Истории
Люди
Вещи
Безумный мир
Места
Тесты
Фото

Нос к носу Светлана Рейтер vs Александр Буртин

В этом выпуске «Нос к носу #media» корреспондент издания the Bell беседует с журналистом «Русского репортера» .

Рейтер Несколько лет назад ты в своём Фейсбуке попрощался с журналистикой.

Видео дня

Буртин Не раз уже прощался.

Сколько раз, почему?

Буртин Англичане уходят, не прощаясь, а евреи прощаются, но не уходят. Сколько раз... Раза четыре прощался. Каждый раз было по-разному. Последний раз это было три года назад, когда мы в Германию переехали, а я ушел из «РР» (). Потому что когда я журналистикой занимаюсь все время, она мой мозг форматирует под себя каким-то определенным образом. То есть, если я буду работать журналистом, получать за это зарплату, как это делал в «РР», то все мои другие субличности впадут в кому, останется только журналистская. А мне этого совершенно не хочется. Мне хочется, чтобы я мог как-то еще творчески себя чувствовать. Поэтому мне журналистикой заниматься нравится, но только по любви.

Рейтер И как она форматирует твой мозг?

Буртин Это как смотреть на мир через социальную оптику, оптику какого-то социального анализа, а не, например, человеческого. А мне очень интересно обычно глядеть на человеческие какие-то жизни, которые никак нельзя подверстать к какой-то социальной повестке.

Рейтер Я знала про тебя одну вещь: есть такой Шура Буртин, он гений, пишет два-три текста в год, пока мы херачим по той самой повестке.

Буртин Когда я работал за зарплату, люди ждали от меня, что я...

Рейтер Что ты будешь гений.

Буртин Что я буду работать. Я работал. Ни на что другое у меня, естественно, времени и душевных сил не хватало, потому что я просто выполнял то, что от меня просят. Есть люди скоцентрированные как бы внутренне, которые могут и то, и это, и их на все хватает. Я амебообразный человек. Если мне говорит кто-то: «Саня, ты должен» — я только это и делаю. И когда я проработал пять лет на одном месте, я почувствовал, что душа моя приняла какую-то специальную довольно искривленную позу, в которой я застыл, и мне было тяжело в ней. Потом я сидел полгода в Германии, ничего не делал — вернее, изо всех сил заставлял себя ничего не делать — и думал, что уже никогда из меня журналистика не выветрится, что я навсегда в ней застыл. Но через полгода я как-то расслабился.

Рейтер И тут же объявил, что из журналистики уходишь и начинаешь делать полати.

Буртин Угу. Сначала я возил на микроавтобусе людей и мебель. Первый год. А потом у меня права отняли.

Рейтер За что?

Буртин За пьянку. И мы стали тогда полати на заказ делать. А формальная причина ухода из журналистики и из «Русского репортера» состояла в том, что Юлец (, жена Шуры Буртина) начала работать в Германии, и нам надо было на время уехать.

Рейтер Что ты делал в Германии?

Буртин В Германии я готовил еду и забирал детей из школы. Там было очень скучно.

Рейтер В каком городе вы жили?

Буртин Это деревня скорее. Маленький городок Обердоллендорф недалеко от Бонна, Северная Рейн-Вестфалия.

Рейтер Маленький, скучный, чистый и красивый городок.

Буртин Да, там люди улицу метут у себя перед домом.

Рейтер Но всё-таки ты продолжаешь писать тексты.

Буртин Да. Сейчас пишу репортаж про Оюба Титиева, про все, что с Оюбом связано. Попросили ребята из .

Рейтер Куда?

Буртин Куда это пойдет, никто еще не знает, не решили еще.

Рейтер По какому принципу ты сейчас выбираешь себе темы?

Буртин После Германии у меня, кажется, было всего три текста. Это был один текст про...

Рейтер «Дело Хоттабыча», про историка ?

Буртин Нет, сначала был текст про Колю Сосновского, три года назад («Покидая Вавилон налегке»).

