Роль личности в истории
Что первое купил папа Карло своему деревянному сыночку? Точнее: не первое, а единственное (ибо папа Карло больше ничего Буратине не покупал). Книгу!
Нищий старый дурак ради этого подарка продал свою единственную куртку. Он поступил как Человек. Потому что человек стал настоящим человеком, только когда книга стала важнее всего.
А ради чего Буратино продал свою единственную книгу? Ради того, чтобы один разок сходить в театр. Ему велено было идти в школу, он знал, что должен идти в школу; он обещал… Но удрал.
Школа — казарма. Театр — свобода. В школе муштра, контрольные, двойки, страх. В театре тебя ничего не заставляют делать. Тебе рассказывают истории. Живьём!
Кино не убило театр, телевизор не убил, интернет не убьёт. Потому что театр — живой, а экран — мёртвый. Всё, что можно копировать, не очень-то живое. Картина (оригинал) стоит сто миллионов долларов. Копия — сто рублей. Отличная копия — сто долларов. (Только книга ничего не теряет при копировании, не умирает.)
Кто в театр не ходит или ходит редко, не сознаёт разницу. Театр — не кино. На сцене волнение актёра гораздо сильнее, чем на съемочной площадке. Нельзя переиграть неудачную сцену, нельзя переговорить неточную интонацию. Дубль в принципе невозможен. И это волнение передаётся залу.
Публика видит живого актёра. От него до зрителя меньше мгновения. Скорость света 300 000 километров в секунду. Значит, если от вас до актёра 30 метров, то проходит одна десятимиллионная доля секунды.
А от игры киноактёра до зрителя проходят месяцы, а то и годы.
Театр — не кино, не экран. Там только зрители видят артиста. В театре и актёр видит зрителей, слышит реакцию, слышит дыхание зала. Актёр говорит: «Сегодня была тяжёлая публика» — значит, он её чувствует, значит, хоть в малой степени, но приспосабливается: меняет акценты, добавляет краски.
Фильм снят раз и навсегда. Спектакль меняется; первые 15–20 представлений растёт, обогащается нюансами. Потом…
Кино не от хорошей жизни кинулось в спецэффекты, в 3D, ибо победить театр актёрской игрой кино не может.
Кинорежиссёры ищут актёров в театрах. Театральные режиссёры не ищут актёров в кино. Звёзды нашего кино — все из театра: Доронина, Чурикова, Неёлова, Смоктуновский, Леонов, Ефремов, Евстигнеев, Высоцкий, Даль, Коренева, Табаков, Демидова, Янковский, Андрей Миронов, Папанов, Машков, Евгений Миронов, Максакова, Маковецкий, Раневская…
* * *
Цель театра во все времена была и будет: держать зеркало перед природой, показывать доблести её истинное лицо и её истинное — низости, и каждому веку истории — его неприкрашенный облик. Шекспир. Гамлет
«Цель театра…» — но кто это говорит? Актёр в Лондоне 400 лет назад или Гамлет в Эльсиноре 1200 лет назад?
Шекспир (устами Гамлета) объявляет: «Цель театра — показывать веку его неприкрашенный облик, настоящее лицо».
Показывать веку? — А если век туп? А если слеп? А если смотрит, но не понимает, что видит себя?
Показывать низости её истинное лицо? Но низость отказывается себя узнавать. Не внемлют! видят — и не знают! Покрыты мздою очеса (Державин). Тем более что на парадных портретах низость изображают как Величайшую Доблесть.
Но Шекспир не ошибся. Конечно, если зеркало мутное, там ничего не увидишь. А если спектакль блестящий, то век и власть узнают себя, не дураки. Век (публика) восхищается, а власть в бешенстве. Запрещает пьесы, закрывает спектакли, порою даже уничтожает театры.
Пушкин написал «Бориса Годунова» в 1825 году. Царь со скрипом (с цензурными сокращениями) дозволил публикацию в 1830-м, а «разрешено к представлению на сцене» только в 1866-м. Крепостное право отменили раньше, чем разрешили постановку.
Сменилась эпоха, скинули царя, отменили религию, строили коммунизм. Однако и тут «Борис Годунов» торчал как кость в горле. Трагедию поставили на Таганке в 1982-м, но спектакль категорически запретили до первого представления. Но понять можно — уж очень политическая пьеса.
