Режиссер Павел Маклай – о том, зачем и как снимать кино в тибетском монастыре
Накануне московской премьеры обозреватель портала Москва 24 Алексей Певчев встретился с режиссером Павлом Маклаем после его "трех лет на Тибете". Идея фильма московского режиссера Павла Маклая необычна. Впечатления от посещения одной из буддийских святынь трансформировались в полнометражный кинематографический проект, направленный на благую цель – оказание помощи тибетскому монастырю. Но это не всё. Еще пять лет назад режиссер и музыкант Павел Маклай был известен своими проектами, принципиально отличающимися от того, что он сделал сейчас. "Шафрановое сердце" – подсознательная попытка молодого мастера разобраться во внутреннем мире и предназначении с помощью благих дел. Эта красивая, добрая и светлая история про мальчика из буддийского монастыря возможно и не получит главных призов крупнейших кинофестивалей, но непременно найдет своего зрителя. – Насколько мне известно, идея сделать этот фильм появилась у тебя не сразу. Ты учился, снимал кино, клипы, работал в рекламе. Да и первый визит в Индию тебя по-настоящему не тронул? В столице я заканчивал Академию коммуникаций Wordshop, учился у Андрея Мусинa и Алены Кукушкиной. В 2014 году поступил в London Film School и переехал в Лондон. Одного курса мне хватило, чтобы понять, что жить в Лондоне я не хочу, и я вернулся обратно в Москву. В первый раз я оказался в Индии в 2012 году, куда я приехал на учения Далай-ламы. Индия меня испугала, но Далай-лама подарил нереальное вдохновение на каком-то очень глубинном уровне. – Каким образом ты, абсолютно европейский человек, неожиданно погрузился в абсолютно иную систему координат: духовных, моральных, эстетических, этнических? В 2003 году мама моей подруги ездила встречаться с Саи Бабой. Дома у нее была большая библиотека, и однажды на мою просьбу "что-нибудь почитать" она дала мне книгу Лобсанга Рампы "Третий глаз", которая мне очень понравилась. Уже спустя годы я узнал, что его книги – это "добрые сказки водопроводчика из Манчестера". Тем не менее, во многом благодаря этому человеку мои духовные поиски закончились и я сделал свой выбор. – ... который и привел тебя к выбору темы? Можно сказать и так. Мы с моей женой Тасей приехали в место, которое называется "Маленький Тибет". Это тибетская резервация, находящаяся на юге Индии в штате Карнатака. В далеком 1959 году Далай-лама был вынужден оставить Тибет. Вместе с ним бежали многие учителя и монахи, в том числе из монастыря "Дрепунг Гоманг", в котором мы снимали фильм. Несмотря на доброту индийцев, тибетцы живут в более чем скромных условиях. Я подумал, что будучи режиссером, музыкантом и художником смогу как-то привлечь внимание общественности и принести им реальную пользу. Изначально это кино было благотворительным проектом, таковым оно и осталось до сегодняшнего дня. Видео: YouTube/sunsaymusic – Что в первую очередь поразило тебя в жизни тибетских монахов? По сути, этот монастырь – большой философский колледж, где монахи учатся около 25 лет на степень доктора буддистской философии, Геше. Все это время проходит в кропотливых, порой тяжелых занятиях. Если тебе трудно дается учеба, ты работаешь, помогая учиться другим. Подметаешь двор, работаешь на кухне или магазине при монастыре. Рацион монаха с утра – чашка чая и лепешка; в обед он ест рис и дал (чечевичную похлебку). Сейчас в монастыре 5 000 монахов, и даже этот скудный рацион масштабируется и выливается в достаточно серьезную сумму, которую нужно каждый день где-то находить. Если фильм обратит внимание на эту проблему, выйдет в прокат, мы сможем собрать реальные деньги, которые с огромной радостью передадим монастырю. – Деньги на производство фильма собирали через краудфандинг. Наверное, трудно было убедить людей в чистоте помыслов? На начало съемок меня знали как режиссера, который снимает клипы и рекламу. Я уже успел заработать себе репутацию. А тут вдруг я ухожу в жесткий андеграунд: собираюсь снимать фильм, делать это бесплатно и без бюджета. Мы столкнулись с мощной волной непонимания. Это свойственно всем людям: когда мы чего-то не понимаем, мы начинаем этого бояться, осуждать, пытаться этому противодействовать. Мы делали мероприятия в поддержку, но деньги не собирались. Краудфандинг тоже собрал лишь малую часть, 100 000 рублей, поэтому мы стали снимать видеообращения. Среди тех, кто сказал слова в поддержку, были Сергей Воронов из "CrossroadZ", Олег Нестеров из "Мегаполиса", Андрей Запорожец, вокалист групп "SunSay" и "5’NIZZA", a также спортсмен Сергей Бадюк и актер Владимир Виноградов. За месяц до съемок (на учениях Далай-ламы в монастыре Таши Лумпо) мы внезапно встретили Ричарда Гира и не смогли упустить такую возможность рассказать ему о проекте. У нас была ровно минута, пока он шел от здания столовой до машины, где его ждала целая делегация. С ним также шествовало большое количество людей, в окружении которых он передвигался со встречи на встречу, и нашего красноречия не хватило, чтобы серьезно его впечатлить. Так что я просто сказал: "Ричард, но это же благотворительный проект!", а в ответ: "Пол, вся