Рейтер На , я читала.

Буртин Потом Дмитриев. Коля умер, мне хотелось про него рассказать. О том, чтобы написать про Дмитриева, меня попросила Ира Галкова (заведующая музеем «Мемориала»). Я повелся и очень рад этому, конечно, потому что было интересно. Третий текст вышел зимой — я съездил, тоже меня друг попросил — из Тишанки, там конфликт вокруг леса, я поехал про них там что-то написал («Лесной массив возле улицы революции»). В общем, я никак не выбираю темы.

Рейтер Юра Сапрыкин, я помню, мне звонил с вопросом: как бы нам найти Шуру Буртина, мы хотим ему вручить премию «Редколлегия» за «дело Хоттабыча», за прекрасный текст, которые все мы читали и были поражены. Я даю номер, потом Сапрыкин мне перезванивает и говорит: «Что-то Шура Буртин не подходит, не отвечает ни на что». Я говорю: «Слушай, ну Шура Буртин так устроен, что ему, наверное, даже премия не нужна». Я ошиблась?

Буртин Да. Конечно, ошиблась. Очень мне была нужна эта премия, мы на неё провели полтора месяца в Турции.

Рейтер В отеле «всё включено»?

Буртин Нет, просто сняли квартиру, машину арендовали и катались по побережью.

Рейтер Просто у меня было такое ощущение, что ты выше всей этой суеты немножко. Премии, номинации, кто попал, кто не попал, суета, сплетни, обсуждение.

Буртин Когда премию дают, всем приятно. А я в принципе все время и сам в суете какой-то пребываю. Дети, полати. Что-то такое. Как все, в какой-то обычной суете.

Рейтер Но при этом у тебя получается так писать, как никто не пишет. И я совершенно конструкцию твоего письма понять не могу. Расскажи, как у тебя получается?

Буртин Это как в анекдоте про «Не жалейте заварки». Знаешь этот анекдот?

Рейтер Нет, я не знаю, расскажи.

Буртин Просто глупый советский анекдот о том, как умирает старый еврей, который умел хорошо заваривать чай. Его дети спрашивают: «Дедушка, скажи, как ты заваривал?» — а он в ответ хрипит: «Не жалейте заварки». Просто я много очень времени на это трачу, вот и все.

Рейтер Сколько?

Буртин Про Хоттабыча, наверное, я писал месяц или полтора. И это потому, что очень, очень спешил. И сейчас вот я очень спешу и месяц пишу. А бывало, что и по три месяца мог писать. Понимаешь, «Русский репортер» задавал как бы такой особенный формат квазилитературы. Формат такого искреннего, субъективного текста на какую-то актуальную тему.

Рейтер То, что случилось с «Русским репортером», то, что его, если вещи называть своими именами, закрыли, для тебя личная трагедия? Все разбежались, журнала, считай, нет. Остался какой-то вестник ЛНР и ДНР.

Буртин Мне жалко очень. Конечно, поскольку все мы умрем, то мы должны привыкать к тому, что всё в этой жизни конечно. Но «Русский репортёр» был очень крутым экспериментом. Ну как, не эксперимент, но, в общем, это было очень крутое явление, которое, рано или поздно, как все остальное, накрылось бы. Специфика была в том, что это явление было порождено группой «Эксперт». Вот кто породил, тот его и убил.

Рейтер Как ты попал в журналистику? Как ты попал в «Русский репортер»? Ты по образованию вряд ли журналист, что-то мне подсказывает.

Буртин Я учился на биофаке , но не закончил его. На третьем курсе пошел работать в «Огонёк» — в 1993 году, а потом в «Московские новости» — уже в 1994-м. У меня папа был публицистом, и я и там, и там знал народ какой-то.

Рейтер И папа сказал: «Всё, Шура, зачем тебе быть биологом? Они ничего не получают, зачем тебе их мушки-дрозофилы».

