Последние слова Александра Градского — о музыке, шоубизе и искусстве

01 декабря 2022, 17:00

Александр Градский ушел из жизни год назад, 28 ноября 2021 года. «Вечерняя Москва» предлагает внимаю читателей последнее интервью, которое он дал другу и журналисту Евгению Додолеву.

Год назад, 28 ноября 2021 года, не стало Александра Градского. Для меня его уход стал неожиданным. Хотя, казалось бы, я видел, как тяжело ему последние годы: он сильно набрал вес, не мог держать гитару и водить машину из-за проблем с руками. Во время очередного залета в больницу оценил комфорт медицинской функциональной электрической кровати и купил домой такую же — на съемки прошлогоднего «Голоса» музыканта в ней, собственно, и возили.

Естественно, он перестал ездить на гастроли и по гостям. Даже свою мегадачу с кинотеатром-бассейном в Новоапрелевке не посещал: его обожаемая спутница Марина Котошенко сама приезжала с младшими сыновьями (Сан Санычем и Ваней) в Москву, в Козицкий.

Почему же смерть друга застала меня врасплох? Потому что Александр Борисович совершенно не унывал, было впечатление, что он просто чуток захворал и скоро вернется в норму. Да, в гости не приезжал, но по-прежнему принимал гостей. Только котлеты свои фирменные уже не лепил. Когда я поднимался из-за стола, чтобы открыть холодильник или включить чайник, я слышал такой же, как и раньше, задорный голос, хихиканье и заливистый смех. Казалось, обернешься — и узришь того же брюнетистого лохматого красавца образца 1980-х. У него не изменилось сакраментальное «качество жизни»: никакой депрессии, те же реакции, тот же фонтан шуток, ядовитых комментов в адрес всех и вся и, само собой, ненормативной лексики, что в его устах звучала мелодичнее неаполитанских песен.

Кстати, про мат. Когда 10 лет назад я готовил первую книгу о Градском, «The Голос», герой повествования настоял, чтобы обсценные словечки из его прямой речи не изымались. В шутку мотивировал свое условие тем, что как музыкант ратует за сохранение ритма и мелодики изложения. Так она и реализовывалась в книжных — с маркировкой и затянутая в целлофан.

Саша отчетливо понимал, что в известной степени сам приложил руку к созданию мифа о себе как о колючем мизантропе, посылающем всех журналистов по столь популярному на Руси адресу и раздающем нелестные характеристики коллегам.

На самом деле Градский был вполне добродушным, просто стал заложником рок-имиджа а-ля любимый им Джон Леннон. Он мог резко «пройтись по Макаревичу*», при этом искренне ценил товарища, невзирая на политические противоречия. Или по Пугачевой — критиковал ее нещадно, но по-человечески сочувствовал ей всегда.

Для второй книги — «Гранд российской музыки» (2019 год, к 70-летию) — Саша заказал предисловие у своего друга Андрея Кнышева и предоставил эссе Евгения Евтушенко, которое поэт не успел прислать к сдаче первой рукописи в типографию. Я записывал беседы с Градским до августа прошлого года. Однако осознаю, что на третью книгу (планировалась к 75-летию в 2024 году) не отважусь без редактуры персонажа. Но поделиться кое-чем записанным с «Вечеркой» считаю нужным.

— Саш, про Аллу Борисовну готов говорить?

— Что такое Алла? Она была очень талантливым начинающим исполнителем, намного талантливее, чем все те, кто был рядом. И когда получилось два-три успеха — «Золотой Орфей», Сопот, первые хиты, которые она с Пашкой Слободкиным сделала, — у нее сложилось. Потом подключился Стефанович (кинорежиссер, второй муж Пугачевой, с 1977 по 1980 год. — «ВМ»), и вот уже тебе Борис Горбонос...

— В процессе создания фильма «Женщина, которая поет» Зацепин узнал, что в картину собираются включить песни никому не известного Бориса Горбоноса. Он стал выяснять подробности, и ему сообщили, что это некий молодой парень, живущий в Люберцах, что он парализован. Мифическим Борисом Горбоносом оказалась сама Алла Пугачева...

— У нее получились 10 первых песен, написанных Паулсом, Дербеневым с Зацепиным. Были удачные «Посидим поокаем», «Даром преподаватели», «Не отрекаются любя» Марка Минкова. То есть все то, что было красиво написано. Потом была «Ирония судьбы»...

