«КГБ хотело Летова немного "притушить"». Каким был и как жил лидер «Гражданской обороны»
В пятницу, 8 ноября, исполняется ровно 40 лет с момента, как парень с окраины Омска по имени Егор Летов создал группу «Гражданская оборона». Он хотел быть услышанным, но даже не представлял, что станет одним из самых известных поэтов и рок-музыкантов в стране. Каким он был и каким было его время, почему ему не нравилось быть популярным, какие о нем ходят легенды и существовал ли сибирский панк-рок — об этом и многом другом «Мосленте» рассказал друг Егора, музыкальный критик и автор четырех книг о «Гражданской обороне» Алексей Коблов. Ниже — его монолог.
Про время, которое просто было таким
На самом деле мы все тогда так жили — многие вещи, в том числе и альбомы Летова, создавались в таких условиях — домашних, квартирных. Но Егор — особый случай.
Все происходило в трехкомнатной хрущевке на окраине Омска. Это была квартира, в которой Егор жил со своими родителями. К сожалению, его мама рано умерла. Они остались в этом доме вдвоем с отцом.
Родители выделили ему комнату, которая в итоге стала звукозаписывающей студией. Там он, собственно, все и придумал.
Конечно, это что-то уникальное. Все это создать, а потом и записать в квартире, в жилом доме… Егор был прекрасным звукорежиссером. Гениальным. У него был очень тонкий вкус.
Про место, где много что происходило
Сибирь — это все-таки Сибирь. Волшебное место. Там происходило много удивительных вещей. Именно поэтому Егор все время там и жил, не хотел уезжать.
В то время появлялись такие люди — носители знания и точки сборки для всех остальных. Мы все тогда были очень увлеченными, любознательными, очень много слушали, читали, смотрели, впитывали какое-то невероятное количество информации. И все это мы пропускали через себя.
Егор этим питался с самого раннего детства. Большую роль тут сыграла его мама, которой, собственно, посвящена песня «Моя оборона». Когда через тебя проходит колоссальный поток знания, если в тебе самом хоть что-то заложено — что-то неизъяснимое, сверхъестественное, в какой-то момент твой талант начинает проявляться. Это неизбежно.
Про лед под ногами майора
Часто все получалось их простых бытовых ситуаций. Многие строчки и у Егора, и у Янки Дягилевой, и у Черного Лукича, и вообще у большинства из сибирской компании возникали из, говоря честно, банальнейших вещей.
Простой пример. Песню «Лед под ногами майора» все знают. Формально признано и увековечено, что это такой вызов в адрес майора Мешкова, который страшно прессовал Летова, когда начались репрессии против «Гражданской обороны».
На самом деле у нее есть предыстория, которую замечательно рассказывал Валерий Рожков, друг Егора и музыкант из группы «Флирт». В общем, все случилось, когда Егор впервые приехал в Новосибирск и дал первый публичный концерт для горстки друзей (там было 10−15 очень неслучайных человек). Тогда они песен Летова ни разу не слышали, а среди его вещей были уже те, что мы все знаем сейчас. В общем, он сыграл… Тишина. Ни хлопков, ни возгласов. Ничего. Люди не поняли, не приняли.
И вот, возвращаясь с этого, прямо скажем, неудачного концерта, он просто поскользнулся и упал. Дело было зимой. Выругался: мы — лед под ногами майора.
Потом уже все это привязалось к тому самому майору Мешкову и всем этим историям с КГБ.
Наташа Чумакова (рок-музыкант, журналист, режиссер и вдова Егора Летова — прим. «Мосленты») рассказывала, как в их доме мог быть потоп — случился засор в ванной, квартиру затопило. Егор весь вечер сначала убирает воду, потом все это превращается в стихотворение, а оно — в песню. Это, конечно, не дословный пересказ, но подобные эпизоды, какая-то совершенно обычная жизнь становились спусковым крючком для чего-то нового.
Про беспонтовый пирожок
Есть у Егора очень цепляющий образ — беспонтовый пирожок. Яркий такой, а вышел из обычного поезда.
