Дарья Золотухина: «В интерактивном спектакле бывают ситуации, опасные для жизни актера»

С начала осени о спектакле «Черный русский», который обосновался в знаменитом доме Троекурова, не слышал разве что человек, наглухо отрезанный от внешнего мира. После громкой премьеры отзывы об иммерсивном перформансе, созданном в лучших традициях нью-йоркского «Sleep No More» и ему подобных, переходили по живой цепочке – каждый, кому довелось увидеть «Черного русского» своими глазами, оставался под впечатлением. Такой формат спектакля для Москвы пока что в новинку, оттого и полученные эмоции обостряются в разы. Трудно поверить, что за таким масштабным проектом стоят две хрупкие девушки – Дарья Золотухина и Елена Новикова, сумевшие буквально с нуля создать один из самых обсуждаемых театральных феноменов последних месяцев. Одна из них – Дарья Золотухина – стала новой героиней нашей рубрики «Self-made» и рассказала о том, где найти правильных инвесторов, как впечатлить режиссеров из Нью-Йорка и Лондона и почему некоторые зрители не понимают формат интерактивного театра. Насколько я знаю, до того, как заняться «Черным русским», вы долгое время работали в Яндексе и занимались маркетингом… Да, это так, и мой творческий путь сложился благодаря амбициям именно в маркетинге и желании попробовать себя в создании и продвижении продукта в другой сфере – театральной. В Яндексе я работаю более пяти лет и руковожу маркетинговыми коммуникациями «Яндекс.Такси». Я абсолютный гик, фанат технологий и digital, но в качестве хобби всегда старалась реализовывать себя в различных творческих ипостасях: писала музыку и вела концертную деятельность, пробовала себя в качестве художника перформанс-арта, а год назад увлеклась театральным продюсированием. В декабре прошлого года я познакомилась с Леной Новиковой, и мы в качестве «продюсеров-волонтеров» помогали Мастерской Брусникина. Довольно скоро мы сошлись на том, что у нас похожие идеи и мечты, и стали партнерами, задумав и начав создавать «Черного русского». Как у вас возникла идея делать спектакль именно в таком формате? Мы наблюдали, как в последние пару лет в театральной индустрии в России наметился тренд на интерактив – проекты на стыке театра и entertainment c вовлечением зрителя. Это всяческие театрализованные квесты и променады. На волне этого зарождающегося тренда нам хотелось создать что-то масштабное, качественное – проект, который станет новым смелым экспериментом на коммерческой сцене. Например, в Нью-Йорке таковыми когда-то стали иммерсивные спектакли «Sleep No More» и «Then She Fell», закрепившие за собой статус успешных коммерческих шоу с большим охватом, но с претензией на андеграунд – в том смысле, что они противопоставляли себя массовым бродвейским постановкам. Вот и нам было интересно создать интеллектуальный продукт, авангардный перформанс, при этом способный привлечь не только искушенного театрала и поклонника современного искусства, но и новую аудиторию, нового зрителя, прежде, возможно, вообще незнакомого с современным театром. Вас часто сравнивают со «Sleep No More»? Сравнения, наверное, неизбежны, потому как у нас также «site-specific» формат, то есть действо происходит вне театрального пространства и привязано к месту – в нашем случае это старинный особняк. У нас тоже зрители в масках, они также передвигаются по пространству и следуют за героями. Но «Sleep No More» – это огромная кинематографичная инсталляция с выверенными деталями интерьера, и в этом ее основная фишка. Мы же изначально не хотели повторять подобную историю, нам было интересно сделать совершенно авторский проект – театральный, построенный на образах и метафорах, не стремящийся к кинематографичной детализации. Для этого была собрана соответствующая команда, я бы даже сказала, элитарная театральная команда: режиссер Максим Диденко – главный ньюсмейкер нового русского театра, художник Мария Трегубова (ее последняя работа – «Манон Леско» в Большом театре с Анной Нетребко), талантливейший театральный композитор Иван Кушнир, хореограф Евгений Кулагин – автор эффектной пластики нашумевшего спектакля «Машина Мюллер», художники видеоарта, работающие на проектах в европейских театрах. Да, мы