Нос к носу Медиа Олеся Герасименко vs Светлана Рейтер

В этом выпуске «Нос к носу #медиа» специальный корреспондент московского бюро Би-Би-Си Олеся Герасименко беседует с корреспондентом издания the Bell Светланой Рейтер. Герасименко Обычно, когда люди слышат имя Светланы Рейтер, они говорят: «А, я знаю, это которая звонит по 17 раз за полчаса». Тебя бесит такая репутация? Рейтер Слушай, бесит, конечно, очень сильно. Я стараюсь минимизировать количество звонков, но, видимо, это достаточно плохо у меня получается. Есть предыстория, почему я стала любить звонить и почему я много звоню людям, но это можно рассказать потом. Герасименко Расскажи сейчас. Рейтер Хорошо. Я в свое время вышла замуж за иностранца и уехала в Голландию. И на тот момент из социальных сетей был только «Живой журнал», ничего другого не было. Я некоторое время повела «ЖЖ» и поняла, что мне не хватает этого для общения, что мне нужно слышать людей. Не только родителей, но и своих знакомых. Можно уточнить у мужа, мне кажется, я просаживала большую часть семейного бюджета (к его ужасу) на телефон. Герасименко На международные звонки? Рейтер На международные звонки, совершенно верно. Я покупала какие-то карты, я ходила в какие-то турецкие лавки, где можно было подешевле звонить, потому что у меня была довольно сильная ностальгия, мне важно было слышать людей. А когда, значит, эта привычка в тебе укореняется, она... в общем, уже укоренилась. Это как курение — она никуда не девается. Ты можешь стараться ее как-то купировать, но не всегда оно выходит. Герасименко Так, а почему репутация такая бесит? Рейтер Бесит меня вот что. Бывало такое: ты приходишь в редакцию, в Esquire или в «Большой город» — это одни из первых изданий, где я работала — и на тебя навешивают какую-то работу, которая предполагает большое количество звонков. Ты говоришь: «Фигня-война, конечно, давайте я буду звонить». И люди страшно радуются: вот она Рейтер, вот она может дозвониться кому угодно. А потом ты сдаешь текст. И так же звонишь тем, кому ты его сдаешь. Я постоянно редакторам своим говорила: «Недостатки есть продолжение моих достоинств. Странно, если вы думаете, что это будет работать в одну сторону». Наверное, есть какой-то идеальный журналист, который... Герасименко Звонит только ньюсмейкерам, но не звонит редакторам. Рейтер Звонит только ньюсмейкерам, но не звонит редакторам. Но обычно все не так. Твои полезные качества в работе могут быть вредными для редактора. Я постоянно пыталась это объяснить. Но при этом, опять же, я — мне кажется — умею себя сдерживать. Когда я работала в агентстве Reuters, где такая практика не была распространена, то редактору, по-моему, за всё время работы я звонила раз десять. Это очень мало! А я работала там год! Хотя, по меркам Reuters, может быть, это и дофига. Герасименко Насчет того, что это достоинство. Я помню, как от тебя бегал департамент строительства Москвы, а ты поставила телефон на автодозвон и громкую связь. Заблокировала им линию. В итоге получила комментарий. Рейтер Я получила их комментарий. Я не хочу выглядеть каким-то запойным звонкоголиком, поэтому я стараюсь держать себя в руках. И есть люди, которым я звонить не буду никогда — буду, например, писать SMS. Герасименко Это кто? Рейтер Я не буду их называть. Есть источники, которым я не звоню, а пишу им в мессенджерах. И не буду звонить без надобности, хотя иногда очень-очень хочется. И стараюсь изливать свои звонки на людей, с которыми я работаю в данный момент. Я подозреваю, что, когда я увольняюсь, люди должны скучать. Герасименко У них замолкает телефон. Рейтер Да, у них замолкает телефон. Есть любимая история Мики Голубовского из Esquire, одного из самых любимых моих редакторов. Его дочка Манечка, такая очень милая, красивая девочка, очень долго телефон Мики Голубовского называла не «телефон», а «Света Рейтер». Но вообще я надеялась, что все-таки, когда говоришь «Света Рейтер», люди не говорят «по 17 раз звонит», а вспоминают мои тексты. Герасименко Мы все на что-то надеемся. Рейтер Да, действительно, публика — дура. Герасименко Ты в The Bell почти год. Каково это — быть поначалу единственным корреспондентом в стартапе? Рейтер Это прекрасно, очень хорошо. Герасименко Нет конкуренции? Рейтер Нет конкуренции. Я никогда не скрывала, что я человек амбициозный, а тут я одна. Но плюс к этому есть такое ощущение внутренней свободы. И сочетаешь в себе качества нескольких