Ее комическое величество
Мари-Николь Лемье в зале Чайковского Концерт классика В концерте абонементной серии "Звезды мировой оперы в Москве" с программой из арий Россини выступила канадская певица Мари-Николь Лемье, обладательница гибкого, легкого контральто и сокрушительного артистического обаяния, что обычно позволяет ей запросто превращать выступление в мощное театральное представление. О том, как это получилось в Москве, рассказывает Юлия БЕДЕРОВА. Еще один московский Россини после концертной версии "Путешествия в Реймс" в Большом театре и программы контратенора Франко Фаджоли на открытии фестивального сезона "Опера априори" предстал в зале Чайковского в интерпретации звезды мировой оперной и особенно концертной сцены контральто Мари-Николь Лемье. Окрашенный в густые плотные краски женственной буффонады, по части которой Лемье непревзойденный мастер, этот Россини прозвучал так, как будто был написан в точности для канадской певицы: одинаково свободно, легко, кокетливо и атлетично в серьезных и комических сюжетах. Разница между россиниевским языком опер seria и buffa в исполнении Лемье почти не ощущалась. Так же как разница между героями мужчинами (чьи партии написаны для женского голоса) и женщинами. Ее Эдоардо из "Матильды ди Шабран" и Арзаче ("Семирамида"), Изабелла ("Итальянка в Алжире") и Розина ("Севильский цирюльник") обходят стороной проблемы перевоплощения. Они появляются на сцене равно женственными, мускулистыми, яркими и подвижными чистыми вокальными сущностями, технологически отточенными и артистически близкими друг другу. Диапазон партий у Мари-Николь Лемье при этом по-настоящему огромен. После победы на конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе в 2000 году за полтора десятка лет в арсенале певицы появились мужские и женские роли в операх Генделя, Монтеверди, Вивальди. Но барочными партиями карьера канадской певицы не ограничилась. Скоро в ее исполнении и в партнерстве с авторитетными дирижерами не только барочной специальности (Рене Якобс, Бернард Хайтинк, Марк Минковски, Алан Кертис, Пааво Ярви, Антонио Паппано, Курт Мазур, Кент Нагано и другие) стали появляться белькантовые героини. А потом зазвучали Верди, Гуно, Берлиоз, Дебюсси, Руссель, Шуман, Вагнер, Малер, Брамс и Онеггер. Тут-то и стало понятно, что голос Лемье свободно ориентируется во всей мировой вокальной хрестоматии и даже добавляет ей раритетных густых и плотных, при этом роскошно нюансированных красок, подвижных линий и оттенков. Другое дело, что в интерпретациях россиниевских партий у Лемье сегодня ясно ощущаются еще и краски из других опер. И очарованная каватиной Изабеллы ("Cruda sorte") или Розины ("Una voce poco fa") публика одновременно будто бы радуется и блестящей иронии Кармен, и характерности миссис Квикли из "Фальстафа". Так же и в первом -- "брючном" -- отделении программы, посвященном мужским партиям. В каватине Эдоардо из "Матильды ди Шабран" и в арии Арзаче "In si barbara sciagura" у Лемье появляются интонации и следы сторонних образов, как будто вся комическая оперная женственность вторгается на мужскую территорию и чувствует себя там неожиданно органично и вольготно. Специфический буффонный артистизм Лемье, подчеркнуто телесный, до невозможности заполняющий, буквально взрывающий зал, подходит не каждой оперной сцене. Зато полностью высвобождается на концертной. Партнер певицы дирижер Жан-Мари Зейтуни за пультом РНО (плетневский оркестр не впервые делает Россини с мастерами, и с Зейтуни он звучал не только аккуратно, но и скульптурно ясно, пластично, лучезарно и приземисто одновременно) был живописно элегантен и точен. И все-таки это был театр одной актрисы, комической и мощной, атлетически техничной и иронически кокетливой.
