Горы подтекстов

Борис Михайлов в Дорнбирне В Австрии проходит выставка известного фотографа Бориса Михайлова. За неожиданными поворотами его творчества наблюдал специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ. Быт эпохи закатного социализма в оригинальных фотографиях конца 1970-х и горные кряжи, зарисованные умелым мастером -- что может быть более чуждым друг другу и на уровне сюжета, и по технике исполнения? Но Борис Михайлов решился на смешение тем и жанров: на выставке в австрийском Дорнбирне, названной по-английски "Структуры безумия, или Почему пастухи в горах часто сходят с ума", он демонстрирует новые рисунки и старые фотографии. Многие из снимков давно стали классикой советского неофициального искусства, их не раз уже показывали в крупнейших музеях мира. А вот большинство рисунков и фотографий с видами гор выполнены недавно, публика знакомится с ними впервые. Собственно, самих большеформатных фотографий из книги "Вчерашний бутерброд" (1965-1981), подсвеченных по стандартным меркам и запечатлевших глухие будни советской провинции, в музее Флаца немного, значительную их часть показывают не в распечатанном виде, а как слайд-шоу прямо в затемненном зале. Из-за низкого уровня освещения другие экспонаты трудно разглядывать, приходится постоянно напрягать зрение, когда движешься вдоль выстроенных в ряды столов, где в длинных витринах разложены рисунки и фотографии горных ландшафтов (столь полно цикл 2011-2012 годов прежде не выставлялся). Темнота в зале -- не экономия света, но осознанный прием, призванный повлиять на восприятие, на нем настоял автор. Приглядевшись к сгруппированным по два-три листам графики и снимкам, начинаешь различать не только пики и кряжи, кручи и склоны, но и возникающие из складок пейзажа фигуры. В какой-то момент они не просто напоминают силуэт человеческого тела, но его вполне определенные фрагменты. Может, сама тема побудила организаторов приглушить свет, чтобы не произвести ненужного впечатления на, вероятно, не менее чувствительных, чем их российские коллеги-политики, парламентариев австрийской земли Форарльберг, где проходит выставка? Или это замысел автора, пытающегося обнаружить разные грани невидимого и потаенного, то прячущегося за озаренной солнечными лучами советской видимостью, вроде бы устремленной в будущее, но безнадежно топчущейся в собственном прошлом, то обретающего неожиданные формы в самой природе. Показ новых работ Бориса Михайлова в Дорнбирне -- естественное событие в жизни небольшого по российским меркам и богатого даже по австрийским меркам города, где постоянно идут ретроспективы классиков современного искусства, от Эрвина Вурма до Яна Шванкмайера (о выставке последнего см. "Ъ" от 31 августа 2015 года). Удачным выглядит и место, выбранное для нынешнего проекта -- музей Вольфганга Флаца посвящен творчеству известного австрийского художника-акциониста. Некоторые его объекты, датированные 1975-1999 годами, от плотно повешенных боксерских груш до хорошо препарированных мотоциклов, постоянно выставлены в одном из залов. Главным же ориентиром новой выставочной политики музея стало фотоискусство наших дней. 78-летний Михайлов в этом отношении -- достойный выбор. Уроженец Харькова (он работал там инженером на одном из заводов, пока стараниями КГБ не был уволен из-за сделанных им обнаженных портретов жены), Михайлов долгие годы оставался летописцем советской жизни, ее Дэвидом Линчем в фотографии. Правда, в советское время его работы не показывали зрителю, автор издавал их в самодельных книгах, а публично смог впервые выставиться лишь в 1990 году; вскоре пришло и мировое признание. Выставку о сходящих с ума пастухах тоже наверняка запретили бы в СССР, да и в нынешней московской ситуации ее вряд ли покажут -- слишком очевидны эротические подтексты рисунков и фотографий, связанные с ними аллюзии и ассоциации напоминают о живописных пейзажах Джорджии О'Кифф. Натурфилософия, по Михайлову,-- мышление не столько физиологическими, сколько визуальными понятиями; роль матрицы, отводимая горным пейзажам, выглядит главной, но не единственной. Но эротика здесь -- лишь часть мира, где не столько природа уподобляется человеческому телу, сколько тело оказывается зеркалом природы, ее эхом и отражением одновременно.