Луч света. Мень стал самым известным священником СССР. Как ему удалось попасть на советское ТВ и помочь миллионам людей?

Бесконечно начитанный, душевно тонкий, живо интересующийся всем, что есть на свете, — от теории эволюции до казуистики научного коммунизма. Священник Александр Мень старался успеть все: был библеистом, исследователем, философом, духовным отцом и писателем, читал лекции и проповеди. Для своей же бесконечно широкой паствы он был больше чем все перечисленное — для них он был всем. О том, как Мень несся по жизни и как покорил сердца тысяч людей, — в материале «Ленты.ру» в рамках проекта «Жизнь замечательных людей».

«Вечные вопросы все равно остаются»

Темная телестудия с черными стенами. В ней только стул, стол и телемонитор. Появляется человек в черном с седыми волосами и лицом усталого графа. Под органную музыку он усаживается, ударяет ладонью по колену, и музыка, будто подчиняясь этому жесту, затихает.

«Вечные вопросы, вечные вопросы… Как часто мы о них забываем. Как давно эти вопросы куда-то ушли на задний план. Спешка, гонка, шум, сдавливающая жизнь суета… А вечные вопросы все равно остаются», — начинает человек в черном.

На протяжении десяти минут он рассуждает о даре духовности, о единении с природой, кровавых войнах и столкновениях, свободе выбора и цели человеческого существования в этом мире.

Речь его кратка — он лишь призывает невидимого собеседника обратить взор от внешнего мира к внутреннему, чтобы возвыситься и подняться над миром человеческой природы в вечность.

После этого камера берет крупным планом наперсный крест, и под вновь зазвучавшую органную музыку пастырь уходит из кадра. Зритель видит на черном фоне открытое окно, в котором сияют звезды. Передача заканчивается.

Обратившийся к зрителям человек — интеллектуал, духовник столичной интеллигенции, истовый проповедник и устроитель церковной жизни отец Александр Мень. Его появление на телеэкране стало настоящей сенсацией.

Выступление Меня по телевидению, как и вообще возвращение христианства в пространство общественной дискуссии, было столь неожиданным для советских граждан, что даже редактор канала, выпустившего проповедь отца Александра в эфир, не смог дать правильный титр и написал «протоирей» вместо «протоиерей».

Чтобы обратиться к миллионам с этой телепроповедью, отец Александр прошел трудный путь: совершенствовал разум и душу, шел против всего мира, сталкивался с гонениями и предательством. И этот путь он прошел с достоинством, которому позавидовали бы иные подвижники. Мень, употреблявший каждую минуту и секунду во благо, понимал ценность времени и, не будучи уверен в том, что гласность не оборвется новым закручиванием гаек в отношении церкви, спешил как можно шире распространить слово Божие. Он не догадывался, что бежал наперегонки не с временем религиозной свободы, а с временем собственной жизни, до конца которой оставалось меньше года. Однако обо всем по порядку.

Катакомбы

Саша, или как его называли близкие Алик, Мень родился 22 января 1935 года в необычной семье.

Его отец, урожденный Вольф Герш-Лейбович Мень (позже сменивший имя и отчество на Владимир Георгиевич), происходил из евреев и получил религиозное образование. И во взрослом возрасте он помнил иврит и мог легко цитировать Ветхий Завет, однако был холоден к религии. Мать же Елена Семеновна (Соломоновна) Цуперфейн, наоборот, тянулась к вере. Она мечтала принять христианство и прожить всю жизнь с человеком, который разделял бы ее страсть.

С такими людьми Елене не везло — христиане из ее окружения уже состояли в отношениях, а обратить в веру невоцерковленного человека в те предрепрессионные годы было уже опасно. Тем и удивительно переросшее в брак знакомство Елены Семеновны и Владимира Георгиевича. Трудившийся инженером атеист из еврейской семьи не только не отказался от намерения жениться на признавшейся в религиозности девушке, но даже поклялся не вмешиваться в вопросы ее веры и, несмотря на возможный репутационный ущерб, хранил секрет будущей матери Александра.

Несмотря на горячую религиозность, Елена Семеновна не была крещена, к этому важному событию она пришла лишь после рождения Алика — мать и семимесячный сын крестились в один день у «катакомбного» священника отца Серафима (Битюкова).

Даже только по этому отрывку из воспоминаний матери Алика о крещении сына можно бы предположить, что в семье Меней родился необычный ребенок, что подтверждали и слова отца Серафима о растущем «большом человеке». Но дальнейшие события в жизни будущего священника еще ярче показали его непохожесть на остальных.