Буртин Я ушел после второго курса сначала с биофака, потому что как бы уже понял, что я не ученый. И пошел работать в железнодорожное депо, где был слесарем по ремонту подвижного состава. Горе-слесарем по ремонту подвижного состава. И вот там как раз не платили ничего. И тут я просёк, что за одну статью в «Огоньке» я получаю столько же, сколько за месяц работы.

Рейтер На которой, к тому же, не платили.

Буртин Ну да. Я и пошел. Это было, с одной стороны, интересно, а с другой — платили в 10 раз больше. Потом я ушел обратно на биофак, на третий курс, и позже перешел в «Московские Новости». Люди там были хорошие, они меня сразу взяли в штат. Тут уже я не смог, конечно, больше учиться, тем более что мне неинтересно было совершенно. А в «Новостях» было интересно и круто. Я два года там проработал.

Рейтер О чем ты писал?

Буртин Новостная какая-то повестка, мелочи какие-то писал, естественно.

Рейтер Как у Довлатова? В поселке Калев видели лося?

Буртин Что-то про беженцев, про забастовки. Война началась Чеченская. Я туда не ездил, но с солдатами, которые вернулись с войны, говорил. Потом я там познакомился с журналистом и музыкантом , и влюбился в эту контркультурную жизнь, начал про неё писать, что было, конечно, эскапизмом. Не важно, в общем, так это случилось. Редакция была прекрасная, яркая, просто кого ни возьми — прекрасные журналисты. А у меня случилась депрессия, как-то накатило году уже в 96-м, особенно к 97-му. И я ушел с работы.

Рейтер Из-за чего у тебя депрессия случилась?

Буртин Какой-то мутный комплекс внутренних и внешних причин. В принципе, мало кто был в тот момент адаптирован к этому миру новому. И я тоже был совершенно к нему не адаптирован, я с детства был каким-то там задротом, мне вообще сложно было в мире ориентироваться. А в то время как-то всё совпало — обычная несчастная любовь, непонимание своего места и тому подобное. И еще была странная такая штука, что я как бы получил совершенно бесплатно, за просто так, какую-то прекрасную работу. Я к ней не шел долго, она не вызревала во мне. То есть, я чувствовал, что я и не ученый уже, а почему я теперь журналист — не знаю. И кто я такой — вообще для меня загадка. Вот как-то я в эту тоску и свалился. Потом я журналистикой собственно занялся только уже — ну, нормальной — через несколько лет, когда «РР» открылся. А между этим были какие-то мутные работы: делал сайт Кучмы, был такой позорный эпизод в биографии. Потом, правда, волонтерил в «Гражданском содействии». Ещё работал в «Полит.ру» — у меня уже дети появились, я чисто ради денег там фигачил. А когда Виталик (Лейбин, главный редактор «Русского репортёра» ) ушел из «Полит.ру»...

Рейтер То ты пошел с ним?

Буртин Да.

Рейтер Меня во многих твоих текстах поражает уверенность автора в собственной правоте. Я помню, как читала твой репортаж про «Дальний» отдел, про пытки в милиции. Несмотря на то, что следствие еще шло, ты написал: «мне стало понятно, что в этом отделе работала банда садистов». И какой-то был еще эпитет между ними. То ли упёртых садистов, то ли получающих удовольствие от того, что они делают. И меня это, конечно, поразило, потому что следствие идёт, и про наше правосудие, конечно, всё понятно, но есть же презумпция невиновности. Позже, когда я читала про дело Юрия Дмитриева — твою статью — я уже была морально готова к тому, что ты скажешь: этот человек не виноват. В какой части твоего организма, мозга есть это ощущение: вот то, что ты пишешь — это правда. Что они действительно садисты, несмотря на то, что следствие не закончилось и приговор не вынесен. Что Дмитриев действительно не виноват. Понятен вопрос?