Запретили «Три сестры» Чехова в постановке Эфроса на Малой Бронной. Запретили (и пять лет не выпускали) «Три девушки в голубом» Петрушевской. Запретили вообще пьесы Петрушевской, а ведь ни у неё, ни у Чехова ни слова про политику.
На спектаклях Эфроса плакали, узнавая в зеркале себя. На спектаклях Таганки хохотали, узнавая в зеркале неприкрашенный облик (чтоб не говорить рыло) власти… Я был на Таганке около 150 раз. И без счёту на репетициях.
Таганку бранили: мол, хулиганы, антисоветчики. Таганка уже тогда все знала про Свободу. В 1970-м Любимов поставил «Что делать?» Чернышевского — роман, который всем в школе надоел до смерти. Предрекали провал неминуемый. Получился шедевр. Ближе к финалу на фонарный столб взбиралось какое-то чучело, визжало женским голосом, махало флагом. Этакое либерте с крыльями. До идиотизма наивный девичий голосок спрашивал из толпы:
— Это был четвёртый сон Веры Павловны?
— Да, девочка! — с интонацией безнадежной усталости отвечал Леонид Филатов. Звучало, как «да, идиотка, да! Только ради Бога, оставь в покое!».
Зал взрывался от смеха. Ибо это было мгновенное и наповал уничтожение утопии и всего марксизма-ленинизма.
Отвратительная свобода вертелась и визжала, а следовало считать её «светлым будущим». Да, девочка.
Где ещё, кроме Таганки, так могли уделать школьную пластилиновую премудрость!
* * *
Роль личности в истории театра уникальна. В мёртвый (или, вежливо говоря, полуживой) театр приходит один человек — и всё меняется как по волшебству. Театр взлетает в звёздное небо успеха — на десять, на двадцать, на тридцать лет становится Меккой театрального мира. Всего мира, а не только русского или советского.
Один человек (!) меняет историю мирового театра. Великие примеры у нас перед глазами.
БДТ в Ленинграде был обычным болотом. В 1956-м его возглавил Товстоногов, и 33 года публика ломилась туда. Там взошли звёзды: Смоктуновский, Доронина, Лебедев, Юрский…
В никому не интересный Театр драмы и комедии в 1964-м пришёл Любимов. И сразу Таганка ошеломила театральный мир. Там взошли звёзды: Высоцкий, Демидова, Золотухин, Филатов…
В скучный Театр на Малой Бронной в 1967-м сослали Эфроса «очередным режиссёром» (главным он так и не стал). И в следующие 15 лет билет на спектакль Эфроса купить стало трудно.
В ура-комсомольскую студию на Красной Пресне в 1987-м пришёл Погребничко, и вот уже 30 лет в подвал театра «Около» любители ходят как наркоманы, не могут наглядеться.
В 1980-е Театр Руставели возглавил Роберт Стуруа, Театр Марджанишвили — Темур Чхеидзе…
В мёртвую Казанскую оперу в 1981-м чудом назначили молодого и отчаянного Рауфаля Мухаметзянова. И уже тридцать с лишним лет аншлаги, переаншлаги и ежегодно 140 гастрольных спектаклей в Западной Европе! В такое трудно поверить.
Последний по времени ярчайший пример: в 2007-м Римас Туминас пришёл в Театр Вахтангова. Театр-аутсайдер стал чемпионом мира.
* * *
…Кончается режиссёр — кончается театр. И опять пример перед глазами. В 1982-м в статье о Любимове я написал: «Обычный театр существует по синусоиде: расцвет, кризис, застой, новый подъём (пусть и не очень высокий), новый застой, часто более продолжительный, чем период подъёма. Таганка расплатится за свой долгий взлёт гибелью мгновенной и окончательной. Она не впадёт в застой. Она просто исчезнет. …Случаются театры одной личности. Был театр Мейерхольда, театр Таирова. Такие художники не имеют наследников и не могут их иметь».
Так и вышло. В 1984 году Любимов уехал, был лишён гражданства, и Таганка кончилась. В 1989-м он вернулся, но вернуть сногсшибательный успех не смог. Здание осталось, название осталось, а театр…
* * *
Но откуда же берутся эти режиссёры, эти звёзды мировой величины? И почему — вопреки официальному календарю — подзаголовок этой заметки выглядит так странно: «27 марта — Международный день Русского театра»? Почему сюда воткнулось слово «русский»?