корреспондентов. Это такая полезная штука. По-моему, когда я делала одну из первых новостей, что «Лаборатория Касперского» закрывает лоббистский офис в Вашингтоне, мне пришлось звонить в места, в которые я раньше не звонила и заниматься какими-то делами, которых я раньше не делала. Это, в общем, такое полезное качество. Это приятно. Герасименко Если ты будешь менять работу, то почему? Рейтер Хороший вопрос. Если я буду менять работу, то я ее буду менять, наверное, по одной простой — или сложной — причине. Я не понимаю даже, как ответить, это сложный вопрос. Герасименко Я приму это как комплимент. Рейтер Я очень скучаю по тем временам, которые были раньше. И по той журналистике, которая была раньше. Это, видимо, какой-то признак старости. Я очень скучаю по таким материалам, которые были на не связанные с повесткой темы. Как тексты, которые я делала для «Большого города» — история про Рождественский бульвар и про чердак Шульмана. Если я захочу сменить работу, то, наверное, потому что таких текстов сейчас нет. Герасименко Конечно, я же ничего не пишу. Рейтер Нет, слушай, у тебя все-таки другие истории. У тебя любовь, драма, противоположности. Другая повестка. Я к тому, что не хватает таких с виду вроде бы необязательных — а на самом деле обязательных текстов. Герасименко Согласна. Рейтер Даже та же «Болотка», которую я писала в том же «Большом городе», она поначалу воспринималась как некоторый необязательный материал. Ну, там свинтили митингующих — пошла, написала. Такого чего-то не хватает. Я опять же не понимаю — может быть, у меня оптика другая, может быть, на самом деле, сейчас это и не нужно никому, я не знаю. Просто последнее время я работаю в изданиях, которые так или иначе привязаны к новостным поводам. И мне иногда кажется, что, когда мы бежим за новостями, мы какие-то истории оставляем недокрученными, а их, может быть, стоило бы докрутить. Герасименко Ты сначала много занималась социалкой, потом уходила в бизнес-журналистику. Тяжело специализацию менять? Или это вопрос «набитой руки»? Рейтер Нет, у меня никогда не было «набитой руки», я в бизнес-журналистику уходила всего несколько раз и при помощи Ивана Голунова, который гений бизнес-журналистики. Одна я бы не вытянула, кажется, большой бизнес-текст, потому что я в этом ничего не понимаю. То есть, понимаю больше, чем могла бы раньше, но всё равно мои коллеги, Серёжа Титов в Forbes, Ваня Голунов, Ринат Сагдиев, я уже молчу про таких гениев журналистики, как Ира Резник, Шлейнов, Анин и далее по списку. Они прекрасно понимают, разбираются в цифрах лучше меня. Герасименко Они как раз профиль-то не меняли. А есть ли шанс у человека, который всю жизнь писал про пластиковые окна, а потом вдруг решил писать про войну? Это возможно или нет? Рейтер Есть шанс, конечно. Илья Жегулёв, например, он же менял профиль. Он писал про бизнес, в «Медузе» у него были какие-то социальные тексты, сейчас у него и бизнес-тексты, и про людей. Можно поменять профиль. Но если тебя заставляют это делать — тогда, может, ты и не поменяешь. А для меня это всё это было осознанным решением. Я работала в «Ленте.ру» и писала там тексты на социальную тематику. У меня действительно были сложные, очень тяжелые тексты, и в какой-то момент я — а в «Ленте», надо сказать, работали неполиткорректные люди, за что я их очень любила — сказала: «Ребята, ужасно хочется чего-нибудь веселого». Но при этом вся «Лента» знала, что я очень люблю писать про уголовные дела, суды, то сё. И в какой-то момент кто-то кричит с конца ньюсрума: «Рейтер, твоя тема!» Я говорю: «Что случилось?» А он мне: «Клоуна убили!!!» В какой-то момент я поняла, что однобоко преподношу тему, и во многих текстах, которые я писала, не хватало какой-то денежной составляющей. А это неправильно, потому что за этим открываются какие-то дали и горизонты, эта та самая журналистика СПАРКа, которую мне хотелось выучить, чтобы потом, впоследствии, ее как-то применять... Герасименко К клоунам. Рейтер Почему сразу к клоунам? Герасименко А что плохого в клоунах? В убийстве тоже мог быть финансовый след. Рейтер В общем, я осознанно ушла в РБК после того, как грохнули «Ленту.