«Гражданская оборона» ехала на гастроли. Нашего замечательного друга Женю Колесова попросили купить какой-нибудь еды в дорогу. И вот он приносит пирожки, купленные на вокзале, поезд отправляется, Егор разламывает один из них, а там — ничего. Пирожок без никто. В общем, назван он за это был беспонтовым, а потом превратился в песню.
Это яркое восприятие мира и есть гениальность автора в самом широком смысле. Ты вот стоишь, говоришь с ним, а у него вдруг взгляд останавливается. И смотрит он даже не вдаль и не в себя, а вообще непонятно куда. Видимо, в этот момент с ним что-то и происходит.
Про записную книжечку и плохие фотографии
Было множество разных историй. Например, Егор был очень открыт для общения. Он в свое время много катался по стране — и когда был в бегах, и уже с концертами. И он постоянно общался с разными людьми, даром, что интроверт.
У него была записная книжечка, где было множество телефонов. Уже после его смерти Наташа Чумакова сказала мне, что еще до нашего знакомства у него был и мой домашний телефон. А я до того момента, как мы встретились лично, слушал его записи, но не представлял, как он выглядит. Фотографий не было, вернее, были, но только те, которые нам его брат, Сергей Летов, показывал в 1986 году. Качество у них было ужасное.
На снимках были люди в невероятном гриме, с безумными начесами. Это отдавало панком и пост-панком, британским, примерно из конца 1970-х. Про «Гражданскую оборону» в тот момент мы ничего не знали. А Егора тогда как раз страшно прессовали в Омске. Его брат специально привлекал к нему внимание, чтобы Летова не сгубили в психушках.
Я тогда увидел фото и подумал: вот бы этим ребятам концерт устроить… Потом мы быстро сообразили, что это невозможно. В таком виде не то, что выступать, а на улицу выйти — самоубийство.
Про излишнее рвение органов
Все эти омские репрессии против Егора и «Гражданской обороны» — очень локальная история. Он же в одно время просто сбежал из Омска. При этом они с Янкой побывали в Москве, Ленинграде, в Крыму, в Риге — они объездили множество городов. И никто Егора там не трогал. Вся эта жесть была инициативой исключительно местного КГБ.
Ему нельзя было возвращаться именно в Омск. Но Егор мог приехать, например, в Новосибирск и спокойно разгуливать там в своей шинели с булавками.
Про причины для таких преследований говорить сложно. На мой взгляд, Летов просто попал под раздачу. Причем, возможно, по какой-то своей доверчивости, а то и просто по случаю.
Про Егора и его друзей вышла статья в местной газете. Они там даже не называли своих настоящих имен, а это все равно стало командой «Фас!» Но это не было борьбой государства с рок-музыкой. Просто люди выделялись из общей массы. Надо было их немного притушить.
Это не только страшно, но еще и очень унизительно. Представьте, сидит человек в комнате со своими близкими, без посторонних, а буквально через пару дней их всех по одному начинают арестовывать. И человек начинает задаваться вопросом: а кто их сдал? Кто написал донос? Егор до конца жизни так и не узнал, кто это сделал, но первое время подозревал самых близких.
Пришлось ему, конечно, побегать… А потом все угомонилось. Не только в Омске — по всей стране. Контркультура перестала интересовать соответствующие органы, к тому же она потихоньку становилась абсолютно легальной.
Про то, то здесь вам не Москва
Эти локальные истории о преследованиях даже страшнее больших, широких. В конце концов, ты можешь сгинуть в очередной психушке или выйти обратно совершенно потухшим, не собой, никаким.
А попасть в эти жернова было не просто, а очень просто. Наверное, сейчас такие рассказы могут показаться забавными, а вот тогда было совсем не смешно. Приходили люди, спрашивали: «Есть запрещенные книжки?» — и все, понеслось.
Олег Судаков, он же Манагер и лидер группы «Родина», замечательно вспоминал подобные истории. Мы опять недавно виделись в Омске. «"Мастер и Маргарита"? Да вы с ума сошли! Эта книга в Москве издавалась!» — а в ответ: «Ну, знаешь, здесь не Москва».
