Мы знаем князя Пожарского как доблестного освободителя Москвы. Император Священной Римской империи Рудольф II мог бы узнать его в качестве практикующего алхимика, если бы получил от него письмо. В июне 1612 года в Ярославль, в расположение ополчения князя Пожарского и Кузьмы Минина, прибыл некий Юсуф Грегорович, посол императора Священной Римской Империи Рудольфа II. Грегорович возвращался волжским путем из Персии, где пробыл с миссией несколько лет. Между Дмитрием Пожарским и послом состоялась встреча, на которой князь обмолвился, что русские «примут с великой радостию» в качестве государя австрийского эрцгерцога Максимилиана, брата императора Рудольфа II. Кроме того, Пожарский переслал Рудольфу письмо-челобитную, в котором пожаловался на вероломных поляков:

«Как вы, великий государь, эту нашу грамоту милостиво выслушаете, то можете рассудить, пригожее ли то дело Жигимонт король делает, что, преступив крестное целованье, такое великое христианское государство разорил и до конца разоряет, и годится ль так делать христианскому государю! И между вами, великими государями, какому вперед быть укрепленью кроме крестного целованья? Бьем челом вашему цесарскому величеству всею землею, чтоб вы, памятуя к себе дружбу и любовь великих государей наших, в нынешней нашей скорби на нас призрели, своею казною нам помогли, а к польскому королю отписали, чтоб он от неправды своей отстал и воинских людей из Московского государства велел вывести».

Провожая посла домой, князь убедительно рекомендовал возвращаться не коротким «сухим путем» через Литву, а спокойной, но долгой «влажной дорогой», через Архангельск, Белое море. На том и расстались… В этом историческом факте, с первого взгляда, нет ничего интригующего, если, конечно, не обращать внимания на приглашение Пожарским на русский престол «заморского» монарха. Однако есть некоторые нюансы, которые сгущают краски над рутинной встречей.

Письмо мертвецу

Здесь надо сказать, что Грегорович сопровождал в Австрию весьма представительное посольство из Ирана. Священная Римская империя активно поддерживала персидского шаха Аббаса в войне против Турции, и послы, вероятно, направлялись в Европу ради важных консультаций, а, может быть, и за деньгами — для продолжения военных действий. Не исключено, что Пожарский, направляя послов «безопасным» путем, выполнял какую-то миссию в большой международной политической игре. Кстати, нельзя исключать, что Григорович также знал о смерти императора, и выезд иранских послов был связан именно со сменой власти в Священной Римской империи. В этом случае ярославский эпизод можно рассматривать как изощренную дипломатическую игру, наполненную бессмысленными формальностями, вроде приглашения на Русь «нового Рюрика» и челобитной умершему императору.

Печать начинающего алхимика

Кстати, о письме. Оно интересно ни столько своим содержанием, сколько печатью, которым его скрепил князь Пожарский. Она, прямо скажем, выбивается из наших представлений об исконной русской символике. В щите мы видим ворона, клюющего череп. Щит держат два льва, над щитом корона, а внизу печати извивается дракон. Вокруг надпись: «Стольник и воевода князь Дмитрей Михайловичь Пожарской Стародубской». Люди, даже шапочно знакомые с алхимической символикой, без труда расшифруют некоторые геральдические нюансы этой печати. Так, ворон, терзающий «мертвую голову», является самой распространенной иллюстрацией так называемой «работы в черном» — первой стадии Великого делания в алхимии. На этом этапе приготовления «философского камня» алхимик производит в реторте обжиг исходного вещества — «первичной материи», которой предстоит цепь процедур, чтобы стать «золотом. Для того, чтобы разобраться с остальными «бестиями» печати Пожарского, обратимся к рецепту получения «философского камня», который описал знаменитый алхимик XIII века Раймонд Луллий.

«Возьми меркурий философов, обжигай его, пока не превратится в зеленого льва. Продолжай обжигание: он превратиться в красного льва. На песчаной бане нагрей красного льва с кислым спиртом винограда и выпаривай: меркурий обратится в род камеди, которую можно резать ножом. Положи камедь в перегонный снаряд и перегоняй: получишь безвкусную жидкость, спирт и красные капли. Стенки перегонного куба покроются, как тенью, легким налетом, а в пробирке останется истинный дракон, ибо он съест свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри его на камне, прикоснись раскаленным углем; он воспламенится: воспроизведешь зеленого льва. Пусть он съест свой хвост. Снова перегоняй: получишь жгучую воду и человеческую кровь — это и есть эликсир».

Для практикующего алхимика понять этот текст не составит особого труда. Меркурий здесь является свинцом (исходным материалом, о котором мы говорили), зеленый лев — окись свинца, красный лев — сурик, черный дракон — порошок с углистым веществом, конечный продукт представляет собой уксусно-свинцовую соль, которая способна восстанавливать золото из растворов, содержащих соли золота. Важно то, что печать зафиксировало письмо для Рудольфа II, который был одним из главных практикующих алхимиков своего времени. Конечно, получив письмо с печатью «Стольника и воеводы», император бы понял, что русский корреспондент вполне продвинут в части понимания тонкостей производства «философского камня» и что с ним можно говорить на серьезные темы. Обидно то, что император к этому времени уже закончил свой земной путь.

Нюанс

Если вы внимательно читали Вальтера Скотта «Айвенго», вы наверняка помните, какой герб был на щите рыцаря-тамплиера Бриана де Буагильбера, главного врага доблестного Айвенго. Не помните? Все тот же ворон, клюющий череп. Для нас, не обладающих алхимической эрудицией и не знающих тонкостей политического момента, так и останется загадкой именная печать Пожарского. Была ли это изощренной шуткой со стороны князя, потешающегося над европейской модой на алхимию, или, напротив, проявлением дани этой моде, мы, вероятно, уже не узнаем никогда.