моя жизнь – это благотворительный проект". Спустя год после съемок чудесным образом мы встретились вновь в Бодхгае. За ужином наш общий друг так сильно восторгался трейлером нашего фильма, что Гиру ничего не оставалось, как посмотреть его вместе с остальными гостями. Надо сказать, что он был очень приятно удивлен и предложил отправить ему фильм, когда тот будет готов. – Кроме того, что ты режиссер, ты еще и музыкант. И музыка в твоем фильме звучит почти на протяжении всего повествования. Каким образом ты собирал саундтрек? – Ты прав. Музыка в нашем фильме заслуживает отдельного внимания. Изначально в роли музыкального продюсера выступил киевский меломан и эстет Артем Казаченко: именно он и задал тон всему музыкальному оформлению. К сожалению, он был вынужден покинуть проект из-за недостатка времени, поэтому доделывать его работу пришлось мне и режиссеру монтажа "Шафранового сердца", Дэну Джемкинсану. Если Артем подбирал референсы и размышлял над стилистикой, то нам приходилось непосредственно взаимодействовать с композиторами и прорабатывать каждый трек. Я с гордостью могу сказать, что над музыкой для нашего фильма работали 19 композиторов из разных стран, включая британца Хака Уитни, написавшего музыку для нескольких картин об агенте 007 и лондонских Олимпийских игр, Рона Bumblefoot Тала из группы Guns’N’Roses, Андрея Запорожца и группу SunSay, великолепного индийского таблиста Рави Трипати, Виктора Санкова, Orange Cat, Павла Коваленко, Олега Корпачева, а также многих других. Я сам написал для картины четыре трека и очень рад тому, что приложил руку к фильму еще и в качестве музыканта. Саундтрек получился настолько поразительным и нестандартным, что мы планируем выпустить его в виде отдельного альбома. – Удивительно, но вам разрешили полновесную киносъемку на территории настоящего буддийского монастыря. В чем специфика работы на территории, закрытой для светских людей? Мы жили в здании бывшей библиотеки. И если сравнивать с тем, как живут монахи, мы жили, как короли. Тибетская кухня – это хлеб с хлебом в хлебе, еще и с мясом. Но так как мы не едим мясо, у нас был хлеб с тройным хлебом. Шучу. У нас были замечательные повара-монахи, которые очень старались нам угодить, хотя в их головах и не укладывалось то, что можно наесться без мяса. Всего у нас было 37 смен. Иногда мы снимали по 20 часов, понимая, что у нас нет права на ошибку. Администрация монастыря "Дрепунг Гоманг" очень помогала нам в процессе съемок: начиная со всех бытовых вопросов от встречи в аэропорту и размещения до помощи в кастинге. У нас была полная свобода, более того, иногда всему монастырю приходилось подстраиваться под наш график. Интересен тот факт, что они даже не читали сценария, а просто поверили нам на слово, что мы хорошие ребята с чистой мотивацией. У нас и получился фильм-медитация, художественное изложение реальных историй, рассказанных в кадре реальными людьми. – Обычная ассоциация: в самые сложные моменты режиссер орет на съемочную команду. Как тебе приходилось выкручиваться в монастыре, чтобы выражать свои эмоции, направляя творческий процесс? Конечно, когда рядом видишь монахов, ты, так или иначе, должен держать себя в каких-то рамках. Думать о том, что и как ты говоришь. Мы стали частью сложного механизма, где каждый поддерживает друг друга, и если в этом механизме что-то ломается, то результата не будет. Помимо нас с Тасей, основой нашей команды также были технический директор Кирилл Савчук и оператор Петр Келептришвили. То есть всего четыре человека. Прямо перед съемками мы с Тасей поехали на учения к Далай-ламе, там мы познакомились со Степой Ноздровым, который стал звукорежиссером на площадке и Камиллой Фазыловой, ставшей моим помрежем и, самое важное, нашим переводчиком с тибетского. Когда мы снимали тизер, необходимый для презентации проекта фильма, у нас было очень мало времени, и мы даже не успели сделать фотографии. Вместо этого мы сделали скриншот из видео, на котором обнаружили изображение мальчика с очень глубоким взглядом и напечатали его изображение на промо-открытках. Когда мы приехали в монастырь, первым нашим вопросом был: "Вы знаете этого мальчика?" В ответ услышали: "Нет, вы снимали во время учений. На них были монахи из трех монастырей, и мальчик может быть откуда угодно". На кастинге по нашим параметрам отобрали около 80 детей. И в какой-то момент, отсмотрев около 30-ти, мы закрыли двери, и у меня произошел срыв. С нами администрация монастыря, директор школы, я принялся извиняться: "Простите, я совершил ошибку, у нас ничего не получится, это невозможно". И вот тут главный администратор монастыря Ген Шераб сказал: "Давай досмотрим всех. Если никто не подойдет, ничего страшного, тебя никто не будет осуждать. Ты старался, а это самое главное". Я смирился и в этот момент вспомнил как работает этот мир: как только ты отпускаешь волнующую тебя тему, решение приходит. Открылась дверь и зашел тот самый мальчик. – После того как ты снял подобный фильм, вероятно, сложно думать о каком-то новом проекте, возвращаться к неким европейским ценностям? А новый проект уже начался (улыбается).