ру». Я шла туда как в школу — смотреть, как умные люди работают. Надо сказать спасибо Лизе Осетинской и Роме Баданину, потому что они меня взяли на работу. И вот у меня там первая редколлегия, все такие зубры бизнес-журналистики сидят, я заявляю тему. Тогда вводили правило «третьего лишнего», то есть запрет на поставки импортного оборудования — томографов, в частности — при наличии двух отечественных аналогов в Таможенном союзе. Я заявляю эту тему, Баданин говорит: «Прекрасно, а кто за этим стоит?» (У Баданина любимая история — кто за этим стоит?) А мне говорили, я помню. То ли Чемезов, то ли Сечин. Но я фамилии путала на тот момент. Буква «ч» точно была! Я говорю: «Чемезов или, как там его, Сечин». И они все такие: «А-а-а, господи, что за корову притащил Баданин». Ничего, потом я как-то быстро научилась их отличать. Герасименко Когда я пришла в «Газету.ру», мне говорили: «А позвони-ка быстренько в ГУ МВД по Брянской области». Я говорила: «Да, конечно», шла в Google, забивала «ГУ МВД» — о, да это менты! — и звонила. Рейтер Ты была умней меня. Я честно думала — какая между ними разница. Так что учиться я шла в РБК. И в Reuters я в этом плане тоже очень сознательно шла, и в The Bell тоже. Это странная история. Я на самом деле до сих пор люблю журналистику. Тут я должна заплакать. Герасименко Погоди, сейчас только еще по одному закажем. Рейтер Сейчас ее все уже разлюбили к чертовой матери, а мы еще как-то держимся. И я понимаю, что журналистка она ужасно многогранна. Известно, что все хотят писать расследования. Герасименко Большие тексты. Рейтер Да. И я все время этим несчастным людям, которые выдерживали мои 17 звонков, говорила, что Бернстайн и Вудворд сделали расследование, Уотергейт. И это не большой текст. Это серия небольших заметок. Мало кто об этом помнит. Герасименко Ну, или классический газетный сериал из 90-х, «Три маленьких слова», погуглю потом точно, чтобы не позориться (автор Рой Питер Кларк о своем сериале «Три маленьких слова»). В общем, 29 заметок по 800 слов максимум о семье, которая узнала, что у отца ВИЧ и теперь живет с этим. Каждый день по тексту. Первый раз так была описана жизнь человека, который умирает от ВИЧ. Его жены, его детей. Сейчас мы бы сразу выкатили 60 тысяч знаков, из них 30 я бы отрезала, а кто-то бы не отрезал. Рейтер Да, всем хочется сразу и много, и мне тоже. Но все это журналистика. Ты пишешь большие расследования, потом — как в The Bell — ты пишешь новости. Плохое в этом только одно: ужасно тяжело оперативно писать большие тексты. У тебя становится клиповое мышление. Надо срочно зафигачить, потому что наверняка «Коммерсантъ» собирает то же самое! Но при этом это все-таки часть дурацкой, мучительной, унизительной работы под названием «журналистика». Герасименко Которую ты так любишь. Рейтер Может, это какая-то профдеформация на самом деле. Герасименко Любить свою работу — профдеформация? Рейтер В нашем случае это абсолютная профдеформация. Правда, мы же с тобой сто раз обсуждали: открываешь «Арзамас» или ту же «Полку». Вот, вот это надо любить! А не «Иван Иваныч, мне тут три источника сказали, что вы продаете то-то по такой-то цене. Что? На (привет Роскомнадзору) пойти? До свидания!». «Иван Иваныч, вы только что меня послали, но, может, вы передумали? Нет? Извините». Я тоже кому-то рассказывала, что когда чистила диктофон, уйдя из «Ленты», там были такие прекрасные, раздумчивые интервью, даже с убийцей Алексеем Кабановым там было не то что спокойное — с моей стороны это было что-то ошарашенное, с его стороны попытка объяснить, что он, в общем, не убивал даже. Это были большие, массивные интервью. А когда я чистила диктофон, уйдя из РБК, половина файлов была судорога и тревога: пошлют — не пошлют? А если пошлют, то... Как правильно говорила Лиза Осетинская: «Задача журналиста — звонить, быть посланным и перезванивать еще раз, пока не дозвонишься». Конечно, это тяжелый труд. Там еще были файлы, когда ты бежишь за ньюсмейкером. Моя любимая история — когда я бежала за Германом Грефом, упала в грязь и стояла перед ним. Он был такой прекрасный, в белом! А с меня с лица стекала какая-то грязь. Ужасно! Такая работа. Герасименко Ладно, переходим к еще более болезненному. Какой у тебя был самый сложный текст за карьеру и почему? Рейтер Ну, ясно какой. Ведь у тебя то же самое. Герасименко Что ты всё время стрелки переводишь? У меня уже взяли интервью. Рейтер Самый сложный текст, мне кажется, это текст, который... Слушай, это банально, но это же правда. Герасименко Еще не написан? Рейтер Над которым ты работаешь в данный момент. У меня не было вообще простых текстов. Мало того, перед каждым текстом я бьюсь в истерике, в каких-то пароксизмах, и говорю, что я ни с