Как Лев Толстой увлекался восточной философией и хотел написать книгу об освоении Сибири

В эти дни исполняется 195 лет со дня рождения Льва Толстого. Классик русской и мировой литературы посвятил немало времени китайской культуре и даже задумал книгу о том, как русские первопроходцы и переселенцы дошли до границ Китая.

С чем был связан этот интерес и почему дальневосточный роман Толстого так и не появился?

Лао-цзы, Конфуций и толстовство

Уже в дневниках Толстого 1850-1860-х годов мы находим отголоски событий в Китае, а именно - "опиумных войн", развязанных Англией. Британцы добивались свободного ввоза в Китай наркотиков, производившихся в Индии. "Подсадив" Китай на наркоту, Англия получала огромный рынок сбыта. В дневнике Толстой эмоционально откликается на эти "отвратительные дела англичан с Китаем". В рассказе "Люцерн" (1857) он упоминает о жестокости европейцев по отношению к китайцам. В статье "Прогресс и определение образования" (1863) скептически высказывается о тех, кто с оружием в руках идёт "внушать китайцам идею прогресса"…

Несколько позже, в конце 1870-х, Толстой всерьез увлекся китайской философией, хотя ее русских переводов тогда почти не было. Исключительно сильное впечатление на писателя произвела книга "Дао дэ цзин" основателя даосизма Лао-цзы. Сохранились пометки, сделанные Толстым при чтении этого трактата: "Метафизика - прелестно", "Удивительно", "Прекрасно". Помимо Лао-цзы, Толстого увлекли Конфуций, Мэн-цзы и Мо-цзы. Ему были близки мысли о добре и всеобщей любви, отрицательное отношение к насилию и войнам, идея нравственного совершенствования. Толстой писал своему другу и редактору Владимиру Черткову: "Я занят очень китайской мудростью"; "Трудно представить себе, что это за необычайная нравственная высота"; "Очень много почерпнул хорошего, полезного и радостного для себя"… Литературовед Александр Шифман в книге "Лев Толстой и Восток" (М., 1971) указывал: писатель брал из трудов китайских мыслителей то, что "гармонировало с его собственными религиозно-нравственными воззрениями". С другой стороны, восточные мыслители, очевидно, сыграли немалую роль в духовном перевороте, который тогда переживал Толстой.

В 1880-х и 1890-х Толстой намеревается издать серию книг, посвященных китайским философам, начинает статьи о Конфуции и Лао-цзы. "Во-первых, для большинства публики все это совершенно ново; во-вторых, предметы, о которых говорится, самые важные в мире и говорится о них серьезно; в-третьих, высказывается превосходно много высоконравственных вещей", - пишет он Черткову в 1893 году. Ряд замыслов довести до воплощения не удалось, но упомянутый трактат "Дао дэ цзин" все же вышел на русском в переводе японского русиста и толстовца Кониси Масутаро (Даниил Кониси) под редакцией Толстого. В сборник 1903 года "Мысли мудрых людей на каждый день" Толстой включил десятки изречений Лао-цзы, тем же занимался и после.

Толстой принял ожидаемо близко к сердцу ихэтуаньское ("боксерское") восстание в Китае. Его в 1900 году подавил Альянс восьми держав - Австро-Венгрия, Великобритания, Германия, Италия, США, Россия (именно русский генерал Линевич штурмовал Пекин), Франция и Япония. В черновике толстовского "Обращения к китайскому народу" говорилось: "Среди вас совершают… величайшие злодейства вооружённые люди, называющие себя христианами. Не верьте им: люди эти не христиане, а шайка ужасных, бессовестных разбойников…" Обращение осталось незавершенным, но в 1906 году Толстой написал статью "Письмо к китайцу" в форме обращения к китайскому публицисту Гу Хунмину, приславшему Льву Николаевичу свои книги. "Жизнь китайского народа всегда в высшей степени интересовала меня", - пишет Толстой в этом тексте. Констатировав, что китайский народ претерпел немало страданий от "безнравственной, грубо эгоистической, корыстолюбивой жестокости европейских народов", Толстой добавил: "Я думаю, что в наше время совершается великий переворот в жизни человечества и что в этом перевороте Китай должен во главе восточных народов играть великую роль". Этот тезис не только не устарел, но с каждым днем становится все более актуальным…

В последние годы Толстой вел переписку с китайским общественным деятелем по имени Чжан Чин-тун. Тот считал, что Россия и Китай должны сближаться, поскольку в равной степени не приемлют западную цивилизацию. Толстой в ответном письме предостерегал Китай от перенятия "лживых и несправедливых" порядков Запада, советовал держаться своей культуры и соглашался, что между русскими и китайцами есть "внутренняя, духовная связь".

"Сила завладевающая"

Написав "Войну и мир" и завершая "Анну Каренину", Толстой задумал новый роман - о продвижении русских на восток. Вот как рассказывает об этом биограф Толстого Павел Басинский в книге "Бегство из рая": "…Из замысла романа о декабристах, который уже породил "Войну и мир", отпочковывается ещё один грандиозный замысел… Он задумывает произведение о… великом переселении русских землепашцев на юг Сибири и дальше, до Китая". Идея состояла в следующем: ссыльный декабрист, попав в Сибирь, понимает, в чем историческое предназначение России - дойти до границ с Китаем, осваивая зауральские земли.

