Кем были дореволюционные криминальные авторитеты
Те, кто интересовался криминальной субкультурой России, слышал об особой масти старых уголовников, называемых «Иванами» — касте воров в законе. «Иваны» считались вершителями судеб преступного мира. Их побаивалось даже тюремное начальство.
Anews рассказывает, кто же такие эти «Иваны» и как закончилась эпоха их тюремного правления в России.
«Рыцари» воровского мира
Упоминания тюремной касты «Иванов» встречается у многих криминальных исследователей и бытописателей. Правда, оценка их деятельности сильно разнится.
Русский журналист и публицист начала ХХ века Влас Дорошевич в книге очерков о каторге «Сахалин» пишет:
«"Иваны" представляли из себя нечто вроде "рыцарского ордена". "Иван" был "человеком слова". Сказал — значит, будет. Сказал убьет, — убьет… эти действительно на все способные люди были грозой для каторги. Это были ее деспоты, тираны, грабители.
"Иван" прямо, открыто, на глазах у всех, брал у каторжных последние, тяжким трудом нажитые крохи, тут же, на глазах хозяина, пропивал, проигрывал, проматывал их — и не терпел возражений».
Другой исследователь, автор книги «Криминальная субкультура: спецкурс» Олег Старков представляет эту воровскую касту более благородной:
«"Иваны" завоевали авторитет тем, что заступались за всех заключенных, отстаивали справедливость на каторге перед начальством».
В одном авторы сходятся единодушно — «Иваны» были «решалами» преступного мира, от которых зависела жизнь других арестантов, держались особой компанией и были законодателями каторги.
«Иван, не помнящий родства»
«Иваны» всегда происходили из когорты «бродяг». «Бродяги» постоянно меняли место жительства, документы, а при задержании всегда назывались Иванами Ивановыми. Это помогало скрыть рецидив и остаться неизвестными. Отсюда и название. Некоторые считают, что отсюда же пошло выражение «Иван, не помнящий родства».
В тюрьмах бродяги и «Иваны» получали звания «законников», поскольку были знакомы не только с законами Российской Империи и преступного мира, но и со способами ухода от них. Этому они обучали новичков, втолковывая им местные порядки.
В ряде источников встречается мнение, что именно отсюда пошла традиция вовлечения в криминальную жизнь молодого поколения через блатную романтику.
И «бродяги», и «Иваны» несли ответственность за происходящее в камере перед тюремным начальством, поскольку другие арестанты их слушались. Они умели ловко создать видимость сотрудничества и послушания, при этом оставаясь верными неформальным законам тюремного мира.
Коррумпированных надзирателей старались подкупить, чтобы те помогли достать табак и другие приятные арестантскому сердцу мелочи. Как писал российский юрист и криминолог Иван Фойницкий: «Для арестанта существует два начальства…: начальство тюремное и начальство артельное — община. Подчиняясь первому наружным образом, он должен всецело принадлежать второму».
«Бродяги» и «Иваны» старались занять самые хлебные места в камере для себя и своих подельников. Их аморальность заключалась в том, что, находясь в этапной тюрьме, «бродяга» мог насильно завладеть женой другого арестанта, добровольно идущей вслед за мужем на каторгу. Если муж пытался этому воспрепятствовать, то заключенные из ближайшего окружения избивали его.
Представления о правде у «бродяг» и «Иванов» были соответствующие их положению: они были развращены своей фактической властью, не видели ничего дурного в совершенных преступлениях, а добром считали личную выгоду для себя и остальных представителей своей когорты.
Конец эпохи «Иванов»
Так продолжалось до конца XIX века. Тогда участились случаи избиения негласных тюремных старост арестантами более низких каст, уставших от бесправия. Постепенно давление на «бродяг» закрепилось и на государственном уровне. Правительство, прежде игнорирующее проблему, стало выделять их как особо опасных и ужесточать политику по отношению к ним.
После революции 1917 года в стране начал расти уровень преступности. Кражи и спекуляции перестали быть уделом лишь бывалых бандитов. Отныне им на смену пришли более молодые и отчаянные преступники, для которых существующие тюремные законы не имели такого веса, как для старых «бродяг».