Валерий Фокин: Театральную реформу нужно проводить предельно осторожно

Александринский театр встретил новый год премьерой - "Ваш Гоголь. Последний монолог". Но разговор наш с худруком театра Валерием Фокиным плавно и органично перетек от судьбы и убеждений классика русской литературы к судьбе современного театра. Почему служение театру сегодня кажется анахронизмом? В каких реформах нуждается сегодня российский театр? И, кстати, с чего вдруг Фокин собирается взяться за историю молодого Сталина? Почему вы решили возродить спектакль, шедший 6 лет назад? Валерий Фокин: Во-первых, потому что тема по-прежнему актуальна - монолог писателя, его последнее признание о том, как он оценивает свою жизнь. Для меня, человека, чувствительно относящегося к Гоголю, это важная тема. И я почувствовал необходимость не просто вернуться к спектаклю, но многое развить. Во-вторых, прежде он шел на чердаке театра. Пространство Новой сцены, безусловно, дало новые смыслы спектаклю. Изменились декорации, звуковое и мизансценическое решение. Теперь это скорее своего рода "анатомический театр". Главное было сохранить атмосферу мистической камерности, когда пытаешься проникнуть в сознание Гоголя, погрузиться в лихорадочные обрывки его видений, воспоминаний... У Гоголя в его "Авторской исповеди" много говорится о служении. О том служении, которое сегодня редкость в театрах - столичных во всяком случае. Валерий Фокин: Увы, это ушло. Собственно, эта тема и вышла на первый план в этом спектакле. Она и прежде была, но сейчас звучит куда острее. "Театр - это кафедра" - слова банальные и пафосные, над которыми мы посмеивались в юности. Но от этого они не перестают быть важными. Театр драматический теряет свою просветительскую сущность - разговоры об этом стали уже общим местом, но мало, мне кажется, кто осознает до конца, что мы теряем. У Гоголя есть потрясающая мысль, что человек запутан всеми соблазнами жизни, и тем не менее он может выйти на главную дорогу. Помочь ему в этом может драматический театр. "Театр - это кафедра" - слова банальные и пафосные, над которыми мы посмеивались в юности. Но от этого они не перестают быть важными Но почему сегодня от молодых актеров и режиссеров не услышишь "я служу в театре"? Валерий Фокин: Служение - это значит отказ. Кто из молодых способен отказаться от телевидения, сериалов? Кто осознает, что всеядность может обернуться девальвацией таланта? О каком служении здесь может идти речь? Если режиссурой в ночном клубе можно заработать больше денег, чем в драматическом театре? Потом, служение связано с чувством долга - ты развиваешь талант или выполняешь некое поручение, которое тебе дано свыше, если ты в это веруешь. Многие ли ощущают это предназначение? Парадокс: в театры ходит два процента населения, а на режиссуру в вузах - огромный конкурс. Идут не потому, что есть потребность высказаться, а потому, что "прикольно работать в театре". Валерий Фокин: И процент желающих стать режиссером идет наверх. Не случайно даже непрофильные ВУЗы получили лицензии на театральные кафедры. Заведомо умножая количество разочаровавшихся людей. Валерий Фокин: Да безобразие! Это глобальная проблема. Потом люди с актерскими и режиссерскими дипломами идут работать официантами, потому что больше им никуда не устроиться. Вчерашние школьники поступают неизвестно куда, лишь бы поступить, не понимая, что театр - это тяжелейший труд, дело, которому надо именно служить круглосуточно, а не с 9 утра до 18 вечера. Надо все время себя преодолевать, работать над собой. И здесь все упирается в бесконечно и бесплодно обсуждаемую тему - и в театре, и в кино - второго образования. Валерий Фокин: Да, дискуссии идут постоянно, много активных голосов за то, чтобы второе образование было бесплатным, но увы. Также все упорно говорят, что надо запретить преподавать актерское мастерство и режиссуру в непрофессиональных вузах, но все остается на уровне разговоров. В свое время размахнулись: "Кто хочет лицензию? Университет сельского хозяйства? Да пожалуйста, готовьте артистов! Чем больше артистов, тем лучше театрам". Что, конечно