В Москве пройдет выставка "Ясумаса Моримура. История автопортрета"

"Дайте мне музей, и я заполню его!" - заявил как-то Пабло Пикассо. Японский художник Ясумаса Моримура, очевидно, воспринял эти слова Пикассо как руководство к действию. Но чуть-чуть сместил акценты. Дело в том, что в пространство музеев современного искусства в Японии, США, в Центр современной фотографии в Мельбурне и Фонд современного искусства Картье в Париже Ясумаса Моримура входит под маской знаменитостей: будь то звезды Голливуда или персонажи хрестоматийных шедевров западноевропейский живописи - от "Девушки с жемчужной сережкой" Вермера до отрубленной головы Голиафа с картины Караваджо… Вот и в ГМИИ им. А.С.Пушкина он пришел в обличье едва ли не всех самых знаменитых мастеров искусства Европы и Америки. Автопортреты Яна Ван Эйка и Дюрера, Гойи и Ван Гога, Анри Руссо и Энди Уорхола, Фриды Кало и Марселя Дюшана - это все он, невысокий изящный японец, с умными печальными глазами трагика, выступающего на арене в ролях Пьеро и Арлекина разом. То, что одна из любимейших книг Моримуры, - "Золотой храм" Юкио Мисима, многое объясняет. Гиньоль, где комедия мгновенно оборачивается ликом трагедии, а то и триллера, Ясумаса Моримура находит в "Капричос" Гойи. Он является в черно-белом автопортрете Гойи с ведром на голове поверх полей черной шляпы и в модной накидке от японского дизайнера…Он снабжает свое повторение гравюры с важно вещающим с кафедры Попугаем перед открывшими рты служителями надписью "Ложь становится правдой, если услышать ее несколько раз?". А девице, той самой, которой "не выпутаться", вручает глобус, превращая ее спутников в грозных божеств из пантеона японского театра. В то же время подпись под гравюрой "Занавес в театре "Глобус" еще не опустился" - вроде подсказки-подпорки для "наивного" европейского зрителя. Ну, ладно, японского театра вы, невежды, не знаете, но о Шекспире-то, наверное, слышали. Надо ли говорить, что его серия по мотивам "Капричос", представленная в главном здании ГМИИ им. А.С. Пушкина, выглядит продолжением диалога с Гойя, начатым Сальвадором Дали? Диалога, свидетелями которого можно стать тут же, в музее. Ясумаса Моримура работает не только с картиной - может быть, прежде всего он работает с пространством музея. Те, кто были на "Манифесте" в Петербурге, помнят его проект, посвященный музейщикам Эрмитажа во времена блокады. Это были черно-белые фотографии, в основу которых легли снимки залов Эрмитажа военного времени с опустевшими рамами. Ясумаса Моримура представал в образах научных сотрудников, хранителей, экскурсоводов Эрмитажа (причем - фамилия каждого была указана в подписи к фото!), которые остались в замерзающем, голодающем городе - чтобы спасти картины. Эта серия, негромкая, почти незаметная в залах Эрмитажа, оставляла пронзительное чувство. Словно незаметные тени прошлого являлись в тишине залов. Для Ясумасы Моримуры пространство музея - живое, наполненное голосами прошлого, шорохом шагов и взглядами персонажей. Одно из подтверждений этого на нынешней выставке в Москве - показ проекта, посвященного "Менинам" Веласкеса, сделанный в музее Прадо. Более 80 работ из собрания Национального музея искусств Осаки, Музея современного искусства Хара в Токио, Национального музея современного искусства Киото и коллекции автора представлены на выставке в ГМИИ им. А.С.Пушкина Поэтому, конечно, тот факт, что основная часть выставки "Ясумаса Моримура. История автопортрета" открылась именно в Галерее искусства стран Европы и Америки XIX-XX веков ГМИИ им. А.С.