чем не справлюсь, что я говно, а не журналист. Часто оно так и оказывается. Потом ты выдыхаешь, начинаешь что-то собирать. В процентах девяноста, наверное, оно собирается. Для меня просто основная проблема — всегда, когда мне редактор говорит: надо сделать вот это, в большинстве случаев я говорю: «Я не могу, я не знаю, как». Иногда, действительно, я не знаю, как, и действительно не могу — и об этом честно говорю. Иногда я просто не представляю, с какой стороны к этому зайти. Потом, я, как правило, выкуриваю три сигареты, думаю: «Как жизнь несправедлива. Я хотела писать про клоунов и про моду». Я, кстати, про моду когда-то писала, очень давно. Герасименко В «ОМе»? Рейтер Это вообще какой-то ужас был. Самый непопулярный модный редактор Москвы. Все остальные были ужасно модные, попадали в рейтинги, а вместо меня всегда попадал главный редактор Игорь Григорьев. Ужасное унижение! Герасименко То ли дело теперь. Рейтер Ну, в общем, теперь я начинаю звонить, спрашивать, то-се... Начинаешь думать: я вот с этим чуваком общалась, а он знает того чувака, а тот знает этого чувака. Это очень часто приводит к хорошим результатам, потом все как-то цепляется, как-то успокаивается. Дальше настает мучительная для тебя и мучительная для меня... просто поскольку ты литературно более одарена — это, в общем, факт — я к этому отношусь как к некоторому ремеслу. Поэтому я считаю — какой там writer’s block, какой страх чистого листа? Это как маникюрша — что у нее, будет страх ногтя? Правда, я к журналистике отношусь именно так сейчас. Герасименко Я тоже считаю, что это ремесло, не надо меня записывать в блогеры. Рейтер Просто у тебя более литературные тексты в плане... Мне кажется, я более лапидарно к этому подхожу, нет? Я в любом случае хотела сказать комплимент. Герасименко Не получилось. Ладно, давай дальше. Какой твой любимый текст и почему? Рейтер Про Шульмана. Это был первый для меня заход на непривычную территорию, потому что тогда было принято считать, что... Ну, тогда была протестная волна, все друг друга очень любили, и было как бы неловко копаться во всем этом. Мы были как бы выше этого, а я вот в это полезла копаться. На самом деле была довольно смешная история. Я люблю ее, потому что это такое важное для журналиста качество, когда все считают... Ты работаешь в таком либеральном издании, «Большой город», ты с героями своими выпиваешь на бульварах. А тут ты начинаешь копать под этих героев. Это была хорошая история. Потом мне очень нравится то, что мы делали с Голуновым — правда, без дураков. Про «Сколково», про Сугробова первое расследование, которые мы делали, — тоже страшно люблю. Когда одна пишешь, всегда чего-то не хватает, а тут прям был, на мой взгляд, вполне себе сложившийся текст. Есть еще одна очень любимая мною история, это интервью с Верой Миллионщиковой, которое я сделала в Esquire. В общем, Вера Миллионщикова это такая для меня сакральная фигура, я правда ее очень любила. То есть для меня это была такая немножко как с Шульманом история. Не знаю, правильно ли об этом говорить, но Вера Миллионщикова, при том, что она возглавляла первый московский хоспис, в ней совершенно не было никакого ханжества. Герасименко Мессианства. Рейтер Да-да, она была совершенно непафосная. Невероятного ума женщина и при этом — я понимаю, звучит странно — очень наша. Она смешно и хлестко шутила, она могла выругаться, она просила, чтобы у нее на поминках играл джаз (и на похоронах). Она была какая-то невероятно крутая и очень хорошая. И с невероятным уровнем рефлексии, с какими-то странными фразами. Помню, что мы с редактором в Esquire выясняли отношения, потому что она сказала такую совершенно неполиткорректную фразу в интервью. «Вот смотрю я на детей чекистов, а там один карлик, другой горбун. Вот видишь, как оно все бывает». И я помню, редактор мне говорил: «Как такое может быть? Она же возглавляет хоспис, так нельзя». И эту фразу мы все-таки контрабандой засунули через другого редактора, и с тем, другим редактором страшно поругались. Герасименко А какой текст стыдно перечитывать? Рейтер Все. Мне стыдно перечитывать все. Мне кажется, что это какая-то гадость и вообще, как я могла такое говно написать. Эти все определения безумные. Татьяна Толстая, которая человек, безусловно, недобрый, приводила в одном из интервью пример плохой журналистики. Я подумала: «Мать твою, неужели это моя статья? Очень похоже». Там, значит, было такое: «Наташа, чего