же, абсурд. А если сейчас закрывать, представляете, какие стоны начнутся. К слову, о непопулярных мерах. Вице-мэр Москвы Леонид Печатников в одном интервью озвучил свою позицию в отношении столичных театров. Речь шла, в частности, об изменении системы финансирования театров. Валерий Фокин: Леонид Михайлович правильно обозначил проблему - действительно, и в Москве, и вообще в стране существует огромное количество мертвых театров. И с ними надо что-то делать. Именно потому, что нет денег, и начался разговор о реформе, которая позволит избавиться от театров-балластов Кто будет патологоанатомом или, если мягче, хирургом? Валерий Фокин: Профессиональные эксперты из театральной среды. Это трудно, но другого пути у нас нет. Одни чиновники не могут и не должны решать такие вопросы. Как вы представляете себе механизм "чистки"? Валерий Фокин: Во-первых, каждый театр требует индивидуального подхода. Надо понять, в чем причина его угасания, и думать, как с ним быть? Например, один такой театр стоит перевести в разряд открытой площадки хотя бы на время, а другой, очевидно, требует кадровых изменений. Какие-то театры исходя из художественной идеи можно было бы объединить - я в этом шаге не вижу ничего страшного. Но вся проблема в том, что любая реформа требует денег, которых сейчас нет. Вообще, мы удивительный народ, конечно, - хватаемся за реформы, когда они финансово невозможны. Когда театральная реформа реально могла быть проведена до 2008 года, мы ее профукали. Я был в числе тех людей, которые после перестройки начали этот эксперимент - мы тогда отменили цензуру, подняли значение Союза театральных деятелей на уровень министерства культуры, разработали новые формы хозяйствования. Надо было идти дальше, но все пришли в эйфорию от возможности самовыражаться и плюнули на реформы. А ведь тогда были деньги - мы сидели на любимой нами нефтяной игле. А что сейчас? Парадокс в том, что именно потому, что нет денег, и начался разговор о реформе, которая позволит избавиться от театров-балластов. Но пока приняли, я считаю, верное решение: собрали московских худруков и директоров и объяснили им, что весь следующий год театры будут лишь мониторить по разным показателям. Уже сейчас очевидно, что корректировать придется много. Но многие худруки недовольны: как же увольнять человека, обрекая его на мизерную пенсию? Валерий Фокин: Очень сложный вопрос. У нас в Александринском театре выстроена целая система в отношении актеров. Труппа разделена на четыре категории. В первую, высшую, входят ведущие актеры, которые играют главные роли. Это не оформившаяся раз и навсегда "каста" - кто-то из нее может выбыть, кто-то войти. Потом идет первый состав, куда попадают те артисты, которые тянут на себе репертуар, много заняты. Потом - переменный состав, прежде всего молодые артисты. В течение сезона мы их проверяем - они должны заработать право перейти на следующую ступень. И, наконец, четвертая категория - ветераны. Это народные артисты, они отдали жизнь театру, но сейчас не заняты в репертуаре. Они получают около 20 тысяч рублей, даже если не выходят на сцену. Такую надбавку к пенсии не каждый театр может себе позволить. Валерий Фокин: В том-то и дело, что это возможно лишь в театре с большой труппой. Но у нас есть люди пенсионного возраста, которые утратили профессионализм, и их я не имею юридического права отправить на пенсию. Во время перестройки, работая в театре Ермоловой, я добился возможности проводить творческий конкурс и некое количество балласта убрал. Два года назад я предложил президенту вернуться к этой системе. Владимир Владимирович согласился, и машина закрутилась, мы прошли в Думе первые чтения, сломив сопротивление минтруда... ... и? Валерий Фокин: И - все. До второго чтения так и не дошли. И знаете, кто победил? Депутаты из бывших актрис - они зарубили законопроект. Стояли, как в недавнем народном фильме панфиловцы. Вот еще важный вопрос, который требует реформирования, - контракты для худруков. Во всем мире существует практика цивилизованного назначения руководителей театров. Однажды, лет 10 -15 назад, мне довелось присутствовать на художественном совете Кракова, где мой товарищ представлял свою программу. И так поступал каждый кандидат, претендовавший возглавить краковский театр. По результатам обсуждений моему товарищу предоставили эту должность, и дальше в течение этих лет его никто не трогал. Лишь собирали информацию о премьерах, прессе, призах, гастрольной деятельности и т.