Слоники, обезьяны и Жития

Праздник, день рождения! Часто кричит дверной звонок, хлопает дверь, в коридоре топают шаги, вешалку заполняет одежда — у Алика день рождения, и к Меням с подарками пришли гости. Что подарить маленькому, хоть и смышленому ребенку? Можно, конечно, детскую книжку, но лучше всего игрушку, которая в условиях дефицита станет настоящим сокровищем. Но в том и суть дефицита, что выбора у дарителей не было: в продажу поступили мячи — дарят мячи, поступили пирамидки — дарят пирамидки. В день рождения Алика в продаже были слоники. Так мальчик получил от гостей сразу две одинаковые игрушки.

Можно представить неловкость этой ситуации — сейчас ребенок заплачет, раскричится, гости покраснеют, родители, каждый на свой лад то строго, то лаской начнут утешать ребенка, праздник испорчен. Но поведение Алика поразило всех. Вместо того чтобы разрыдаться, мальчик громко объявил о своем восторге, ведь теперь слоники подружатся, и вместе им будет веселее. И близкие Алика были уверены — в поведении ребенка была не только искренняя радость от подарков, но и сознательная попытка сгладить конфликт.

Позже Мень сравнивал свое отношение к природе с чувствами к храму и заявлял, что даже самая обычная летящая птица для него «больше сотни икон».

При этом интерес к животным был у мальчика не только эстетическим и религиозным, но и глубоко научным. Так, именно звери побудили шестилетнего Алика (чьими первыми написанными словами были не «мама» или «папа», а фраза из Библии «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром») взяться за писательство — первую книгу под названием «О происхождении животных» он начал и почти дописал уже в шесть лет. С такой же готовностью и любовью — но и с таким же научным подходом — Алик был погружен в изучение религиозной литературы:

Алик сильно опережал многих из своих одноклассников в развитии. Пока те в первом классе учили азбуку, он уже был погружен в чтение «Фауста» Иоганна Вольфганга Гете и «Божественной комедии» Данте Алигьери. Можно понять скуку, которую он испытывал от необходимости посещать школьные классы образца середины сороковых годов, которые его сознание видело не иначе как тюремными камерами, поэтому многие учителя и считали его, невнимательного на постылых уроках, безнадежным двоечником. Настоящая же интеллектуальная и духовная жизнь Алика была для них тайной.

Успеть все

С раннего детства Александр Мень был буквально одержим идеей познания мира. Он понял, сколь скоротечна человеческая жизнь, и решил попытаться вобрать в себя всю духовную и интеллектуальную мудрость мира. Для того чтобы не потерять ни одной секунды, он разработал расписание, в котором каждый месяц отводился на изучение той или иной книги или идеи.

Таким образом, только в 1947-1948 годах 12-летний подросток Алик читал и усваивал работы по зоологии Альфреда Брэма, публикации Чарльза Дарвина, романы Федора Достоевского, труды по конфуцианству, книгу Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса», «Древнейшую историю Востока» Зинаиды Рагозиной, «Библейскую историю Ветхого и Нового Завета» Александра Лопухина (причем этот труд его не удовлетворяет, и он принимает решение написать свою «Библейскую историю»), жития католических святых и книгу о святом Сергии Радонежском. И с годами список литературы, освоенной Менем, лишь рос.

Одновременно с этим Алик принимает самое важное решение в жизни — стать священником. Как пишут биографы, это произошло в тот момент, когда он, двенадцатилетний подросток, глядел в небо на запущенные в честь 800-летия Москвы аэростаты с портретом Сталина.

И хотя родные Алика и руководство Московской духовной академии, куда мать привела сына на предварительную беседу, настояли на окончании школы и получении светской профессии, уже через три года Мень начал работать в Церкви — прислуживать при московском храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне.

Мень сумчатый

Детское и юношеское увлечение Меня биологией и зоологией побудило его изучать эти дисциплины и после школы, но национальность и отсутствие комсомольского билета сильно сужали выбор высших учебных заведений, куда могли принять Алика. В конечном итоге отзывы знакомых и близких, среди прочего отмечавших отсутствие жесткой коммунистической линии, подвигли Александра подать документы в Московский пушно-меховой институт — Пушмех — на охотоведческий факультет.

Там, в либеральных условиях, среди равных по тяге к знаниям однокурсников, без коммунистического гнета, Алик стал преображаться или, если использовать биологические термины, эволюционировать.

