Алексей Волынец — о личности одного из советских лидеров
"Деньги нужны до безобразия <…> Я бы хотел, чтобы Вы их прислали возможно скоро <...> Ваш Иосиф", — явно смущаясь от просительного тона, писал товарищ Сталин из туруханской ссылки на исходе 1913 года.
Будущий вождь СССР желал быстрее получить скромные гонорары за свои статьи в партийной прессе, потому просьба адресовалась Григорию Зиновьеву, тогда ближайшему помощнику Ленина. Спустя двадцать с лишним лет уже Зиновьев будет слать просительные письма Сталину — выпрашивая не деньги, а саму жизнь.
Вообще в жизни Григория Зиновьева, одного из первых лидеров советской эпохи, было много писем. Писал он — из подполья, с вершин власти и вновь почти из подполья. Писали ему — товарищи и бывшие враги, ставшие товарищами по несчастью. Писали о нем — например, в знаменитом ленинском "Письме к съезду". И даже писали за него — пресловутое "Письмо Зиновьева" уже скоро век является классическим образцом информационной фальшивки от западной пропаганды.
В день 140-летия со дня рождения человека, переименовавшего Петроград в Ленинград, расскажем не только о связанных с ним письмах, но и о его весьма противоречивой личности.
"В малоимущей мелкобуржуазной семье…"
Григорий Евсеевич Зиновьев родился 20 сентября (нового стиля) 1883 года. Есть версии, что случилось это на три дня позднее — сохранившиеся данные разнятся. Впрочем, именно Григорий Зиновьев ни 20, ни 23 сентября на свет не появился — 140 лет назад в еврейской семье родился младенец Овсей-Гершон Аронович Радомысльский. Русифицированное имя Григорий и партийный псевдоним Зиновьев он примет лишь годы спустя, в эпоху подпольной юности.
Детство Овсея-Гершона прошло в городе Елисаветграде — тогда уездном центре Херсонской губернии Российской империи. Позднее, когда Зиновьев окажется на вершинах власти среди первых лиц пролетарского государства, его официальные биографы станут обтекаемо формулировать, что этот советский вождь "родился в малоимущей мелкобуржуазной семье владельца небольшой молочной фермы". В реальности Арон Радомысльский по меркам провинции царской России был весьма зажиточным предпринимателем.
Так что ранние годы будущего Зиновьева в обеспеченной и любящей семье обещали быть благополучными и счастливыми. Они такими и стали бы, не случись страшная семейная трагедия — в десятилетнем возрасте на его глазах погиб младший брат. Мальчик упал в яму с известью, и маленький Овсей-Гершон винил в этой смерти себя. На всю оставшуюся жизнь его личность получила травматический отпечаток. Даже спустя десятилетия очевидцы и соратники будут отмечать явную склонность Зиновьева к "панике" — психологи и медики без труда разглядят в этом симптомы типичной неврастении.
Впрочем, этот заочный диагноз отнюдь не свидетельствует о его интеллектуальной или моральной слабости. И умственными способностями, и силой воли Зиновьев не был обделен — откровенно трусливые и глупые люди не взлетают к вершинам власти из подполья.
В подполье же Овсей-Гершон оказался рано. Уже в конце XIX века, подростком, он увлекся революционными идеями. Для его эпохи такое не было редкостью, чему способствовали и общественная мода на антимонархические идеалы, и вопиющие социальные проблемы Российской империи. Несомненно, сказалось и этническое происхождение — "черта оседлости" в царской державе законодательно делала евреев подданными второго сорта, толкая многих на путь революционной оппозиции. Не случайно среди земляков и ровесников Зиновьева отыщется еще один выдающийся революционер, даже куда более известный, — Лев Троцкий.
Оба — и Зиновьев, и Троцкий — родились совсем рядом, в Елисаветградском уезде. Оба выросли в относительно зажиточных еврейских семьях, оба рано увлеклись революционными идеями. Впрочем, о сложных взаимоотношениях этих двух земляков, уроженцев степей Новороссии, еще придется рассказать. Пока же вернемся в юность Овсея-Гершона Радомысльского.
В 18 лет он, как участник полулегальных марксистских кружков, впервые задержан полицией. В следующем, 1901 году отец отправляет его за границу — не только подальше от полицейских подозрений, но и для получения высшего образования. Ведь для евреев доступ в вузы Российской империи, напомним, был законодательно ограничен.
В семье планировали, что юноша в швейцарском Берне поступит в университет и со временем станет почтенным инженером-химиком. Овсей-Гершон успешно стал студентом, но революционные идеи увлекали его сильнее, чем реторты и формулы. К тому же именно там, в швейцарском Берне, в 1903 году он знакомится с Лениным. И эта встреча меняет жизнь 20-летнего юноши навсегда.
"Поездка в полсотни верст на велосипеде…"
"Радомысльский не показался мне сразу особенно обещающим. Это был несколько тучный молодой человек, бледный и болезненный, страдающий одышкой и, как мне показалось, слишком флегматичный…" — свидетельствуют мемуары Анатолия Луначарского, будущего первого наркома (министра) просвещения советской эпохи.