д. И на основе этого выносили резюме: мы продлеваем контракт или расстаемся. У нас же все сводится к тому, что назначается тот, у кого сильнее лобби, а потом сидят до гражданской панихиды. И ведь есть театры, где нет и 30% посещаемости. В зале на 200 человек сидит 20 зрителей. И ведь стыдно же! Как это может быть? Может быть, хотя бы мониторинг кого-то взбодрит. А дальше - реформировать всю театральную Россию? Валерий Фокин: Вот с этим надо быть предельно осторожным. Чиновникам дай волю, они с удовольствием позакрывают театры. А я считаю, что в регионах даже плохой театр лучше оставить. Вы представляете себе, как может выглядеть театральная карта России? Валерий Фокин: Не знаю, как сейчас, а в советское время в минкульте висела такая карта, которая, как у маршала Жукова, была вся "разрисована" - тогда следили за кадровыми перемещениями, репертуарной политикой в разных городах, за гастролями... Со своей стороны я знаю, что сегодня активная театральная жизнь - в Сибири, есть хорошие театры в средней полосе России. От чего это зависит? От губернаторов и мэров? Валерий Фокин: Это несомненно. Бывает так, что начальник города предпочитает хоккей, но при этом он понимает, что театр нужен. Многое зависит и от местных традиций. Как правило, сильные театры там, где их создавало купечество еще в XIX веке - в Херсоне, Саратове, Туле, Омске. Омский театр драмы вообще обладает нешуточной коллекцией "Золотых масок". Валерий Фокин: Это действительно один из лучших театров страны. И прежде был таковым. Не случайно господин Колчак сидел в ложе этого театра. Еще большая проблема - культурная власть на местах. Нередки случаи, когда выходит начальник комитета по культуре на пенсию, его назначают директором театра, где он начинает творить беспредел. Но сейчас решено, что часть полномочий минкульт передаст Союзу театральных деятелей. И тогда, возможно, мы создадим общий рабочий совет, своего рода конфликтную комиссию... Третейский суд? Валерий Фокин: В каком-то смысле. Он будет не только разбирать конфликтные ситуации, но и - это самое главное - совет будет рекомендовать назначения, в том числе в регионах, на посты художественных руководителей главных режиссеров и директоров. Мы не можем повлиять на местную власть юридически, но авторитетная рекомендация минкульта и СТД все же значит многое. Осенью все дружно постили в Интернете эмоциональную речь Константина Райкина на съезде СТД по поводу цензуры. Но ведь и сами художники зачастую выступают в роли цензоров - в отношении прессы, которая позволяет себе критические высказывания. Валерий Фокин: Сложная история. Вообще, если говорить о режиссуре, то эта профессия априори публична, а значит, обсуждаема. Не единожды я был уверен, что критики отнеслись к моей работе несправедливо. Но что же делать? Надо с этим мириться - профессия такая. Если не нравится - запрись у себя в комнате и показывай родственникам по линии жены. Вообще-то говоря, умный анализ может только помочь, как бы больно он ни ранил. Какие планы у вашего театра? Валерий Фокин: Мы этот сезон посвятили году 1917-му - пытаемся осмыслить дату, которая перевернула весь мир. Николай Рощин выпустит "Баню" Маяковского, молодой режиссер Антон Оконешников начнет работает над футуристической оперой Крученых и Матюшина "Победа над солнцем". Михаил Патласов готовит спектакль по "Чук и Гек" Гайдара. Сложная, но обещает быть очень интересной постановка. Виктор Рыжаков начинает делать "Оптимистическую трагедию" Вишневского. А я, осенью, возьмусь за молодого Сталина. Мне интересно исследовать, как романтическая мечта о всеобщей справедливости вырождается в чудовищную идею всемогущества и вседозволенности: "Я - бог, я все решаю".