В четверг, 27 февраля 2025 года, не стало одного из лучших шахматистов в мировой истории Бориса Спасского. 10-й чемпион мира ушел в возрасте 88 лет (а месяцем ранее скончалась его сестра, знаменитая шашистка Ираида Спасская). Он проиграл главный матч своей жизни Бобби Фишеру, однако никогда не испытывал ненависти к своему сопернику, несмотря на все его выходки. Спасский отличался оригинальным для СССР взглядом на жизнь, почти 40 лет провел в эмиграции и вернулся доживать свой век в современную Россию, чему предшествовала загадочная история с французской семьей. Он говорил, что шахматный гений никогда не делал человека счастливым, — и вместе с тем жил шахматами до конца своих дней. «Лента.ру» — о великом Борисе Спасском.

***

В начале 1970-х годов группа сильнейших советских гроссмейстеров оказалась на приеме у высокого партийного начальника Евгения Тяжельникова. Тот много и вдохновенно говорил о важности вклада в стройки коммунизма, о необходимости ездить туда и мотивировать простых рабочих. Одни шахматисты соглашались с оратором и выражали готовность отправиться в поездку немедленно, если существует такая необходимость. Другие всячески пытались уклониться от диалога. Наконец, выступил Борис Спасский. 10-й чемпион мира отрезал:

«Стройки коммунизма не для меня».

Выросший при благосклонном отношении советской власти и достигший при ее участии величайших спортивных высот, он ее не любил, а в КГБ на шахматиста, как говорили, имелась массивная папка компромата. Спасский никогда не считался диссидентом, хотя порой позволял себе и такое, на что не отважился бы никто.

«Хотел украсть белого ферзя»

Дед шахматиста по отцовской линии Владимир Спасский был православным священником, избирался в дореволюционную Думу от черносотенной партии. Он пережил гонения на духовенство в раннем СССР, но погиб уже в преклонном возрасте от побоев, нанесенных немецкими солдатами во время оккупации Курской области. Первые воспоминания Бориса Спасского были связаны с войной. Перед самой блокадой его успели эвакуировать из Ленинграда вместе с братом Георгием и другими детьми. Они оказались в одном из детских домов Кировской области, где пятилетний Боря впервые сел за шахматную доску. В 1944-м родители смогли забрать сыновей. После воссоединения семья поселилась в бараке в одном из рабочих поселков под Москвой. Когда становилось особенно трудно, мать цитировала Некрасова, которого знала наизусть. Спасский на всю жизнь запомнил эти строчки — про тяготы жизни на Руси.

Вскоре Спасский-старший, офицер советской армии, ушел к другой, бросив беременную супругу. В том же году на свет появилась будущая многократная чемпионка СССР по шашкам Ираида Спасская (Борис Васильевич пережил свою сестру на один месяц). После войны многодетная мать Екатерина Петрова вернулась в Ленинград. Псковская крестьянка по происхождению, она еще, конечно, не знала, каким талантом обладают ее младший сын и дочь. Именно в Ленинграде Борис Спасский по-настоящему заболел шахматами.

«Очень полюбил белого ферзя, потому что он так разгуливал по всему полю сражения, что не увлечься было невозможно, — вспоминал он. — Я даже хотел его украсть».

Самый юный перворазрядник в СССР, чемпион мира среди юношей, участник турнира претендентов в 19 лет — профессиональный взлет Бориса Спасского был стремительным. Но его путь к вершине не получился простым и быстрым. Лишь через десять лет после своего первого большого успеха Спасский сумел преодолеть все отборочные испытания и заслужил право на матч за мировую шахматную корону.

«Спасский был абсолютно и во всех отношениях универсальным шахматистом, — оценивал своего соперника 12-й чемпион мира Анатолий Карпов. — Он равно хорошо умел атаковать, защищаться и аккумулировать позиционные преимущества. Именно он создал моду на универсализм, сохранившуюся до наших дней».

«Фишеру он проиграл по глупости»

Послевоенные годы прошли под знаком тотального превосходства советской шахматной школы. Все 1950-1960-е годы ее представители доминировали на международной арене и неизменно разыгрывали шахматную корону между собой. Василий Смыслов сменял в ранге чемпиона мира Михаила Ботвинника, тот брал реванш, но уступал титул Михаилу Талю — и снова возвращался на Олимп в своем неподражаемом стиле. После Ботвинника наступила эпоха Тиграна Петросяна. В 1966 году он успешно защитил звание чемпиона, победив в напряженной борьбе претендента Спасского. А вот три года спустя чемпион сложил свои полномочия, уступив в не менее упорном противостоянии со счетом 10,5:12,5.