В начале XX века в швейцарской эмиграции Луначарский был одним из ближайших соратников Ленина, еще молодого вождя самых радикальных социал-демократов.
Как видим, юный Овсей-Гершон не производил впечатления на окружающих. Зато окружающие революционеры весьма впечатлили студента из херсонской провинции. "Принимает близкое участие в работе заграничных социал-демократических групп, выступает с рефератами в небольших кружках…" Позднее, когда он взойдет на вершины власти, строки официальной биографии так опишут его первые скромные шаги на пути профессионального революционера.
Революцию 1905 года Овсей-Гершон встретил уже среди самых близких и верных ленинцев. Он возвращается в Россию, но не на малую родину, а в кипящую бунтом столицу империи. Именно там окружающие узнают его как Григория. Но еще не как Григория Зиновьева, а как "Григория Московского" — по Московскому району Петрограда, где он вел агитацию и создавал революционные группы.
В те бурные годы "Григорий Московский" успеет многое — поучаствует в подготовке вооруженного восстания в Кронштадте, проведет несколько месяцев в тюрьме, будет избран в руководство социал-демократической партии. Царским властям его подпольную роль раскрыть не удастся, он вновь сумеет бежать за границу. И там к 1908 году наконец станет Григорием Зиновьевым — новый псевдоним выберет в честь псевдонима жены — его супруга, Злата Лилина, тоже участвовала в нелегальной деятельности большевиков и носила подпольную кличку Зина.
Как видим, выбор вошедшего в историю имени не обошелся без любовной романтики, пусть и специфично-подпольной. С тех пор и навсегда Овсей-Гершон Радомысльский стал Григорием Зиновьевым. И что важнее, именно с тех пор новоиспеченный Зиновьев стал не только близким соратником, но и одним из очень немногих личных друзей Владимира Ленина.
После провала первой революции их семьи в эмиграции жили рядом, нередко вместе отдыхали. На скромный эмигрантский быт Зиновьев зарабатывал переводами, благо неплохо освоил французский и немецкий, а в редкие выходные катался вместе с Лениным на велосипедах.
"Сколько раз Владимир Ильич в Париже увлекал нас на велосипеде за 50–70 верст только для того, чтобы на живописном берегу красивой реки выкупаться и погулять. Поездка в полсотни верст на велосипеде в прекрасный французский лес для того, чтобы собрать ландышей, считалась обычным делом…" — будет позднее с явной ностальгией рассказывать Зиновьев в первых советских мемуарах о самом первом советском вожде.
Впрочем, деловой и фанатичный Ленин ценил своего товарища и друга не только за велосипедные прогулки. В те несколько лет кануна и начала Первой мировой войны Зиновьев стал правой рукой и ближайшим секретарем вождя большевиков, поддерживая его во всех спорах и политических дискуссиях. При этом Григорий постоянно писал множество статей, готовил митинги и собрания, активно занимался партийной перепиской и иными хлопотами. Не зря Сталин из ссылки обращался с просьбами именно к Зиновьеву.
Близость Зиновьева к Ленину отмечали в те годы и ярые противники большевиков из среды эмигрантов-социалистов. Вот как вспоминал об этом один из эсеров, заставших Ленина и Зиновьева в Швейцарии в 1917 году в первые дни по пришествии вестей о Февральской революции: "Ленин стал разливать свой яд через обычный канал — через своего послушного и верного лакея — энергичного, циничного, деревянного и бессердечного опричника "товарища Зиновьева". Пока эсеры и социал-демократы размышляли, почесывали затылки, готовясь созвать свой митинг, быстроногий Зиновьев прилетел в Лозанну ястребом, немедленно созвал митинг, предвосхитив наш, овладел президиумом и заявил, что он собрал русских эмигрантов не для дискуссии, а для сообщения об отъезде в Россию".
"Этот голос может доминировать над тысячами…"
Ленин и Зиновьев возвращаются в революционную Россию вместе в знаменитом "пломбированном" вагоне. Отсюда уже начинается та часть бурной биографии Зиновьева, где о каждом этапе можно писать отдельную книгу.
Весной и летом 1917 года он становится одним из самых популярных ораторов Петрограда.
"Обычно такой спокойный и рыхлый, он зажигался во время речи и говорил с большим нервным подъемом. У него оказался огромный голос тенорового тембра, чрезвычайно звонкий <…> Было ясно, что этот голос может доминировать над тысячами слушателей" — так вспоминал Луначарский об ораторских способностях Зиновьева.
Если Ленин рождал идеи, тогда популярные в массах, то Зиновьев был одним из главных рупоров этих идей. Неслучайно Зиновьев и Ленин, вернувшиеся вместе в Россию, вместе же скрывались от Временного правительства. Накануне осени 1917 года их убежищем стал шалаш под Петроградом у станции Разлив — в советское время один из самых культовых объектов "ленинианы".
Зиновьев оставил яркие воспоминания о тех днях последнего ленинского подполья — как мерзли под одним одеялом, как пекли в золе картошку, как даже прощались с жизнью.