— Она ведь в «Иронии судьбы, или С легким паром» как исполнительница даже в титрах не фигурировала…

— Она офигенно пела там. Как и в фильме «Король–олень». Короче говоря, полтора-два года она делала успехи. И дальше получилось так, что, когда она выходила на концерт, ее неплохо принимали. Она пыталась быть артисткой на эстраде, но с голосом. Кстати, голос у нее противный. Послушай, как она поет. Это бестембровое пение вообще. Но по тем временам это было здорово, потому что так никто не делал. Что дальше произошло? Все стали нести ей песни новые, как Синатре. Помнишь, был один крунер (эстрадный певец, манера пения которого представляет нечто среднее между пением вполголоса («себе под нос») и ритмической декламацией. — «ВМ») у них в Америке, Синатра? И кто бы чего ни написал клевое, все офигительные хиты несли Фрэнку Синатре, потому что он белый, снимается в кино, голубые глазки... И все песни были раскручены. Одиннадцать раз он брал «Грэмми». За 60 лет карьеры Синатра исполнил больше двух тысяч песен разных авторов, гастролировал более чем в 40 странах мира, и пластинки с его песнями проданы в количестве более 150 миллионов экземпляров.

— И к чему мы это вспомнили?

— То же самое с Пугачевой. Любой более или менее интересный хит несли ей, потому что знали, что редактура раскрутит. И она раскручивала, и каждая песня 25 раз звучала в эфире. В результате вся страна знает примерно 30 ее вещей наизусть. Все! Хорошие они, плохие, талантливые, неталантливые — это не имеет никакого значения. Она известный исполнитель.

Дальше Стефанович, который обгадил все, придумал ей вот эту феньку «не делайте мне больно, господа». Типа: вы лезете в мою жизнь. Никто в ее жизнь не лез. Но, когда она стала орать, что в ее жизнь лезут, журналисты решили, что в ее жизнь и правда лезут, раз она об этом орет. И она стала совершать поступки, которые соответствовали этому образу. В результате родилась целая мифологическая история о том, что к ней все пристают, что все ее хотят, что все ее разрывают. И вот эта фигня сегодня (интервью записано весной 2020 года. — «ВМ») доросла до мифологических размеров. И самой Аллы Пугачевой уже как таковой нет. Ее не существует. Есть миф о ней. Причем устоявшийся.

— Почему ты раньше, когда мы работали над первой книгой, об этом не говорил?

— Я сейчас тебе отвечу, почему я не хотел… Это для тебя может быть полезной информацией, которую ты можешь потом использовать. Самая потрясающая штука заключается, знаешь, в чем? В том, что человек не поет с 1986 года. На связках у нее узлы. У нее диапазон — одна октава. Все. Она не может ничего спеть и записать.

— Откуда эти узлы?

— Это шампань после концерта.

— Шампанское в смысле?

— Да. Я считаю, что в этом причина. Неразумное отношение к своему вокальному аппарату. Дальше можно было бы сказать, что она слишком много работала и… переработала. Старик, у меня было примерно 100 концертов в год во Дворце спорта. У нее — 10. Все ее съемки, где она в окружении безумного количества людей, где ей все хлопают, это все было в пяти или в шести местах. Эти съемки тиражируются, переписываются, меняются. У нее не было концертов во Дворце спорта. На первом или на втором концерте у нее наступал капец голосу. А так как Пугачева относилась к себе с уважением и не могла позволить под фанеру рот открывать, поэтому она объявляла, скажем, 14 концертов во Дворце спорта. Зрители сносили кассу на фиг. Она приезжала, работала первый день два концерта, на второй день ей было плохо. Третий день отменялся. Поэтому она не заработала денег.

— Это она-то не заработала?!

— Она не заработала. У нее есть деньги знаешь от чего? От выхода в корпоративные программы. Но это случалось два раза в год. Притом в 1990-е хорошие, когда какой-нибудь «Сургутнефтегаз» мог платить за приглашение 80 тысяч долларов, 100 тысяч долларов. Это можно было раза два себе позволить. Потом она не всегда вела себя там... ну скажем так, сдержанно.

— То есть «включала Градского»?

— Ну хуже. Градский никогда не включал Градского. Это легенды. Я приезжал и пахал. Она работала мало. Пока с ней был Женя Болдин, еще туда-сюда. Женя делал какие-то концерты, корпоративы. Потом Женя стал…

— Он ведь был продюсером Пугачевой?