«Мне звание чемпиона мира никогда никакого счастья не приносило, — утверждал Спасский. — Материально я немножко улучшил свою жизнь, но в общем-то ничего такого не было. Я инстинктивно никогда не стремился стать чемпионом».

И все же главный матч своей жизни Спасский проиграл. Их битву с американским гением Бобби Фишером за мировую шахматную корону в 1972-м называют одной из самых интригующих за всю шахматную историю. Чудоковатый претендент, как известно, постоянно выкрутасничал: то он не прибыл в Рейкьявик к назначенному сроку, то после проигрыша первой партии не вышел на вторую — и получил заслуженный ноль. Фишер настолько демонстративно пренебрегал регламентом, что, раздув скандал, вполне можно было добиться его дисквалификации — и шахматная корона осталась бы в СССР. Председатель Спорткомитета Сергей Павлов по телефону из Москвы уговаривал чемпиона подать протест. Однако мягкий по характеру Спасский, напротив, усиленно гасил страсти и шел на уступки сопернику. В итоге американцу удалось переломить ход матча и добиться итоговой победы.

«Мне было его жалко, — признавался Спасский "СЭ" в 2016 году. — Видел — парень сходит с ума! А относился я к Бобби хорошо. Но во мне должен был проснуться спортсмен, для которого победа важнее всего. Я фокусов не придумывал. В отличие от Фишера — который сыпал заявлениями по любому поводу».

Несмотря на поражение, Спасский приобрел новых поклонников в СССР и мире: людей впечатлило поведение поверженного чемпиона, его позитивные отзывы о сопернике, тогда как многие другие шахматисты зачастую упражнялись в том, как побольнее уколоть соперника и обвинить его в различных кознях. В свою очередь, великий Ботвинник подозревал Спасского чуть ли не в стяжательстве, полагал, что тот неверно расставил свои приоритеты — и был за это наказан.

«Думаю, что Фишеру он проиграл матч по глупости, — отмечал Ботвинник. — Переоценил себя. Творчество и деньги сопутствуют друг другу. Вопрос — что важнее? Или деньги — для того, чтобы играть в шахматы, или шахматы — для того, чтобы зарабатывать деньги. Ну, он перешел на вторую систему и потерял интерес к шахматам».

Спасский и правда получил астрономический по меркам СССР гонорар — 93 тысячи долларов. Сам он, по его же словам, с деньгами всегда расставался легко и потратил всю сумму за четыре года. Про сюжет матча быстренько сочинили анекдот:

«Фишер много капризничал, долго не приезжал в Исландию. Когда приехал, Спасский говорит ему: с опозданием, мол, явился, так не полагается. На это Фишер отвечает: "Ничего, я вас отпущу пораньше"».

Потом высказывались предположения, что скандальность американца была ни чем иным, как четко продуманным психологическим приемом с целью вывести Спасского из равновесия. Поверженный чемпион признавался, что выходки Фишера действительно выбили его из колеи. По прошествии лет Спасский обвинил в поражении своего помощника Иво Нея. По его заверению, эстонский мастер оказался американским шпионом и «сливал» лагерю Фишера важную информацию. Соперничество в Рейкьявике вдохновило Владимира Высоцкого на создание выдающейся баллады «Честь шахматной короны» в двух частях («Подготовка» и «Игра»), которая на долгие годы стала в СССР неофициальным гимном шахмат. Все слежу, чтоб не было промашки, Вспоминаю повара в тоске. Эх, сменить бы пешки на рюмашки, Сразу б прояснилось на доске! Эти слова, склонившись над черно-белой клеткой, шахматисты напевают про себя и в наше время.

«Развожусь с французской женой, теряю все имущество»

В эпоху застоя гроссмейстер разъезжал по советским дорогам на американском Ford Mustang (таких машин в Москве было всего две, вторая — у теннисиста Александра Метревели) и отличался свободомыслием. Кто-то связывал его с шестидесятниками Евгением Евтушенко и Василием Аксеновым, другие находили общее между шахматистом и поэтом Иосифом Бродским. Сам Спасский старался не делать политических заявлений, но приветствовал «Пражскую весну» и, говорят, возмутился из-за ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию.