"Помню один момент, сильно взволновавший нас, — вспоминал Зиновьев. — Ранним утром мы вдруг слышим частую, все усиливающуюся, все приближающуюся стрельбу на совсем близком расстоянии <…> Это вызвало в нас уверенность, что мы выслежены и окружены. Выстрелы становились чаще и ближе <…> Помню слова Владимира Ильича, сказанные не без волнения: "Ну, теперь, кажется, остается только суметь как следует умереть". Твердо запомнил эти слова …"
Позднее выяснилось, что это отряд юнкеров разоружал рабочих Сестрорецкого оружейного завода.
После таких совместных приключений Ленин простил своему верному оруженосцу даже его выступление вместе с Каменевым против свержения Временного правительства. Заметим, что это было единственное принципиальное расхождение Зиновьева с вождем большевиков. И накануне Октябрьской революции в Смольный они явились вместе, только Ленин для конспирации сбрил бороду и усы, а Зиновьев, наоборот, отрастил усы и бородку, каковые ни до, ни после никогда не носил.
За последующие годы Гражданской войны Зиновьев прожил целую жизнь, будучи главой "Петроградской трудовой коммуны" — по сути, всего северо-запада России. Город на Неве тогда пережил страшный голод, и Григорий Зиновьев, к изумлению своих товарищей-большевиков, был готов даже на переговоры с белыми властями Сибири, чтобы закупить спасительный хлеб для бывшей имперской столицы.
Именно Зиновьев с 1919 года возглавлял Коминтерн, Коммунистический интернационал — всепланетарный союз самых радикальных партий. Впрочем, это еще одна большая тема, требующая для раскрытия целой книги. Заметим лишь, что для стороннего наблюдателя век назад пост главы Коммунистического интернационала обоснованно воспринимался главнее и выше, чем все иные официальные посты в новорожденном СССР.
Тогда за рубежом именно Зиновьев зачастую воспринимался первым лицом непонятного явления, возникшего на месте Российской империи. В 1924 году британские спецслужбы организовали дезинформационную кампанию, вошедшую в историю как "Письмо Зиновьева". От его имени якобы велась подготовка вооруженного выступления в Англии. Фальшивое письмо использовалось для внутриполитической борьбы в британском парламенте. Власти Британии лишь спустя ряд поколений, только в 1999 году признали, что Zinoviev letter к Зиновьеву и Коминтерну не имеет ни малейшего отношения.
"Клянусь Вам памятью Ленина…"
Ровно век назад Григорий Зиновьев — глава Петрограда и Коминтерна — по праву считался одним из самых первых советских вождей. Многие очевидцы тогда отмечали, что бывший скромный подпольщик и эмигрант сделался весьма властным сановником. Но в том-то и суть, что обладавший немалыми талантами — ораторским, публицистическим и политическим — и даже привыкнув к большой власти, даже стоя во главе целой пирамиды преданных сторонников, Григорий Зиновьев настоящим вождем так и не стал.
Если Сталин или Троцкий были самостоятельными фигурами, то Зиновьев и на вершинах власти остался лишь верным помощником, верной тенью Ленина. "Почему с нами больше нет Ильича? Ведь все могло быть по-иному…" Эта почти детская растерянность звучит в мемуарах Зиновьева, опубликованных через пару лет после смерти первого советского демиурга.
Последним политическим деянием Зиновьева стало переименование города на Неве в Ленинград. Впрочем, тут он отчасти действовал по примеру последнего царя, тоже менявшего Петербург на Петроград. Кстати, в том же 1924 году родной город Зиновьева из Елисаветграда переименовали в Зиновьевск — вообще его малой родине в этом смысле не повезло, за последние 100 лет город, где он родился, менял имена аж четыре раза…
Сам же Григорий Зиновьев в том 1924 году был страшно занят борьбой со своим земляком — Львом Троцким. Несмотря на всю близость происхождения и убеждений, их неприязнь возникла задолго до революции и лишь выросла в годы Гражданской войны. Троцкий был политически и психологически мощнее, а "товарищ Зиновьев", интригуя против земляка, порою попадал в комичные положения.
К примеру, когда Лев Троцкий решением советского правительства стал ответственным за сбор церковного золота, ревнивый Зиновьев потребовал, чтобы его сделали ответственным за сбор драгоценных камней. Троцкий на следующее заседание в Кремле пришел с золотым кубком, украшенным рубинами, и под общий смех предложил Григорию выковырять "камушки" из золота.
Противоречия двух уроженцев Елисаветградского уезда, конечно, не сводились только к таким почти анекдотичным интригам, но история показательная. Словом, неудивительно, что, завзято борясь с Троцким, Зиновьев неожиданно для себя проиграл другому вождю — Сталину. Проиграл в открытой политической борьбе даже в сердце своей цитадели, в Ленинграде, притом задолго до каких-либо репрессий.
Дальнейшее его падение, завершившееся расстрелом, описано во множестве книг уже о сталинской эпохе.
Сразу после ареста в декабре 1934 года сломленный Зиновьев писал Сталину: "Ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина <…> Умоляю Вас поверить этому честному слову".
Последнее письмо Зиновьева осталось без ответа.