вы ждете от жизни? Я ничего не жду от жизни, отвечает Наташа. У нее плохие зубы, коричневое пальто, свитер крупной вязки». Герасименко Синяя вязаная кофта! Рейтер Синяя вязаная кофта! Обычно я читаю такие тексты с некоторой дрожью, потому что понимаю... В общем, такое ощущение, что мне платили не за текст, а за... Герасименко За объем? Рейтер За знаки. Герасименко Ну, Дюма же удлинял специально разговоры в «Трёх мушкетёрах». У него есть диалоги вида: — Ну что? — спросил он. — Подумаем, — сказал я. — Ясно, — ответил он. Потому что ему платили за строки, а диалоги — это много строк и мало слов. Рейтер Где Дюма, где я. Но да, в моих нелюбимых текстах очень много определений и очень всё сложно. Мне стыдно перечитывать текст о психоневрологических интернатах, честно могу сказать, потому что, например... Герасименко Это с высоты бизнес-познаний? Рейтер Нет, не с высоты, я там «передавила», «пережестила». Там были вот эти вот слёзы, а можно было без них написать. Можно было, как Вера Шенгелия классно для «Медузы» написала. И там нет вот этих «Он стоит, руки в цыпках». Герасименко И синяя вязаная кофта порвалась. Рейтер Пересоплила я этот текст. Да все тексты, которые я писала, потом перечитываю и думаю: «Господи, какой кошмар, как я могла это написать?» Герасименко А ты перечитываешь свои тексты? Рейтер Иногда бывает, да. Герасименко Как это выглядит? Ты садишься в «Яндекс» и... Рейтер Выпьешь так, думаешь: «Надо почитать, какая я была дура, может, я стала лучше?» Думаешь: «Нет, лучше я не стала». Герасименко Самый страшный досуг, который я могу себе представить. Рейтер Да, прилагательные вечные эти... Герасименко Удалять прилагательные — это довольно легко. Ты дописываешь, ставишь точку, а потом тупо удаляешь все слова, которые кончаются на «-ая», «-ое» и «-ый». Рейтер Ты, видишь, филолог. Герасименко Да, сейчас было очень тонкое филологическое правило. Рейтер Я журналист, у нас же на журфаке совсем писать не учат. Поэтому, знаешь, как получается, так и пишешь. Но да, действительно, наверное, мне в голову не приходило. Надо было у тебя раньше спросить, потому что прилагательные очень сильно утяжеляют. Герасименко Ладно. Ты завидуешь кому-нибудь? Рейтер Постоянно. Всем. Постоянно я завидую всем своим коллегам, завидую коллегам, которые лучше «раскопали». Я завидую коллегам, которые не поленились и нашли то, что я тоже могла бы найти, но вот дура такая... При этом ты начинаешь говорить: «Наверное, им просто слили. Или Герасименко просто прилагательные убрала, потому что она явно лучше пишет». Не знаю, здоровое это качество или нет. Мне кажется, что раньше я меньше завидовала, если честно. Это выкашивает. Может, это потому (я сейчас буду как патриарх говорить), что соцсети — это зло. Герасименко У тебя нет Twitter, Facebook, нет Instagram. Рейтер У меня есть тайный Facebook, в котором я ничего не пишу, который существует, чтобы следить иногда за героями, если нужно. Герасименко У нас сенсация. Можно я скажу, как он называется? Рейтер Нет, потому что там нет ни одной записи. Герасименко Так никто тебя и не найдет тем более. Рейтер Ну, зачем? Слушай, не надо. Герасименко Но Twitter был. Почему ты его удалила и как удалось избежать этой зависимости, от которой многие страдают? Рейтер Так я и удалила, потому что у меня появилась зависимость. Младшая дочь Нора как-то заболела. И я в этот момент поняла, что мне срочно нужно написать твит, а потом я померяю Норе температуру. Это правда, ну а что. Искажается мировосприятие. Вообще моя основная, так сказать, капитализация, которая не растет уже несколько лет — в отличие от моей жопы — состоит в том, что я люблю и умею общаться с людьми. И в Twitter ты немножко теряешь эту способность. Герасименко А я, например, в Twitter лучше общаюсь, чем в жизни. Рейтер А я, например, лучше и идеальнее всего общаюсь по телефону. Герасименко Меня надо искать в Twitter, а тебя — по телефону. Рейтер Да. И я поняла, что в Twitter моя способность наладить контакты много с кем — она уходит. Это была вторая, эгоистичная такая причина. И я просто воспользовалась тем, что уехала тогда в Нью-Йорк на месяц. Часовые пояса, разница, и я радостно всё это похерила. Не то что бы меня дико ломало — нет, все нормально. Я к соцсетям скептически отношусь, что неправильно, потому что многие мои коллеги там. Герасименко Что неправильно, потому что там можно найти миллион народу. Рейтер Понимаешь, это тоже такая