Карьера Спасского постепенно миновала свой пик. Сам он объяснял, что с возрастом слабеет не столько шахматная память, сколько способность к борьбе. Снижается спортивная злость и человеку, как бы он не убеждал всех в обратном, становится в общем-то все равно. Пропадает жгучее желание побеждать во что бы то ни стало. Как и Высоцкий, шахматист женился третьим браком на француженке русского происхождения, внучке белого генерала Марине Щербачевой. Как утверждал Спасский позднее, секретная служба Франции буквально преследовала его избранницу, тогда как за ним самим следил КГБ. Тем не менее, власти СССР позволили ему переехать к Щербачевой, не выходя из советского гражданства. С середины 1970-х Спасский обитал в Париже, где в то время доживали свой век эмигранты первой волны и уже обосновались новые выходцы из Советского Союза, например, начинающий писатель Эдуард Лимонов.

«Уехал только потому, что это давало возможность свободного выбора турниров, — рассуждал шахматист. — Спорткомитет от них отсек. Хотя поездки не стоили бы ни копейки — на мое имя присылали персональные приглашения. Но чиновники отвечали, мол, Спасский болен, не ждите».

Гроссмейстер увлекся историей революции 1917 года и Белого движения, запоем читал книги и собрал серьезную библиотеку. Он радовался возможности общаться и дружить с этими людьми, участниками и свидетелями исторических событий, узнавал для себя много нового.

«Я — убежденный монархист, в Париже общался с людьми из рода Романовых, — рассказывал Спасский. — Ценю Николая Соколова, который расследовал убийство царской семьи. Частенько возвращаюсь к грустным размышлениям о том, как трагично окончила она земное существование».

Тем не менее, он некоторое время продолжал выступать на международных турнирах за советскую сборную. Но потом отношения между Спасским и Спорткомитетом СССР испортились, и с 1984 года шахматист представлял в различных состязаниях уже Францию. В конце 1977 года в Белграде состоялся еще один драматический для Спасского матч: в финале турнира претендентов он встретился с невозвращенцем Виктором Корчным. И пусть Спасский был одним из немногих в СССР, кто не подписал письмо с осуждением этого шахматиста, их поединок рассматривался как схватка двух систем (при том, что и сам Спасский уже давно не жил в Советском Союзе). Соперники подозревали друг друга в попытке использовать гипноз и другие запрещенные методы. Игра проходила в крайне напряженной атмосфере. По мнению Спасского, люди из команды его противника занимали первые пять рядов в зрительном зале, и это создавало столь мощный визуальный стресс, что голова отказывалась работать уже на третьем часу игры.

«Мы начали матч приятелями, а закончили его врагами», — констатировал Корчной, в чью пользу сложился счет.

В отличие от иных уехавших, Спасский никогда не рвал связь с родиной и с удовольствием принимал у себя коллег-соотечественников. В 2002 году на его даче в Гренобле гостил Владимир Крамник. 14-й чемпион мира восхищался физической формой 65-летнего хозяина: Спасский мог часами гулять по холмам, красочно рассказывать о белых офицерах и их борьбе.

«Должен сказать, что во Франции я живу очень вольготно и очень уютно, — признавал Спасский. — У меня жилье в трех местах».

Однако потом в жизни легендарного шахматиста что-то случилось. В 2012 году он неожиданно вернулся в Москву и обосновался в крохотной квартирке на юго-восточной окраине. С его приездом из почти 40-летней эмиграции связана поистине детективная история. В прессе мелькали слухи, что французская семья гроссмейстера якобы пыталась признать его недееспособным, чтобы завладеть наследством, и силой удерживала в этой стране. Поэтому Спасский и решился на побег от собственных жены и сына. В интервью он делился, что в этом ему помогли две женщины.

«Развожусь с французской женой и выхожу сухой из воды, — говорил он около девяти лет назад. — Теряю все имущество!»

После двух перенесенных инсультов Спасский утратил возможность передвигаться на длинные расстояния и в основном сидел дома. Особенно переживал, что не удалось забрать рукописи книг, которые так и остались в парижском особняке, строительством которого Спасский, кстати, занимался лично — таскал доски и мешки как простой рабочий.