Некоторые подробности об этом нереализованном замысле находим в дневнике жены Толстого Софьи Андреевны. Писатель говорил супруге, что в "Войне и мире" его интересовала "мысль народная", в "Анне Карениной" - "мысль семейная", теперь же он решил написать книгу о "силе завладевающей". "…Сила эта у Льва Николаевича представляется в виде постоянного переселения русских на новые места на юге Сибири, на новых землях к юго-востоку России", - записала С. А. Толстая в 1877 году. Здесь же она рассказывает, какой интерес вызвали у Толстого встреченные им годом ранее переселенцы, направлявшиеся из Воронежской губернии "на новые места". Вот как, по ее свидетельству, Толстой размышлял о заселении далёких восточных территорий: "Хотя земля китайцев, но её стали считать русскою, и теперь она, несомненно, завоевана не войною, не кровопролитием, а этой русской земледельческой силой русского мужика". Добавим, что в те годы еще не было ни Транссибирской железной дороги, ни пароходной линии Доброфлота "Одесса - Владивосток". Переселенцы двигались на восток своим ходом, путь был неимоверно тяжел и занимал целые годы.

Почему Толстой так и не написал этой книги? "…По разным причинам, но не получается. А главная причина, я думаю, в том, что он не может прыгнуть выше себя как романиста, - пишет Павел Басинский. - Все - Эверест покорен! Выше - только небо!"

Вместе с тем интересно, что уже в "Анне Карениной" Толстой, пусть вскользь, говорит ровно о тех же вещах, о которых пишет с его слов Софья Андреевна. Соответствующие мысли передоверены автором его alter ego - Левину: "Он (Левин. - прим. ред.) думал, что русский народ, имеющий призвание заселять и обрабатывать огромные незанятые пространства сознательно, до тех пор, пока все земли не заняты…". И еще: "…Он (Левин. - прим. ред.) продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю… Этот взгляд русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке".

Долгая дорога на восток

Во времена Толстого русским фронтиром считались Кавказ и Черноморье, а не далекая и малоизвестная дальневосточная периферия. Но интересно, что еще Пушкин стремился и в Китай, и к восточным рубежам России. Когда в 1829 году МИД России направлял в Китай большую дипломатическую и научную миссию, ее глава Павел Шиллинг включил было поэта в состав экспедиции, но царь наложил вето. Интерес Пушкина к Китаю не был поверхностным: он дружил с востоковедом архимандритом Иакинфом (Бичуриным), тот дарил поэту книги по истории Китая. А когда Пушкин отправлялся на последнюю дуэль, на его столе остались выписки из труда путешественника XVIII века Степана Крашенинникова "Описание земли Камчатки"; по всей вероятности, Александр Сергеевич хотел заняться драматической историей освоения Северо-Востока.

Можно сказать, что Толстой пошел по пути, обозначенному Пушкиным. В Китай Лев Николаевич мог попасть сразу после Крымской войны, когда Пекин активно приглашал русских военспецов. Звали и молодого, но уже обстрелянного на Кавказе и в Севастополе артиллериста Толстого. Много позже он рассказывал близким: "Приятель уговаривал меня пойти в инструкторы артиллерийских офицеров. Помню, я очень колебался. Товарищ мой поехал, Балюзек…" Названный Лев Баллюзек (1822-1879, фамилию пишут по-разному) - интереснейшая личность. Как и Толстой, он воевал на Кавказе, оборонял Севастополь. Стал первым постоянным дипломатическим представителем России в Китае. Участвовал в обучении китайских солдат, занимался поставками оружия, выступал против вмешательства Европы в дела Поднебесной.

Толстой, однако, отказался. Не добрался ни до Китая, ни до восточных пределов России (в отличие от своего двоюродного дяди - авантюриста Фёдора Толстого, который в 1803 году отправился в первую русскую кругосветку под командованием Ивана Крузенштерна и в итоге попал на Аляску, за что позже получил прозвище "Американец"). Не написал он и книги об освоении Сибири. В обоих этих отношениях Толстой, как видим, вольно или невольно повторил Пушкина.

И все-таки литературное (вслед за военным, административным, хозяйственным) освоение восточных территорий шло, пусть и небыстро. Пушкин и Толстой исполнили здесь роль камертонов или компасов, наметили маршруты троп, которые позже пришлось торить другим. Первым классиком, добравшимся до восточных границ России, стал Иван Гончаров, который еще в 1852 году отправился на фрегате "Паллада" к японским берегам в качестве секретаря адмирала Евфимия Путятина. В 1890 году Чехов отправился на каторжный Сахалин (ещё раньше на сибирскую каторгу попали Достоевский и Чернышевский, но, в отличие от Антона Павловича, не своей волей). "Восточный поворот", в каком-то смысле запрограммированный классиками ХIХ века, продолжается доныне и даже вошел в официальную российскую повестку. Так что впереди у нас - много восточных страниц. Во всех смыслах этого слова.