также называем наш спектакль иммерсивным, но, опять же, сравнивать градус иммерсивности с нью-йоркским шоу будет неправильно, потому как у нас изначально заложена другая логика вовлечения зрителя, другой сюжет, другие механизмы раскачивания зрителя и расширения границ его сознания. Как маркетолог я, наверное, даже признаю определенную ошибку в том, что мы вообще упоминали «Sleep No More» в собственных же коммуникациях. С одной стороны, это помогало объяснить людям, что такое иммерсивный театр, с другой – привело к неизбежному сравнению. Кстати, в Лондоне и Нью-Йорке множество иммерсивных шоу с совершенно отличной друг от друга логикой вовлечения зрителя – где-то ты следуешь за героями, и тебя направляют, где-то ты сам выбираешь свой путь, где-то ты в числе ста зрителей, а где-то – весь спектакль один на один с актером. Нам было интересно синтезировать разные подходы взаимодействия со зрителем. Нас часто сравнивают со «Sleep No More», но мы работаем совершенно в другом формате И где же вы искали людей, как отбирали их в свою команду? Изначально мы представляли, что постановка будет в большей степени физическим театром. И мы сразу обратились к Максиму Диденко, мастеру физического театра, режиссеру, чьи спектакли «Конармия» в центре Мейрехольда, «Идиот» в Театре Наций, «Земля» в Александринке нам очень нравились. Максим загорелся идеей и помог собрать нужных людей в команду. Он пригласил драматурга Константина Федорова, композитора Ивана Кушнира, Машу Трегубову и других. А как вы привлекли Равшану Куркову в проект? Равшану также пригласил Максим. Она хотела поработать с ним, и он предложил ей этот проект. Затем мы с Леной встретились с Равшаной, познакомились и вдохновились друг другом. Вы говорили, что проекты, подобные вашему, уже были в Москве, но они не стали достаточно успешными или громкими. В чем тогда ваш секрет успеха? Я бы не сказала, что другие проекты были неуспешными, просто они жили в рамках недолгосрочного эксперимента. Например, «Норманск» – талантливый экперимент Юры Квятковского, получивший заслуженное внимание критиков и зрителей, но он не был задуман как проект долгоиграющий и коммерческий. «Черный русский» своим успехом обязан в первую очередь очень талантливой команде, правильной маркетинговой стратегии, ну и, конечно, продюсерам – амазонкам русского иммерсивного театра (Смеется). Так нас с Леной в шутку назвал театральный критик Григорий Заславский. Безусловно, наш проект – это во многом новое явления, ведь такого синтеза музыкальности, иммерсивности, видеоарта, пластики, работы с ощущениями и запахами еще не было. К нам приезжали режиссеры и из Нью-Йорка, и из Лондона, и из Парижа, и многие отмечали, что не видели именно такого синтеза жанров и ощущений. Например, американский режиссер и хореограф Том Пирсон, создатель камерного иммерсивного спектакля «Then She Fell» в Уильямсбурге, назвал наше шоу первым иммерсивным мюзиклом. Кстати, музыку действительно отмечает практически каждый зритель, и на днях мы выпустили в iTunes саундтрек к спектаклю и клип на один из треков. Нас с Леной Новиковой в шутку называют амазонкам русского иммерсивного театра Сколько времени у вас заняла подготовка проекта? Мы достаточно быстро сделали проект, за семь месяцев. Мы никуда не спешили, просто летели на ракете вдохновения и сумасшедшего драйва. К тому же, Максим Диденко работает всегда в очень сжатые сроки. Артисты репетировали один месяц, но это были ежедневные репетиции по десять часов со строгой дисциплиной и отсутствием выходных. Сам продакшн мы начали в марте, после того, как подобрали команду. В марте и апреле был этап подготовки сценария, эскизов костюмов, декораций. В мае и июне начался процесс производства декораций, в августе – репетиции, а 15 сентября у нас уже случилась премьера. На текущий момент мы сыграли уже более 150 спектаклей, и дом Троекурова посетили 12000 зрителей, но мы все еще продолжаем дорабатывать линии персонажей. Спектакль живет, меняется. Вообще, формат иммерсивного театра непривычный и довольно сложный, поэтому большинство артистов признаются, что не ожидали, насколько непросто будет работать. У тебя нет четвертой стены, ты находишься со зрителем