Мень отпустил бороду, обул высокие сапоги с галифе, надел широкополую шляпу и благодаря всему этому приобрел крайне эпатажный вид. Вдобавок он стал, как шутили однокурсники, «сумчатым» — добыл большую наплечную сумку, в которой носил Библию и что-то из читаемого в моменте, и уже не разлучался с ней.

Эпатировал Мень не только внешним видом, но и познаниями. Так, он вызвался прочитать сокурсникам цикл из трех лекций о происхождении человека, добыл богатый иллюстративный материал и даже специальный проектор, который позволял увеличивать изображения. Первая лекция, и присутствовавший преподаватель почувствовал в словах Меня неладное: студент высказывает не вполне ортодоксальные взгляды на развитие человечества, например, что пятипалая рука — примитивный орган, и вообще завела развитие вида в тупик. Педагог попытался возражать, но студент — не без моральной поддержки заведующего кафедрой общей биологии — смог отстоять свою точку зрения и одержать верх в дискуссии.

Подобные пикировки студента с педагогами происходили и позже, даже во время госэкзамена по политэкономии. Хотя Пушмех и считался относительно либеральным вузом, однако отчитываться о полученных знаниях из сферы научного коммунизма приходилось серьезно, в присутствии высоких партийных чинов. Там, на публичном госэкзамене, студент четвертого курса сначала почти без подготовки блестяще дал комиссии те ответы, которые они от него ждали, и уже почти заработал оценку «отлично», как вдруг решил поделиться с матерыми марксистами личным мнением по поставленным вопросам. Мень цитировал разные издания Владимира Ленина, указывал на несоответствия в интерпретации его изречений, и в итоге экзамен был провален. Лишь со второй попытки (и вновь не без скандала и посрамления членов комиссии) Меню удалось сдать политэкономию.

Впрочем, руководство Пушмеха в итоге нашло способ избавиться от своевольного студента с еретическими взглядами на марксизм и с христианским взглядом на жизнь. В 1958 году на пятом, последнем курсе студента поймали на незначительной оплошности, опоздании со студенческой практики, и… отчислили.

Пять лет учебы, оконченной со справкой вместо диплома, не сделали из Меня охотоведа или биолога, но помогли ему стать священнослужителем: ограничения в виде обязательной отработки нескольких лет по распределению отпали, и Алик, точнее уже Александр, мог посвятить себя Церкви.

Суета сует

Буквально через месяц, по возвращении в столицу, Александр Мень был рукоположен в диакона и получил первое назначение. Так начался нелегкий период, в который ему пришлось столкнуться, с одной стороны, с бедностью, неустроенностью приходской жизни, самодурством церковного и «гражданского» начальства, а с другой — с бесконечным потоком искателей Бога и правды, духовными открытиями и счастьем пастырского служения.

Поначалу диакон Александр был зачислен в приход подмосковного села Акулово, где он сослужил — был младшим помощником местного священника, который духовной составляющей службы предпочитал казенную (уставную, как в армии) ее часть.

Впрочем, можно считать, что эти качества начальства в чем-то сослужили хорошую службу Меню. Далекий от высших материй настоятель храма отдал ему на откуп подготовку новых прихожан к таинству крещения. А в силу того, что ищущие Бога советские граждане по большей части не имели никаких представлений о вере, Александр становился тем человеком, который закладывал первые и самые важные ростки христианства в души прихожан. Слава о молодом, отзывчивом и глубоком священнослужителе ширилась, и поток прихожан в акуловский храм рос от месяца к месяцу.

Так прошли два года, и вот диакона Меня рукоположили в священники, а значит, его ждало новое назначение — двум священникам в маленьком приходском храме делать было нечего. Новое место — сильно потрепанный годами храм Покрова Пресвятой Богородицы в селе Алабино, где Мень, уже настоятель, был вынужден взяться не только за внутреннюю жизнь прихода, но и за внешнее состояние вверенного ему храма.

Община развивалась, храм украшался, прихожане вновь текли рекой, но и алабинский период подошел к концу. Виной тому стало трагическое знакомство отца Александра с истовым неофитом, старшим научным сотрудником музейного комплекса «Новый Иерусалим», алкоголиком Львом Лебедевым.

Новый неуравновешенный знакомый Меня так безрассудно бросился в христианство, что, не думая о последствиях, стал из чувства благодарности приносить в храм отца Александра неучтенные новоиерусалимские экспонаты, чем едва не подвел того под уголовную статью. Серьезных проблем удалось избежать, но без последствий не обошлось. Новое назначение — в село Тарасовка, где психически неуравновешенный настоятель стал писать на отца Александра доносы. И, наконец, последний перевод — в Сретенский храм Новой Деревни, где были уже не просто доносы, но и вылившаяся в бесконечные допросы почти неприкрытая слежка со стороны КГБ. Там священник несмотря ни на что служил до конца жизни.