Конечно, подпадал под это и самый разный самиздат. Летов свои первые альбомы, вроде «Оптимизма» и «Мышеловки», записал в одиночку — сам играл на всех инструментах. Потом он просто раскидал записи по ключевым людям в Москве, Ленинграде и других крупных городах. Буквально за неделю копии этих пленок были на магнитофонах всей страны. Это было мгновенное распространение, шустрее современных стримингов.
Про легенду о сибирском панке
Легенда о сибирском панке придумана Егором Летовым. Там же не было никакого массового движения, как, например, в Нью-Йорке или в Британии 1970-х. Не было сотен групп и тысяч поклонников. А был очень маленький и тесный круг людей, собранный по принципу «Я ищу таких, как я…»
Но кто-то в этом кругу оказался Янкой Дягилевой, а кто-то — Черным Лукичем или Олегом Судаковым. Люди просто проявляли себя, как самодостаточные, самобытные авторы. Таким и был тот самый сибирский панк, который иногда представляется чем-то широким и масштабным.
Человек 30 там было в общей сложности — авторы и музыканты, а с ними их ближайшие друзья и подруги. И больше никого. Это потом все обросло легендами и мифами, когда вышло на большую сцену, и появились поклонники, слушатели.
Про мысли о смерти
Был у Егора один мощный переломный момент — разочарование от того, что все, что он делал, стало настолько известным. Ему было слишком много популярности, слишком много славы. И это было не то, чего он и вообще мы все хотели.
Записи, которые тогда от него мне приходили, — хроники пикирующего бомбардировщика. И он делал пометку: это не для широкого распространения, только для наших, для своих. Он пытался сопротивляться неуклонно растущей популярности.
А в 1990 году Егор всерьез задумывался о добровольном уходе из жизни. Даже песня «Это знает моя свобода» имеет подзаголовок «Последняя песенка моя».
Он ушел тогда на дачу и сжег все свои черновики. Именно поэтому не существует черновых записей ранних стихов и песен. Все сгорело. Его решение свести счеты с жизнью не было страданиями юного Вертера. Это был выбор взрослого человека.
Причинами он ни с кем не делился, никому ничего не объяснял. Он не был в каком-то состоянии аффекта и не пытался привлечь к себе внимание подобным образом. Причина, я уверен, была такой. Тогда его силами и силами его друзей создавалась уникальная вещь, появлялось какое-то новое откровение, знание, что несло в себе невероятную энергию. И оно оказалось никому не нужным. Всем хотелось просто приходить и орать «Панки хой!». Это было глубокое разочарование Егора, когда на концертах начались погромы, когда стало понятно, что люди идут на «ГрОб» не как на праздник, а как на дебош.
Про два самых страшных кризиса
Еще у Егора тогда был творческий кризис, но он сумел его преодолеть и вернуться к жизни. Таких кризисов у него вообще было два. В 1990 году ему казалось, что он уже все сказал, все написал, хватит. Можно отдыхать — хоть на этом свете, хоть на том.
А второй жуткий кризис был уже в 1997 году и продлился до 2002 года. За эти пять лет Егор не написал ни строчки, ни ноты. Он был в страшной апатии. Это очень на него давило.
Это вообще давит невыносимо. Башлачеву полутора лет хватило, чтобы выйти в окно. Его поток иссяк, он не смог это перестрадать.
К счастью, с Егором вышло по-другому. Рядом с ним были родные и близкие, которые максимально его поддерживали. И ждали, ждали и ждали, когда он снова откроется. Это случилось в 2002 году. В результате появились три великих альбома — «Долгая счастливая жизнь», «Реанимация» и «Зачем снятся сны?».
Про площадки и массы
Когда в 90-х появилась возможность играть на хороших инструментах и с хорошей аппаратурой, все только обрадовались. И Егор — не исключение. Ему нравилось играть в хороших местах, где все звучит именно так, как и должно звучать.
Понятно, что большинство людей приходило просто на что-то модное, популярное. Но среди них могли быть те самые процентов десять, ради которых все это и делалось.
Егор был личностью противоречивой, хотя всем свойственно со временем менять образ мыслей. В 1980-х он говорил, что одиночка опаснее для застоявшегося социума, чем целое движение. А уже в 1990-х утверждал, что это больше не актуально, и везде нужны массы и массы — из них должно произрасти нечто.
