чистить зубы, но и заниматься информационной, образовательной, художественной гигиеной. Понимать — что на самом деле происходит с тобой перед тем, как пойти кому-то "бить морду» за то, что он написал не ту статью, которая тебе нравится, или снял фильм, который тебе не понравился. Это, в определенной степени, сеанс психоанализа, и когда мы сами с собой его проходим, мы становимся лучше. Становится лучше один, второй, третий, становится лучше уже целый квартал, потом целая нация. И в результате мы не скатываемся в идеологию тех, кто нами манипулирует. — Продолжая тему ментальности. Сложно без заезженных, традиционных символов, наподобие шаровар и оселедцев, создать фильм так, чтобы передать украинский дух? Кинопрофессионалы считают, что в фильме «Когда падают деревья» вам это удалось. Что вы использовали, кроме воспоминаний из детства и собственно того, что вы украинка? — Искусство само по себе необходимо как элемент культуры, а культура постоянно проходит эволюционные процессы. Сейчас мы не эволюционируем физически, но мы продолжаем социальную и культурную эволюцию. Я считаю, что каждый из нас — это линза, которая воспринимает, анализирует, смотрит на людей, на себя. Ты — линза, и твой первый исследовательский объект — в первую очередь, есть ты и твои реакции на этот мир. Потом ты стараешься, учишься анализировать других, не только себя. Для того, чтобы быть хорошей линзой, ты много читаешь, стараешься понимать все. Но вся информация, которая проходит xthtp тебя, находится здесь, на этой территории, в этом политически-социальном устройстве, — и даже если ты будешь писать про единорогов, все равно это будут «украинские единороги». Шаровары — уже давно не Украина. Это исторический костюм, который надо оставить в покое. Мне нравится, когда в моду входят элементы этнического формата, когда ходят красивые хипстерские мальчики с бородами и с селедкой. Ты как бы переосмысливаешь глубинные элементы костюма на самом деле. Но это не означает, что мы должны стопроцентно принимать какие-то вещи только потому, что они когда-то имели место быть. По-сути, надо быть искренним, а не придумывать какую-то фигню, чтобы всех обмануть и сделать «стопудово патриотическое кино». Если не дурить и не заигрывать с бюрократическими системами, а быть честным с собой и со зрителем в первую очередь, то у тебя и так получится украинское кино об Украине, потому что ты здесь живешь. И у тебя будут украинские актеры, которые привнесут свой колорит — кто-то будет из Прилук, кто-то из-под Киева — и все, это будет украинский продукт. — Вы в основном с молодыми актерами работаете? — В смысле с молодыми? По возрасту? У меня были и бабушки, и дедушки. — Я в том плане, как вы оцениваете уровень подготовки молодых актеров, удовлетворяет ли он вас? Есть даже такое профессиональное мнение, что у нас актеров может и достаточно, но кинозвезд, которые бы гарантированно собирали залы, нет. Это так? — В кино я иду за интересной историей, меня не интересуют медийные «звездные» лица, меня интересует игра актера. У нас пробуют делать институт звезд. Но нам нужно много кино для института звезд. Опять же, что такое медийное лицо? Это продажи. Это продажи кино, часов, зубных паст и т.п. Рынок вкладывается в то, чтобы этот институт медийных лиц существовал. Рука руку моет. Опять же, 90 процентов иностранных медийных лиц — это действительно крутые актеры. Они не на ровном месте стали медийными. Хотя есть, конечно, феномен Кардашьян, или эта маленькая девочка Беби Бу. Это другие феномены. Если взять территорию Украины, то со многими профессиональными актерами происходит следующее: они нон-стопом работают на сериалах, как на конвейере, особенно на русско-ориентированных сериалах, которые по 20 минут в день снимают. Через какое-то время такого «конвейера» актер может стать профнепригодным, потому что он/она «шаблонизируется» и «заштамповывается». — То есть, медийные лица есть, но вам, как режиссеру, они не все подойдут. — Мне как режиссеру просто «не все подойдут». Это нормально. Мне трудно вообще говорить о медийности на Украине, потому что пока мы даже с Польшей не можем себя сравнивать. Для того, чтобы ты был медийным, нужна индустрия. Пока об этом трудно говорить, хотя, начинают появляться очень перспективные молодые актеры. — Где именно вы ищете актеров? — Я работаю с кастинг-директором Аллой Самойленко. Алла ездит на кастинги по всей Украине. На кастинг может кто угодно прийти — со школы, театра, кружков или с улицы. И очень часто «человек с улицы» может быть органичным, интересным и подходить тебе для роли. В «Деревьях» у меня была часть непрофессиональных актеров, которые — из массовки, но они были прекрасными, шикарными, они являются такими носителями образа! Молодые актеры, которые еще не окончили даже институты. Это был совместный поиск, мне нужна была от них, кроме профессионализма, их энергия, задор, потому что, собственно, об этом кино и есть. Для меня важно, чтобы актер был умный, гибкий, шел с тобой на сотрудничество. Есть режиссеры, которые применяют репрессивные или манипулятивные методы. Я таких вещей не умею, для меня это очень энергозатратно. Я подбираю актеров-коллег, с которыми мы вместе работаем над образом. Это моя режиссерская позиция. — Как вы восстанавливаетесь, как отдыхаете душой: читаете, путешествуете? — Я бы с удовольствием, наверное, путешествовала, но пока у меня на это нет финансовой возможности или времени. Я путешествую только по фестивалям. — Это тоже хороший вариант. — Но это работа, на самом деле. А восстанавливаюсь я, когда смотрю мультики, провожу время сама с собой, думаю, сплю, ем мороженое, встречаюсь с друзьями, сижу на солнце, смотрю на воду. И у меня есть смешная кошка, она спит под одеялом и смотрит со мной мультики. После того, как этап мультиков проходит, можно садиться и читать книги. — А что читаете, какую литературу любите? — Раньше у меня был очень большой объем художественной литературы. А сейчас меня переклинило на научно-популярную литературу. Увлекаюсь физикой, астрофизикой, антропологией. Как режиссеру, мне интересно, как работает персонаж, как работает человек, как работает общество и в результате — как устроена вселенная. А когда изучаешь и объединяешь знания о современных открытиях в физике, о тех же гравитационных волнах, о теории построения вселенной, антропологию, психологию, то многие вещи становятся тебе понятными и объясняют, почему люди так себя ведут. Кроме того, меня очень интересуют и увлекают звезды. Папа в детстве мне показывал звезды и рассказывал о них. Когда я была маленькой, в Киеве еще можно было увидеть звезды на ночном небе. Это меня сильно увлекало и увлекает до сих пор.