Из описания назначений отца Александра в подмосковные храмы и приходы может сложиться ощущение прерывистости проповеди: каждый раз новые люди, новые условия и обстоятельства. Но на самом деле его миссия была цельной, и с каждым годом масштаб его проповеди рос, увеличиваясь подобно несущемуся с горы снежному кому. Да и сам священник относился к выпадающей на его долю чехарде стоически, недаром его любимым изречением была фраза «суета сует».

Луч света каждому и всем

Мень начинал с нескольких духовных чад, которые сперва приходили не к нему, а просто в церковь за советом и душевным исцелением. Их число росло, людям нужно было уже не просто слово, а слово самого отца Александра, и на каждом новом месте, даже в самых ветхих домиках, ему приходилось оборудовать кабинет-приемную, куда устремлялись уже десятки и сотни христиан, следовавших за священником. Но не одни лишь религиозные и философские разговоры составляли жизнь духовных чад отца Александра, он создавал общину, которая становилась центром их жизни.

Община и Мень в ее центре значили для его прихожан так много, что они не только следовали за ним из храма в храм, а когда он окончательно обосновался в Новой Деревне, старались хоть на лето поселиться ближе к храму отца Александра.

В значительной степени его прихожане были представителями советской интеллигенции. Потерявшиеся в бездуховности времени и искавшие именно того, о чем говорил священник при первом своем появлении на телеэкране, — ответа на вечные вопросы. Сам Мень говорил, что интеллигенция, «заброшенное сословие», была буквально завещана ему.

Немало среди них было тех, кто в попытке прикоснуться к тайне бессмертия души уже опробовал иные источники мудрости: язычество, магизм, учение Рерихов, буддизм и медитацию, и задачей Меня было обратить их ко Христу, говоря на понятном языке и на нужном интеллектуальном уровне. На начальном этапе приобщения к вере последнее было особенно важным для «столичной» паствы отца Александра, потому что зачастую на протяжении всей жизни они вовсе не встречали «живых» священников и представляли их людьми косными, темными, дремучими.

Писатели Александр Солженицын и Фазиль Искандер, философ Григорий Померанц, бард Александр Галич, писательница и хранительница наследия Осипа Мандельштама Надежда, физики, математики, музыканты, актеры, врачи — с каждым из них священник находил общий язык, был интересен разуму и целебен для души.

Мень стал тем лучом света, который пробивал эту отчасти выдуманную, а отчасти реально существовавшую тьму вокруг христианства.

Мень не останавливался на личном общении с паствой и масштабировал это личное сначала до формата брошюр и книг, с помощью которых каждый мог делать первые шаги в христианстве, а после, когда советская власть поняла, что всплеск интереса к христианству уже не остановить — до открытых лекций, дебатов и телепрограмм. Так он стал одним из самых крупных и уважаемых проповедников и миссионеров Русской православной церкви XX века, вобрав в свою орбиту даже тех, кто еще вчера не имел в лексиконе слова «душа».

Эхо проповеди

Ранним туманным утром 9 сентября 1990 года отец Александр вышел из дома и отправился в сторону электрички — он направлялся в свой храм. Но Мень не добрался ни до храма, ни даже до станции. Уже через десять минут неизвестный подкрался к священнику со спины, профессионально нанес сильнейший удар остро отточенным предметом, схватил портфель отца Александра и исчез в тумане.

Держась за голову, Мень поискал портфель, а затем, истекая кровью, побрел в сторону дома, отказываясь от помощи испуганных прохожих. Им он говорил: «Я сам, я сам». Священник добрался до калитки, сполз по ней и так и остался лежать на земле. Жена отца Александра, Наталья Григоренко, услышала стоны с улицы, но, испугавшись, не стала подходить к лежащему у забора окровавленному мужчине, ограничившись вызовом скорой. Лишь когда к дому приехали врачи, она узнала, что истекший кровью человек — ее муж. Жизнь и слово 55-летнего пастыря оборвались.

Преступника так и не нашли, дело раскрыть не смогли, и из-за этого трагедия стала почвой для появления конспирологических версий — от причастности сионистов и КГБ до вины завистников Меня из церковной среды.

Но конспирология — та самая суета сует, на которую часто сетовал отец Александр. Действительно же важно то, что, хотя проповедь Меня и оборвалась, верующие еще долго смогут слышать ее эхо, открывая для себя духовное наследие священника и идя за отголосками его слов к Богу.