старая привычка. Например, в «Большом городе» было запрещено искать темы, героев в Facebook, потому что могло «протечь» конкурентам. Герасименко Блестящая идея какая! Не буду спрашивать, кому она принадлежит. Чего ты никогда не сделаешь ради доступа к источнику или информации? Рейтер Я много чего не сделаю. Герасименко Не нарушишь уголовный кодекс? Рейтер Нет, я не пойду на какие-то моральные, этические компромиссы, например. Герасименко Можно поконкретней? Рейтер Хорошо. Если человек мне скажет: «Я вам дам такую-то информацию, но вы должны будете написать так-то, так-то и никак по иному», я скажу: «Идите в другое место». Так я, наверное, сделаю. Герасименко В закрытое помещение заберешься? Рейтер В закрытое помещение? Забраться? Если будет возможность — то да, почему нет. Герасименко Сделаешь вид, что ты просто мама, которая гуляет рядом со своим ребенком, а на самом деле посмотришь за чем-то, за чем тебе нужно посмотреть? Рейтер Думаю, я тоже это сделаю. Это все нарушения, которые есть? Герасименко Я просто придумываю. Пропуская те, что есть в уголовном кодексе. У тебя, прости, хобби есть? Рейтер Нет. К сожалению, вообще никакого хобби нет. А хобби — это что-то собирать? Герасименко Трупы? Рейтер Ну, какие трупы, слушай, не дай бог. Трупы насекомых разве что. У меня были хобби, когда я была несчастливая, но с виду счастливая домашняя хозяйка — тогда у меня были хобби, я коллекционировала пепельницы. Потом, когда я жила в Голландии, мы коллекционировали стулья, потому что я ненавижу столы. Герасименко Стулья? Рейтер Да, люблю стулья почему-то. Герасименко Как можно коллекционировать стулья? Куда вы их ставили? Друг на друга? У вас был большой дом? Рейтер Примерно такой же, как сейчас. Были разные там табуретки, из парикмахерской табуретки, такие, сякие. В Голландии очень приятно коллекционировать мебель. Там ее очень много, она дешевая, красивая. Мы даже собирали что-то с улиц, я помню. Потом у нас был такой палисадник, мы тоже туда много чего ставили, всякие кресла. Да, и пепельницы. Я на тот момент, поскольку была совсем дура дурацкая, еще коллекционировала фотоальбомы. Герасименко Хорошо, что ты раньше мне об этом не говорила. Рейтер Они хорошие на самом деле фотоальбомы. Герасименко В смысле, пустые фотоальбомы? Рейтер Нет, конечно. Фотоальбомы фотографов. Герасименко А я подумала, просто фотоальбомы. Рейтер Нет. Ну, я не знаю, например, Родченко. Правда, я Родченко терпеть не могу теперь. Я его любила раньше, пока не узнала, что он, сволочь такая, ездил фотографировать на Беломорканал. Я его сразу разлюбила. Герасименко А я нет, я до сих пор люблю. Рейтер Это хорошо. А для меня, видишь, все-таки это важная история оказалась. Герасименко А ты бы не поехала? Рейтер На его месте? Туда? Тогда? Зная все это? Герасименко Неинтересно бы было? Рейтер Опять же, это сложный вопрос. Я не знаю, как бы я себя повела на его месте. Я надеюсь, что не поехала бы. По крайней мере, я надеюсь, что если бы я и поехала, то, как минимум, чтобы снять, как оно все было на самом деле. Герасименко Про хобби почему спросила. Как думаешь, нормально забивать на всё, кроме работы? То есть, иногда мне кажется, что работа — это твой такой наркотик, и ты зависима. Рейтер Мой? Не только мой, во-первых. Твой тоже. Герасименко Ты опять переводишь стрелки? Я тут вопросы задаю сегодня. Рейтер В общем, забивать на все — это совершенно неправильно. Я, когда уходила из РБК, как раз жаловалась, что у меня совершенно неправильно выстроена парадигма или как это называется... пирамида? Герасименко Маслоу перевернутая? Рейтер Нет, неправильно выстроена вся моя жизнь, потому что для меня всегда и очень долго самым важным была работа. Надо отдавать себе в этом отчет, по-честному, что да: работа, а потом дети, муж, собака, черепаха. Герасименко Родители! Рейтер Точно. Дети, родители, муж, домашние животные. А прежде всего — работа. И было такое сто миллионов раз, когда ребенок заболел, а у меня интервью — ну и что, не отменять же. Герасименко Сам полежишь. Рейтер Моя мама приедет, с тобой посидит. Мне кажется, это, конечно, неправильно. С другой стороны, я не знаю, как правильно, потому что моя мама тоже работает. Но она умудряется как-то это делать не в ущерб семье. Я не знаю, как, почему у нее это вышло, но у нее получается. Может, у нее работа другая? Я в том смысле, что у нас же в этом плане довольно ненормированная и странная работа. Мы работаем по