один на один, и это непривычно: когда ты на сцене, то полностью контролируешь ситуацию и диктуешь правила. Здесь же такое невозможно: в интерактивном формате правила задавать гораздо сложнее. Ты не знаешь, как себя поведет зритель и какая у него будет реакция. Есть, конечно, и обратная сторона, когда гость раскрепощается и может позволить себе многое, поэтому ситуации бывают самые разные, даже опасные для жизни. Был случай, например, когда одна из зрительниц выхватила пистолет у артиста и выстрелила холостым патроном ему прямо в ухо. Наши артисты не просто играют роль, но и учатся в процессе – учатся управлять своими эмоциями и задавать тон поведения зрителю. Здесь требуется контроль и психология. Это те детали и нюансы, которые просто невозможно отработать на репетиции, опыт приходит только в прямом контакте со зрителем. Вы говорите, что фактор анонимности за счет маски позволяет человеку проявить себя на шоу как-то по-новому, нежели в обычной жизни. Вам не кажется, что вся эта задумка с интерактивными спектаклями очень полезная штука, потому что она вытаскивает человека из зоны комфорта? Да, безусловно, мы этого и хотели. Многие зрители признаются, что пережили состояние гипнотического сна, катарсиса. Кто-то, наоборот, может поругаться и признаться, что ему было некомфортно, и это что-то новое, непривычное, что он не знал, как себя вести, поэтому ему не понравилось. Это и есть расширение границ сознания, кругозора, изменение отношения и к искусству, и к себе. Откуда шло финансирование? Часть денег мы вложили сами, часть вложил инвестор и наш партнер, владелец компании черной металлургии, а также нам помогли меценаты – Лен Блаватник и Сергей Адоньев, за что мы бесконечно благодарны. Мы с самого начала преследовали альтруистические цели, не коммерческие, поэтому без помощи меценатов не смогли бы обойтись в рамках такого экспериментального проекта, который, я надеюсь, будет и коммерчески успешным. Проект окупается? Наша задача сейчас, в первую очередь, – окупать операционные расходы, чтобы обеспечивать жизнь спектакля и, конечно, да, нужно возвращать деньги инвесторов в перспективе двух-трех сезонов. Билеты окупают в основном операционные расходы, но для окупаемости всех инвестиций в шоу необходимы дополнительные источники монетизации, над чем мы постоянно работаем: придумываем новые события, коллаборации с брендами-спонсорами, мерчендайзинг. Насколько вам помог маркетинговый опыт в Яндексе? Моя профессия – маркетолог, и она заточена на digital-коммуникации и продюсирование – и в этом смысле я успешно реализовала себя в рамках «Черного русского», ведь проект на самом деле стал театральной сенсацией. Кроме этого, конечно же, приобрела бесценный новый опыт и бесценный круг новых контактов. Сейчас наша задача – окупить операционные расходы Какими были ваши главные успехи в «Яндекс.Такси»? Это сервис, растущий стремительными темпами, и поскольку я работаю с «Яндекс.Такси» с самого запуска проекта в 2011 году, то не буду скромничать и скажу, что главный успех – это те лидерские позиции, которые сервис занимает сейчас на рынке в России. Конечно, это заслуга всей очень сильной команды, и я горжусь, что являюсь ее частью. Если брать какие-то отдельные кейсы, то я запускала, например, так называемый мною taxitainment – VR-платформу для развлечения на борту такси. Возможность прокатиться в такси в VR-шлеме и испытать на себе новый опыт. Этот проект получил большой резонанс в СМИ. Среди ярких историй, пожалуй, также отмечу запуск первых в России такси-электрокаров Tesla, прошлогоднюю новогоднюю черно-белую ТВ-кампанию. Но это лишь небольшие «спецэффекты» на фоне большого объема другой ежедневной работы – с мобильным трафиком, цифрами, аналитикой. Есть ли сейчас проекты, связанные с интерактивным театром, которые вам бы было интересно воплотить? Мне бы хотелось их придумать. Интересно вновь быть пионерами и создать то, чего еще не было. Но, наверное, основным требованием к следующему театральному проекту, если таковой случится, будет задача поработать со зрителем на более глубоком эмоциональном уровне. Мне лично хочется, чтобы у зрителя открывалось сердце и его смывало мощным потоком любви.