Буртин Во-первых, я думаю, что вот эта объективная штука возникла из некоторой школы, наверное. «Коммерсантъ», . Это были мощные эгрегоры, которые формировали журналистский язык, да? В перестройку была очень субъективная журналистика, потом появилась журналистика, которая старалась себя институционализировать как нечто солидное. Этот нейтральный язык оттуда и взялся, это нормально. Но эта часть журналистики просто прошла мимо меня, потому что я в то время был в депрессии.

Рейтер Но все равно, почему ты не боишься ошибиться? Почему ты считаешь, что ты прав?

Буртин Потому что я трачу время и силы, чтобы разобраться.

Рейтер Так мы все тратим силы и время, чтобы разобраться.

Буртин Если мы разобрались, так чего ж больше...

Рейтер Достаточно ли мы разобрались? Ничего не упустили?

Буртин Послушай, я по делу Дмитриева поговорил с двадцатью людьми. С людьми, которые этого чувака знают, с разными абсолютно людьми. Я понимаю, что есть следователь по делу, да, вот с ним я не поговорил. Но видали мы разных следователей, сидят какие-то такие ребята. И вот это чувак, следователь, он что, он Дмитриева знает лучше, чем эти двадцать человек? С какой стати?! Мне понятно, что он про Дмитриева ничего не знает, потому что он с ним не жил и не общался.

Рейтер Хорошо, а «Дальний» отдел?

Буртин Там я поговорил с двадцатью жертвами. Они все называют фамилии полицейских, они рассказывают и показывают, как их на «ласточку» вешали.

Рейтер А ты не боишься ошибиться?

Буртин Боюсь, конечно. Кроме того, что я поговорил с людьми, которые знали Дмитриева, я посмотрел реально тонну видеоинтервью с ним. Я вижу, что это за мужик. Я знаю несколько людей похожего психотипа. Мне понятно, что он не смог бы просто жить, если бы он при этом был педофилом. У него бы не склеилась личность, мне кажется. Я говорил с его адвокатом, я ему просто сказал, что вот, вы мне постарайтесь честно ответить...

Рейтер Он же адвокат.

Буртин Я ему сказал — поймите меня правильно, я свободен, мне никто этот материал не заказывал. Если я увижу, что он невиновен, я про него напишу. Если у меня будут сомнения, я просто не буду писать. Я бы и не стал писать, если бы увидел, что там картина мутная, мне непонятная. Просто плюнул бы, и всё. В этом смысле фрилансером быть, конечно, легче гораздо.

Рейтер Когда Дмитриева отпустили (5 апреля Карельский суд полностью оправдал Дмитриева по делу о педофилии), приятно тебе было?

Буртин Дозу своих всех дофаминов я получил, когда волна пошла, когда много было перепостов.

Рейтер То есть ты написал и все: «Ура, можно!»

Буртин Когда я почувствовал, что есть сильный отклик, это было, конечно, вдохновляюще. У меня было главное ощущение, это когда Гребенщиков записал видеообращение в защиту Дмитриева. У меня было чувство, как будто, знаешь, когда армия переходит на сторону народа. Я подумал: «Ну всё». (27 июня 2018 года Дмитриев был повторно задержан СК Карелии, ему было предъявлено обвинение в сексуальном насилии в отношении подростка).

Рейтер Ты, по-моему, единственный из журналистов поддержал голодовку Сенцова.

Буртин Не единственный, почему, еще была Настя Дмитриева из «Сноба». И еще одна чувиха какая-то, забыл.

Рейтер Почему для тебя важно было эту голодовку поддержать?

Буртин Невротические выходки, в них есть разные стороны. То есть, с одной стороны есть у всех ощущение бессилия. Это одна сторона. Другая сторона — это то, что я просто, наверное, подсознательно, хотел показать себе и остальным, какой я смелый. И, в общем, это была невротическая храбрость.

Рейтер Надолго тебя хватило?