выходным, а иногда в будни просто лежишь кверху пузом — и так три дня. Герасименко Должен ли журналист скрывать свои политические взгляды? Рейтер От кого? От родителей? От детей? Герасименко От публики. Рейтер Еще один сложный вопрос, я не знаю, если честно. Не знаю, правда. Затрудняюсь с ответом. С одной стороны, наверное, он не должен, но я так делала, конечно. Герасименко Скрывала? Рейтер Ну, меня был источник, совершенно упоротый коммунист, сталинист. Понятно, что я: а) не коммунист и б) ни разу не сталинист. Герасименко Вот ты и открыла свои политические взгляды. Рейтер Да, тебе открыла. Но, надо сказать, что я ему говорила, каких я убеждений, каких взглядов. Иногда ты это не так открыто проговариваешь, наверное. Не знаю, мне правда сложно ответить на этот вопрос. Серьезно. Герасименко Смотри, ты сидела в любимой многими стране Голландии. Рейтер Почему любимой многими? Потому что дуть можно? Дуть быстро устаешь, правда. Я не знаю, что вы все любите Голландию. Нет, это хорошая страна, милые голландцы. Для читателей хочу сказать, что дуть надоедает очень быстро без компании. Герасименко Я люблю Голландию за умение на трех клочках государство построить. Рейтер Это правда. Моя мама, которая работает с гидрогеологами, когда приезжает в Голландию, говорит: «Бедные люди, как они здесь живут». А все там видят заливные луга, коров, сыр. Что меня поражало: у них обязательный урок, как у нас русский и литература, — плавание. Они сдают экзамен по плаванию. Не знаю, как сейчас — но мой муж сдавал такой экзамен. Там несколько минут сидишь в холодной воде в одежде. Потому что всегда есть риск наводнения. Герасименко В общем, ты сидела в одной из самых успешных стран Евросоюза. Дом, дочь, вторая дочь, муж-иностранец, дворик, палисадник. Почему ты вернулась? Рейтер Потому что мне там совершенно нечего было делать, потому что я профессионально деформированный человек. Я, пока не уехала в Голландию, вообще серьезно журналистикой не занималась. И когда я сидела в Голландии, я тоже была таким странным фрилансером. Что-то делала для «Радио Свободы», например. Тогда Милошевича судили, еще правительство Нидерландов постоянно уходило в отставку. Они такие, честные, — в любой непонятной ситуации уходи в отставку. Королева одобряет. И так было несколько раз. Хлебное было занятие — писать про отставку правительства Нидерландов. Плюс к этому я занималась каким-то совершенно ужасным делом. Я писала про каких-то актрис в Cosmopolitan. Герасименко Я студенткой очень много писала, как правильно вести здоровый образ жизни. Сидела по ночам в своей комнате, курила в окно, пила кока-колу, ела хлеб и писала, что надо пить много воды, не употреблять фастфуд и высыпаться. Рейтер Я гороскопы в «Афише» писала. Герасименко Я писала рифмованные стихи, поздравления в открытки, которые продавались потом в книжных. Рейтер У меня круче гороскопов ничего не было. Реклама колготок с лайкрой по сравнению с ними была ерунда. Гороскопы я, конечно, выдумывала из головы. Герасименко Я думала, ты раскидывала по небесам. Рейтер Что я могу раскинуть по небесам? Себя я могу только раскинуть по небесам. И то в нетрезвом состоянии. Писала я их блоками, на несколько месяцев вперед. Герасименко А кто-то же верил! Рейтер Да. Например, в «Афише» тогда работала удивительно стильная, умная, красивая девушка Юлия Выдолоб. Великолепно одетая, всегда такая очень воспитанная. Я на ее фоне — просто хабалка. И она в какой-то момент в «ЖЖ» написала: «Как мне нравятся гороскопы у „Афиши“, у меня всегда всё совпадает». А ей кто-то пишет: «Юль, так это ж Света Рейтер пишет». А надо понимать, что если есть какая моя противоположность, то это Юлия Выдолоб. Это тихая, удивительно изящная, спокойная — все в превосходной степени. И у нее удивительно была острая, правильная, живая реакция. Она говорит: «О нет, только не Света Рейтер, я не хочу жить, как пишет Света Рейтер». Герасименко Отвлеклись. Рейтер Почему я уехала? Потому что мне там было скучно. Мне там было нечего делать. Герасименко А муж не был против? Это же его родина, там его родители. Рейтер Он уехал со мной. Муж был «за» на самом деле, потому что муж у меня в этом плане очень хороший человек. У него спокойный характер, он понимал, что я скучаю. Не потому, что у меня не было работы — она у меня какая-то там была. Я была редактором, была продавщицей в магазине. Герасименко Что продавала? Рейтер Одежду, как это ни