А вот стадионов у «Гражданской обороны» было не так уж много. Можно пересчитать по пальцам одной руки. Кстати, стадион для музыканта — не самое удачное место. Тут нужно играть не рок, а в футбол и в хоккей.
Про внешность, которую никто не ожидал
Легенд про «Гражданскую оборону» было очень много. В первую очередь — о внешности Егора. Его очень часто представляли совсем не таким, каким он был на самом деле.
Когда люди слушали его записи, им казалось: Летов — здоровенный, высокий сибирский детина, настоящий таежный медведище. А оказывалось, что это интеллигент в роговых очках с очень тихим голосом, скромный и стеснительный.
Тогда же не было соцсетей, как сейчас. И мы могли с Егором находиться на одном фестивале в Подольске, но, поскольку не были представлены, не узнавали друг друга. Я не знал, как он выглядит, он не представлял, как выгляжу я. В итоге мы познакомились только через год после этого.
Про то, как нужно было орать на лес
Еще одна легенда — Летов всегда был таким, каким потом его узнала вся страна. Это тоже миф.
Егор сам рассказывал, что свой знаменитый голос ему пришлось разрабатывать, тренировать. Он ходил в лес и кричал там, орал, громко пел песни. Дома, чтобы не пугать родителей, он кричал в подушку. Так и появился этот самый голос Летова, а люди думали, что он у него такой с рождения.
Еще говорят, что и он, и Янка Дягилева чуть ли не с самого рождения обладали признаками гениальности. Это тоже неправда. Они не были вундеркиндами в свои два или три года. Это, конечно, были очень умные дети, которые рано научились читать, но все-таки таланту свойственно проявляться, когда человеку 16-18 лет.
Про двойников Летова
Про то, что в 1990-м Егор действительно хотел уйти из жизни, не знал никто, кроме него самого. Даже близкие узнали об этом позже, когда кризис уже миновал. Но в самих его вещах был такой разрушительный посыл, что народ как-то сам по себе понял: что-то не то. В общем, пошли слухи.
Легенд, что Летов покончил с собой на рубеже 1980-х и 1990-х, было немерено. Подогревало все это то, что тогда «ГрОб» два года нигде не выступала. Егор сидел дома и записывал материал, ни в чем особо не участвовал, на людях не появлялся.
И в этот период по тусовке и вообще по стране катались какие-то люди в таких же очках и выдавали себя за Егора Летова. Они просто пытались его собою заменить, потому что настоящего Егора нигде не было.
Про Янку, Егора и их письма
И, конечно, есть самая невеселая легенда — мрачная сказка про Янку и Егора, который якобы так давил на нее, что и додавил окончательно, до смерти. Вот только это к реальности никакого отношения не имеет.
Даже когда они уже расстались, разошлись жить своими жизнями, они постоянно поддерживали отношения. Егор и Янка писали друг другу письма, между ними была теплая и трепетная дружба.
Янка была чем-то невероятным, настоящим чудом. И многие знают об этом, окружают ее даже неким ореолом святости, и я не стал бы с этим спорить. Но представлять Егора, как чудовище, как настоящее зло — это глупость.
И, кстати, есть еще мнение, что, если бы не Егор, Янка так бы и пела чистые хипповые песни, а Летов напихал в них всякого панка. Но это тоже неправда. Янка попросила его об этом сама. Я это видел собственными глазами и слышал собственными ушами.
Про сердце, которое остановилось
Еще один набор мифов — легенды про смерть Егора. Они рождались по-разному, в том числе и благодаря не самым добросовестным информаторам из числа медиков. Так появлялись некоторые «инсайды», которые расходились с официальной версией.
Но есть объективная, четкая и ясная информация. Егор Летов умер от сердечного приступа. Все. Так иногда случается с людьми.
Но до сих пор, когда я приезжаю в Омск, находятся те, кто начинает расспрашивать: «Алексей, скажите честно, он там, может, с собой покончил?»
Просто людям хочется придумать и занести в реальность какого-то своего Летова. Вот и с Янкой — то же самое. Но с ней, да и с ним произошли несчастные случаи. Вот, собственно, и все.