Хореографа Григоровича отличало редкое мышление и виртуозное владение ремеслом
Казалось бы, смерть в таком возрасте не может быть громом среди ясного неба. Но не в случае Григоровича. Он - титан, исключение из всех правил.
Еще несколько лет назад он появлялся в Большом театре, где до последнего дня оставался штатным хореографом, и в этот момент начинали трепетать не только прима-балерины и кордебалет, но все цеха и службы огромного коллектива. Не потому, что он неистовствовал и грозил страшными карами - это осталось в прошлом. Но в его легком компактном теле по-прежнему жил мощный дух, подчинявший все окружающее.
Юрий Григорович официально стоял во главе балета Большого театра тридцать лет, с 1964-го по 1995-й год, - меньше, чем Петипа в Петербурге и Баланчин в Нью-Йорке. Но ему хватило этого срока, чтобы создать свой авторский театр.
Личный стиль хореографа Григоровича - стиль философского балета-высказывания, трагической исторической фрески - стал стилем "Большого балета", определяющим его эстетику и сегодня, в совершенно другом репертуаре. Но, как и его великие предшественники и земляки в XIX веке Адам Глушковский и Александр Горский, стоявшие у основания балета Большого театра, Григорович не только привил московскому балету петербургские черты, но и сам воспринял московскую безоглядность чувств и страстность переживаний.
Ему всегда были интересны великие эпохи и великие личности, но их масштаб определялся не исторической значимостью, а исключительностью индивидуальности. Поэтому рядом с русским мастером Данилой вставал римский гладиатор Спартак, с восточным художником Ферхадом - царь Иван Грозный, а с ренессансным аристократом Ромео - сказочный Щелкунчик-Принц.
Герои Григоровича, как и его танцовщики - Владимир Васильев, Марис Лиепа, Михаил Лавровский, Юрий Владимиров, - не были исполинами, но для них он придумал исполинский танец, который до сих пор могут лишь повторить, но не превзойти современные танцовщики.
Григорович воплощал на сцене сказки, легенды, былины, учебники истории и современные советские пьесы, но все они в его спектаклях оборачивались легендами о любви. И в то же время впервые доказывали, что романтика балета - не только в этих самых легендах.
Защищенный художественным оформлением своего неизменного соратника Симона Вирсаладзе, музыкой Прокофьева, Шостаковича, Чайковского, Глазунова и собственным редким пониманием сценического пространства и сценического времени, Григорович рассказывал истории, до него немыслимые для воплощения на балетной сцене.
Именно редкое мышление хореографа - если понимать под этой профессией не просто умение составить движения в занимательные танцы - всегда отличало его от локальных поисков многих современников: Григоровичу было неинтересно в узких рамках танцмейстерства, хотя одна только "Погоня" в "Легенде о любви" или вальс самоцветов в "Каменном цветке" поражают виртуозным владением ремеслом.
И все же великие идеи были для Григоровича важнее формальных задач. Поэтому, когда эпоха была исчерпана и время надежд осталось позади, потребность в создании новых спектаклей у хореографа отпала.
Уход лидера такого масштаба не был простым. Тридцать лет спустя после того, как Григорович перестал быть главным в Большом и во всем русском балете, можно спокойно анализировать причины. И констатировать, что стиль Григоровича, метафорически-эффектный, все еще требующий от исполнителей сверхусилий, уже отлился в классические формы…
Балеты Григоровича продолжают завоевывать пространство: они идут не только в Большом и Мариинском театре, где родились, но и в Новосибирске, Краснодаре, Уфе, Красноярске, Ереване, Баку, Сеуле…
Кстати
В один день с Юрием Григоровичем закончился земной путь Юрия Владимирова - танцовщика, без которого сложно представить художественный мир балетов Григоровича, его первого Ивана Грозного, неистового и страшного в своих грехах и покаянии. Владимиров был участником постановок и других важнейших балетов хореографа - "Спартака" и "Щелкунчика".
В то же время миф Владимирова не был сосредоточен исключительно на спектаклях Григоровича. Именно Владимиров, далекий от академической сдержанности, еще выпускником Московского хореографического начал эксперименты с техникой за гранью, как казалось, возможного. Его неистовство и мощь вдохновили первую постановку в СССР "Весны священной" - у Наталии Касаткиной и Владимира Василева он был первым Пастухом, а затем исполнил роль Геолога в исключительно редком тогда балете о современности "Героическая поэма" ("Геологи").