парадоксально. Герасименко А, ты же модный редактор. Рейтер Я была модным редактором, но продавала я одежду в каком-то полубутике или недобутике. А потом я редактировала в издательстве налоговые кодексы разных стран. Герасименко Но ты когда ехала в Россию, ты знала уже, что будешь журналистом? Рейтер Да, конечно, конечно. Кем еще я могу быть. Герасименко Ок, переносимся в 2018-й. Недавно ты была на конференции в Калифорнии. И когда тебя спросили, как ты написала, в частности, свое расследование про русских хакеров, ты сказала честно, что выпила три бутылки водки с источником. Ты много куришь. Ты иногда забываешь покормить черепаху. Рейтер Ее на самом деле редко нужно кормить. Может, мы ее кормим чаще, чем надо? Герасименко Я к чему: какие еще стереотипы о репортерах — правда? Рейтер Я не знаю... А ты считаешь, что это стереотипы о репортерах — не кормить черепаху? Бухают, курят, пьют с источниками — да, это правда. Герасименко Еще что? Рейтер Но это был один раз, когда я пила с источником. Или нет. Герасименко Не позорься! Рейтер Было, было, действительно было. Ну, еще считается, что журналисты падки до какой-то там информации — горячей, не горячей. Мы можем это десять раз опровергать, но это действительно так. И в этом плане я не обижаюсь, если мне говорят: вот, вам главное жареное. Понятно, что ты начинаешь обижаться, говорить: жареное — это не я, жареное — это Lifenews. Герасименко Да-да, вечный аргумент. Рейтер Но надо понимать, что для людей тоже жареное разное. Но, конечно, если есть какая-то... Сто миллионов раз такое было, когда ты сидишь, пьешь с друзьями, тебе звонят: «Есть такое-то», все бросаешь к чертям собачьим и бежишь эту информацию проверять. И главное — в 70% случаев выясняется, что зря бежал... Герасименко Фуфло, можно вернуться в бар. Рейтер Все глупо, можно вернуться в бар, возвращаешься — а там уже никого нет. Но ты как дурак, конечно, сбегал. У меня было очень много такого, когда бегаешь, звонишь, выясняешь, потом — раз, облом. Но все равно ты бежишь и в следующий раз... Потому что это азарт, веришь, что тебе повезет. Герасименко Ты часто свои лекции начинаешь с совета: позвоните знакомым. И родительский чат, и чат бывших одноклассников ты используешь для поиска нужных контактов. Какая была самая странная ситуация, в которой тебе удалось познакомиться с источником? Рейтер Слушай, а их на самом деле то ли было очень много, то ли очень мало, потому что я вспомнить не могу. Один раз я познакомилась с источником в отпуске на пляже в Латвии. Или, например, на даче мы выпивали... сидели с соседями. Поправь, пожалуйста, а то все решат, что я алкаш какой-то чудовищный. Герасименко А уже поздно, Свет. Рейтер Сидели с соседями на даче и выяснилось, что за тем же столом сидит человек, который мне подтвердил некоторую информацию, с которой я долго носилась. Но не было такого, чтобы я прыгала с парашютом, а рядом прыгал источник. Может, просто потому что я не прыгала с парашютом. Герасименко Если у человека сорвались три темы подряд, ему отказывают в интервью все герои, не хотят давать комментарии чиновники. У него ощущение, что он никогда больше не напишет ни строчки. Коллеги смотрят косо, потому что зарплату он все еще получает. Что ты посоветуешь такому человеку? Рейтер Хочется сказать: «Этот человек — я». Герасименко Но, вообще, этот человек — я. Рейтер Хорошо, ладно, этот человек — мы. Самый идиотский совет — отдохнуть. А потом выбрать еще одну тему, и она обязательно пойдет. Но вообще в последнее время чаще, чем раньше, бывает такое. Что не получается. Вот я бьюсь, бьюсь и не получается. Герасименко Люди перестали разговаривать. Рейтер Люди перестали разговаривать, это правда. Раньше было такое, что ты как механическая машинка, потерявшая управление. Некоторое время бьешься в стенку, бьешься, бьешься, и уже последняя, крайняя точка отчаяния, потом раз — и проламывается. А сейчас не срабатывает. Люди стали меньше разговаривать. А, если разговаривают, то, как правило, анонимно, даже если ты десять раз проломишь стенку. Не знаю, что посоветовать. Я, как правило, в таких случаях выбираю другую тему. Четвёртую. Герасименко Спасибо. Рейтер Самый банальный, идиотский совет, который можно было придумать. Герасименко Ты попросишь прислать интервью на согласование? Рейтер Нет. Герасименко У кого ты хочешь сама взять интервью? Рейтер Это единственный вопрос, по поводу которого я думала. У журналиста Александра Буртина.