— Да, бывший муж ее. У нее, когда был Болдин, все было, но он стал поглядывать на молодых... Ее это обидело. И она стала искать себе средства к существованию, поэтому нашла сначала Володю Кузьмина. Он оказался козлом. Потом она нашла этого патлатого рокера, который якобы наркотики жрал. Челобанов. Потом она, значит, выковала Филю. Я видел, как она его сняла и заставила на себя работать. Сначала сделала его, потом стала его доить. А он пошел вразнос... Короче говоря, он еще и дурачок, поэтому она его прогнала. Затем она выкопала Максима, который умный, которому она помогла. В общем, хороший бизнес-союз. Максим ее обеспечивает. Она живет как нормальная женщина — за счет своего мужика. И вот что я тебе скажу еще. Некоторые же люди смотрят ту же Пугачеву не только потому, что они ее любят. Они смотрят, до какой степени можно офигеть. Ну в этом же кайф!

— Какой кайф? Меня расстраивает, когда я не могу рационально объяснить тот или иной феномен шоу-бизнеса.

— Я могу разложить, только видишь, какая вещь. Я музыкант и певец. Заявишь, что Пугачева ничто, скажут: «У Градского не сложилось такой карьеры, как у нашей любимой Аллы Борисовны, — вот он и завидует».

— Но ты же в наших ТВ-беседах иногда резкие заявления делаешь. Вот, например, помню, в соцсетях обсуждали твое заявление в 2019 году про то, что украинской музыки как таковой нет. Не боишься стать невъездным? У них там, в СБУ, черный список, уже 600 человек. Есть белый список из 34 фамилий, это те, которых ждут.

— Макаревич*?

— На первом месте.

— Да ради бога. Ну Макаревич* вообще ни фига не понимает ни в телевидении, ни в политике, ни в музыке как таковой. Он хорошо понимает в одном — как сделать так, чтобы достаточно много лет быть необходимым людям в нашей стране. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, как бы себя ни вел, у него есть аудитория. Люди его какие-то любят, а какие–то нет...

— Многие считают, что «Как молоды мы были» — это песня Градского, ты в курсе?

— Это идиотизм. Многие знают, что это песня Пахмутовой и Добронравова.

— Журналист Дима Шавырин в свое время рассказал мне, что Пахмутова писала... доносы на «Машину времени».

— Пускай мне это скажет, я ему дам по морде прямо в присутствии всех, кто это услышит. Пахмутова два раза приходила на худсовет «Мелодии» и с моей подачи пробивала пластинку «Машины времени», когда у них была с ней проблема. Когда возник вопрос о выпуске пластинки «Машины времени», я сидел на заседании, где я был один, а вокруг меня была шобла идиотов. И закончилось это тем, что один из них, не буду называть фамилию, сказал: «Надо посоветовать группе показать еще вещей 10–12 новых». На что я встал и начал орать: «Вы чего, офигели, что ли? У них 20 хитов, которые поет вся страна. Вы что думаете, что хит так легко написать?»

Короче, я позвонил Але и говорю: «Александра Николаевна, я один не справлюсь с этими идиотами». Я привез ей пленку домой... Когда она приехала на худсовет, то сказала: «Это замечательная группа, у них очень оригинальные стихи, и они создают популярные песни с очень положительным зарядом. Я считаю, что мы все должны поддержать и выпустить пластинку в свет». После этого те, кто должен был хаять, заткнулись.

И второй раз я ее вытащил на защиту «Машины времени», когда через год они поехали на гастроли. Очень много людей приходило на их концерты, и на них начали катить бочку... Она и тогда за них заступилась. И после этого, начиная с середины 1980-х, к ним уже никто не прикапывался. Александра Николаевна Пахмутова никакие письма никуда в жизни не писала. Ни про кого! У нее принцип был. Она не подписывала ничего. Ни «за», ни «против». И Николай Николаевич (поэт Добронравов. — «ВМ») такой же. Это абсолютно точно.

Можно катить бочку на кого угодно, только не на Пахмутову и не на Кобзона. Потому что столько, сколько Кобзон сделал в плюс, даже перечислить невозможно. Другое дело, что он делал это в зависимости от своего вкуса, это понятное дело, но он никогда никого не хаял. Не было такого.

*— признан в России иноагентом.