«Столярным клеем мы питались в первую блокадную зиму»

Почетный профессор СПбГУ, доктор геолого-минералогических наук Александр Ласточкин ребенком пережил блокаду — о своем опыте он рассказал директору благотворительного фонда «Ночлежка», помогающего бездомным людям, Григорию Свердлину.

Правда ли, что в блокаду страшен был не только голод, но в не меньшей степени и холод? Трепета перед ним не осталось? Как вы потом ездили в Арктику, изучали ледники и вечную мерзлоту?

Да, правда. Страх перед холодом не прижился: став взрослым, я спокойно спал на многолетней мерзлоте — но в Арктике нам выдавали оленьи шкуры и спальные мешки на собачьем меху.

А что­бы согреться зимой 1941 года в коммуналке на углу улиц Восстания и Рылеева, отец — театральный художник Николай Александро­вич Ласточкин — топил буржуйку дедовской мебелью, энциклопедией Брокгауза и Ефрона и фанерными макетами декораций.

Что я долго не мог терпеть после войны — это студень: он напоминает мне варево из столярного клея, которым мы питались в первую блокадную зиму. В Театрально-постановочном комбинате на задах БДТ папа соскабливал с декораций использованный клей, дома отмывал и кипятил — об этом запахе до сих пор дурно думать. А в цирке на Фонтанке первой блокадной осенью еще можно было достать бидончик овсяного супа, считавшегося лучшим — туда шло мясо убитых зверей. Но основное меню тех времен — клей, сухарики хлеба с опилками и морковный чай.

Запахи врезаются в память крепче всего. Сколько вам было, года три?

Да. Блокаду я помню кадрами, цельной ленты из них не составить. Вот мама в марте 1942-го везет на детских санках отца для отправки на Дорогу жизни: Александр Александрович Брянцев, в Театре юного зрителя у которого она служила, выхлопотал нам место в грузовике. Папа был сердечником и, хотя до войны был грузным, исхудал так, что, когда мы пересели на поезд, его отнесли в вагон с трупами. Если он ленинградский интеллигент, то мама — энергичная сибирячка: за пару одеколонов она уговорила военных вытащить «труп» и высадить нас под Тихвином. Там, на вокзале станции Ефимовская, нас нашла уборщица и, пожалев, поселила у себя. На ювелирные украшения мама купила козу — так мы спаслись от голода. У Ильи Глазунова есть серия портретов женщин военных времен — в телогрейках, серых платках: в каждой мне чудится та самая Ольга Ивановна, что дала нам кров.

Отец долго приходил в себя?

К лету, когда появилась трава — крапива, одуванчики, — я, как и он, ел все зеленое. Меня тошнило, но я продолжал есть. Отец все время ходил на станцию. В санитарных поездах добывал нитроглицерин для сердца, а через почтовые вагоны связывался с блокирован­ным Ленинградом — просился вернуться. Партия разрешила — с условием, что он организует фронтовую концертную бригаду. Мы вернулись в тот же дом, нам дали две комнаты. В одной спали, в другой шли репетиции — родители нашли раненого баяниста и актеров. Особенно активно бригада гастролировала в 1944 году, когда Ленинградский фронт пошел в наступление. Выступали для балтийских экипажей, на аэродромах Ленобласти, в дивизиях в Пскове, Изборске, Старой Руссе, Новгороде. Я болтался с роди­телями. После концертов у офицеров бывали застолья, кормили их хорошо. Предприимчивые дамы из бригады выталкивали меня к ним, и в предусмотрительно выданную кепку они щедро склады­вали бутерброды. Затем меня клали спать в ящик для декораций и покрывали шубой. Один раз дали банку сгущенки — родители недоглядели, и я съел всю. Слава богу, работал медпункт, а то бы меня ждала не очень красивая смерть.

Как у вашего отца хватало сил — он же еще делал зарисовки блокадного города?

Сил в декабре хватало только на то, чтобы рисовать сидя. А мне вот интересно, чем он это делал, из чего получал краску и чер­нила, которых уже не было в доме? Кроме рисунков он же еще вел дневник. Но все это — до большой трагедии, что случилась у наших соседей в семье Фигнер. Это зна­менитая династия, среди предков которой герой Оте­чественной войны 1812 года Александр, тенор в звании солиста его величества Николай и революционерка Вера. Мы дружили — они отдали нам свою собаку, которую не­чем было кормить. Убить и съесть любимицу им было не под силу, а мы выжили в значительной степени благодаря ей. Перед новым, 1942 годом друг отца и глава этой семьи повесился: он не мог себя удержать и объедал других ее членов. Подписал ново­годние открытки и, пока близкие были в бомбо­убежище, покон­чил с собой. Отец пишет в своем дневнике, что пытался сделать для него гроб, но так и не смог: сил или материалов уже не было.

Не могу не спросить: 27 января, в годовщину снятия блокады, планируется военный парад. Как вы к этому относитесь?

Снятие блокады — значительная составляющая нашей большой победы. Парад ведь не только бряцание оружием. Память надо регенерировать — она в последнее время сильно угасала. Да, наше руководство действует не всегда умело, но это необходимо. Например, знаете, когда немцы отдали первый приказ на отступление? В первый день войны. Мы катились со страшной силой на восток, но и они тоже отступали летом 1941-го. Кто об этом сегодня помнит? Я знавал одного деревенского мужика, он рассуждал так: у Гитлера не было ума, но нюх — потрясающий. Ему надо было поехать к Сталину в тамбуре поезда и увидеть смоленские, брянские и московские леса: он бы понял, что в этот зеленый океан соваться нельзя. Это упрощенная точка зрения, но она — от простого русского человека, для которого и такой парад будет очень важен. Известный академик-алгебраист Игорь Шафаревич делил наше общество на малый и большой народы. Первый — интеллигенция и начальство. Второй — работяги. Меня война прибила к большому народу — и, несмотря на звания, я всегда чувствовал себя с простыми людьми лучше.

Многие труды Ласточкина посвящены подледному и подводному рельефу Арктики и Антарктики. Последняя его работа — курс из двух томов «Основы общей теории геосистем», который он читает в Институте наук о Земле СПбГУ. Его новаторская идея единого геоязыка позволяет интегрировать геолого-географические дисциплины от биогеографии до инженерной геологии. Кафедре геоморфологии, почетным профессором которой является Александр Николаевич, в 2018 году исполнилось 100 лет.

текст: Анастасия Павленкова фото: Дмитрий Логинов