Пушкина, не случайность. Сюжет встречи человека восточной культуры с западным искусством - один из ключевых для японского художника, который получил очень хорошее художественное образование в традициях как раз европейской школы. Но фактически все его искусство апроприации, то бишь присвоения, использования образов западного искусства, как раз и ставит под вопрос возможность стать "другим", в данном случае - европейским или американским художником. Не поэтому ли все его "подражания", попытка "войти" в шкуру другого, пусть и самого знаменитого автора, впечатляет шокирующей двойственностью. "Я пишу красками не на полотне, а на своем лице", - заметил как-то Ясумаса Моримура. Но дело не в гриме, и даже не в том, что он фотографируется в гриме, представая в обличье старика Леонардо или измученного Ван Гога. Фотографии вместо живописи - самая невинная "подмена". Подражания, "копии" вместо оригинала - в пространстве музея, пожалуй, этот сюжет покруче. Но фишка в том, что его копии не только не выдают себя за оригинал, а, кажется, не прочь подчеркнуть разницу с последним. Как там поэт говаривал? "Всегда готов заметить разность между Онегиным и мной". Но Пушкин открещивался от идентификации автора с персонажем. Японский автор открещивается от идентификации с европейскими художниками, вроде бы, наоборот, всеми силами демонстрируя сходство. Он не использует фотошоп, чтобы скрыть грим - разве только для того, чтобы создать многофигурные композиции, где в роли каждого персонажа занят сам художник. И в автопортрете Дюрера (который, кстати, назван "Рука - другое лицо Дюрера") не будут смягчены, смикшированы ни накладки на лоб, удлиняющие лицо, ни "зазор" на переносице… Иначе говоря, самые известные авторы и герои живописи - лишь персонажи в театре Моримуры. Что касается самого автора, то он обладает свойством ускользать на территорию не только лицедейства, перформанса, но и на территорию… слова. Точнее - монолога от лица своих героев. Почти у каждого портрета есть наушники, в которых можно услышать "исповедь героя". Текст, что был написан, конечно, японцем, акцентирует… неуловимость художника на автопортрете. "Нет, я не Леонардо…", - начинается признание смиренного пилигрима, стоящего перед домом великого мастера Возрождения. Образ Караваджо является в ликах смерти - головы Медузы Горгоны и отрубленной головы Голиафа… Дали с Галой двоятся в зеркале и картине, которая превращается в стереофотографию, если надеть красно-синие очки рядом. А Вермера и вовсе не найти - он остается невидимым за стеной камеры обскуры. Мягкий свет, освещающий комнату - его главный герой. От камеры обскуры до фотоаппарата - всего пара веков. Это тот путь, который Ясумаса Моримура предлагает пройти в своей "истории автопортрета", что становится его версией "истории искусства". Завершает он ее, разумеется, двойным видеопортретом Энди Уорхола, который превратил обычную репродукцию, повтор принта с портретом Мэрилин Монро или банки томатного супа, - в жест производства искусства. Понятно, что в арт-пантеоне японца портрет Уорхола - вроде картины с портретом кузена в фамильной галерее. Если бы, конечно, такие галереи существовали на "Фабрике" Уорхола… За вполне европоцентричной, на первой взгляд, историей искусств, есть гораздо менее различимая для нас подкладка японской культурной традиции. Кто-то ищет ее в театре Кабуки. Сам художник обращает внимание на другую традицию - анимизма. "Во мне живут множество "я". Все эти "я" хочу вытащить из себя и представить в своих произведениях", - говорит Ясумаса Моримура. Но разве можно быть до конца уверенным в чем-то, что говорит этот эквилибрист, тонко балансирующий на границе между Востоком и Западом, сакральным и профанным, живописью и театром?

Ясумаса Моримура, художник:

- Поскольку я японец и живу в Японии, естественно, японская культура оказывает на меня влияние. Однако, если речь о моих ощущениях, то из всей японской культуры я ощущаю наиболее сильное влияние на свое творчество со стороны анимизма. Не путайте его с анимацией. Анимизм - это одушевление всего сущего. По моим ощущениям, дух анимизма по-прежнему жив в Японии. В последнее время, чувствую, что он и мне интересен. Во мне живут множество "я". Все эти "я" хочу вытащить из себя и представить в своих произведениях.