Буртин На неделю. К счастью, через неделю Сенцов попросил за него не голодать и тем самым избавил меня от неловкой ситуации, поскольку уже после седьмого дня я был мертвый. Я не представляю, что такое 30 дней голодовки — для меня непредставимо абсолютно, потому что я все семь дней разваливался на части. Я вот просто лежал на пуфике и не мог встать. У меня все серое было в глазах.

Рейтер Ты мог бы пойти работать в какое-нибудь, прости, классическое издание? В «Коммерсантъ», в «Ведомости», в ?

Буртин Нет, конечно, нет.

Рейтер «Нет, конечно, нет. Я от этого в ужасе!» Почему?

Буртин Я не создан для работы, у нас в семье Юлец (Юлия Вишневецкая, жена Буртина, прим. ред.) пашет. Но поработать еще раз в «Русском репортере» я бы не отказался.

Рейтер То есть чувствуется, что для тебя это все-таки какая-то травма и драма. Жалко, конечно, отличный был журнал.

Буртин Это было очень драйвово и было бы неплохо это повторить. И то, что оно так бездарно заглохло... Неприятный гештальт, хочется его как-то по-другому...

Рейтер Закрыть. Ты допускаешь, что в какой-то прекрасный момент какой-нибудь прекрасный человек сможет открыть что-нибудь похожее на «Русский репортер»?

Буртин Я очень надеюсь, что это Виталик Лейбин сделает когда-нибудь. Только для этого ему надо как-то измениться. Во-первых, Виталий человек чудовищно компромиссный. Во-вторых, очень верный в каком-то смысле. Он никогда ни с кем отродясь не ругался. Он не может окончательно поругаться с «Экспертом» и оттуда уйти. Ему надо, во-первых, поругаться наконец с «Экспертом». Во-вторых, отдохнуть.

Рейтер Понятно. Относительно журналистики ты себя кем видишь? Вот сейчас. Кто ты? Человек, не созданный для работы. Даже, я бы сказала, максимально не созданный для работы.

Буртин Я, честно говоря, не понимаю этого вопроса. Что значит — кем я себя вижу относительно журналистики? Я откуда знаю?

Рейтер Просто у всех есть некое, стереотипное понятие журналиста XXI века. Вот он такой бодрый, с «Лейкой» в айфоне и виртуальным блокнотом, а ты сидишь, значит, Псоя Короленко слушаешь, живешь у Шульмана на Рождественском бульваре.

Буртин Мне близки, например, Виктор Короленко и . Они тоже оба занимались чем-то вроде журналистики. Во всяком случае, эссеистикой. То есть, это как бы что-то, имеющее отношение к литераторству, но на базе какого-то фактического субстрата. Я говорю, что я, если будет какое-то такое лихое издание, как «РР», то я бы, может быть, на каком-то другом просто этапе жизни готов был бы и порубиться как-то более интенсивно.

Рейтер У тебя вообще есть редактор? Или ты сам себе редактор?

Буртин Юлец.

Рейтер Юля? Удобно, когда жена — журналист. Ты ее редактируешь, она — тебя.

Буртин Нет, я ее не редактирую. Правда в том, что все мои тексты — продукт нашего коллективного творчества. Абсолютно.

Рейтер И ты это скрывал? Ты только сейчас об этом говоришь?

Буртин Почему, у меня всегда написано «При участии Юлии Вишневецкой».

Юлия Вишневецкая Санечкина роль положительная, моя — отрицательная. Я тебе скажу, какое у нас коллективное творчество. Санечка пишет, а я сокращаю. Потом он опять пишет, я опять что-нибудь убираю. Я говорю: «Сань, смотри, вот этот абзац можно сказать одной фразой». Саня говорит: «Окей, хорошо» — и пишет два абзаца вместо одного.

Буртин Я произвожу тонны руды, а Юлец придает этому форму. Я реально не представляю себе, как бы я сам это сделал. Вообще не представляю себе.

Рейтер Хорошо, тогда последний вопрос. С кем бы ты хотел поговорить?

Буртин С Виталием Лейбиным, главным редактором «Русского репортера».