Ответ доставляет особенное удовольствие.
В 1898 году Станиславский и Немирович-Данченко создают Художественный театр (теперь МХТ).
Там выросли: гениальный Мейерхольд, гениальный Вахтангов, Таиров, Марджанишвили — они создали свои театры: Мейерхольд — ГосТИМ; Вахтангов — Театр Вахтангова; Марджанишвили создал Драматический Театр Грузии (теперь Театр Марджанишвили).
Юрий Любимов учился у прямых учеников Вахтангова.
Георгий Товстоногов учился в ГИТИСе у МХАТовцев Андрея Лобанова и Алексея Попова. У Товстоногова учились Яновская, Гинкас и Михаил Туманишвили. У Туманишвили учились Стуруа и Чхеидзе.
Някрошюс учился в ГИТИСе у Андрея Гончарова, который учился в ГИТИСе у МХАТовца Горчакова.
Туминас учился в ГИТИСе у Иосифа Туманова, который учился у Завадского — актёра и режиссёра Третьей Студии МХАТ (теперь Театр имени Вахтангова).
Если нарисовать — получится потрясающее родословное древо.
Весь советский театр был русским театром, таким он и остался после распада СССР.
Но не будет ошибкой и весь мировой сегодняшний театр назвать русским. Из Художественного театра вырос Михаил Чехов, окончательно он сформировался у Вахтангова. А потом уехал в Америку. Вот самый краткий список его учеников: Элизабет Тейлор (три «Оскара»), Марлон Брандо (два «Оскара»), Юл Бриннер («Оскар»), Клинт Иствуд (пять «Оскаров»), Грегори Пек («Оскар»), Мэрилин Монро (два «Золотых глобуса»), Энтони Куинн (два «Оскара»), Джеймс Дин (дважды посмертно номинирован на «Оскар»), Пол Ньюман («Оскар»)… Если посчитать, то все «Оскары» — наши. Систему Станиславского — через школы Ли Страсберга и Стеллы Адлер — впитали Аль Пачино («Оскар»), Джейн Фонда (два «Оскара»), Дастин Хоффман (два «Оскара»), Роберт Де Ниро (два «Оскара»), Стивен Спилберг (три «Оскара»).
Каждый раз, когда смотрите первоклассный голливудский фильм, с благодарностью вспоминайте Станиславского.
* * *
Театр ничего не требует. Театр дарит счастье. Почему же многие, побывав, плюются? Потому что попали к обманщику, к шарлатану. Так всюду, везде и во всём. На одного талантливого врача — сотня, если не тысяча плохих, и попасть к такому у вас 999 шансов против одного. На одного талантливого учителя — сотни тупых садистов.
Если вы идёте в театр наобум, то почти с гарантией попадёте в скуку или в слякоть. Ориентироваться на рецензии, увы, невозможно. Почти 200 лет назад Пушкин писал о нашей театральной критике: «Её решения часто внушены расчётами, а не убеждением». Ничего не изменилось.
В Москве полторы сотни театров, в каждом 15–20 спектаклей — итого больше двух тысяч. А по-настоящему прекрасных — десятка два. Значит, случайно попасть на такую удачу — один шанс из ста. А 99... Впрочем, вкусы разные.
Пусть вам повезёт, и рядом не окажется человек, который отравит всё на свете. Театры на все лады умоляют зрителей выключить мобильники. Кто-то обязательно забывает, и трагическая сцена (приводя в бешенство зрителей и в отчаяние — актёров) идёт под дилинь-дилинь. Забывчивость досадна, но хотя бы понятна. К сожалению, многие выключают только звук, а потом во всё время спектакля отправляют и принимают эсэмэски. В тёмном зале экраны телефонов светятся адским пламенем, слепят сидящих рядом. А ещё хуже: артистам со сцены видны эти вспышки, высвечивающие лица неизвестно зачем пришедших кретинов.
Будьте человеком! Протискивайтесь на своё место лицом к сидящим, а не задевая своим тылом лица тех, кто уже сидит. Выключите телефон, не пишите sms во время действия, не хлопайте, пока в зале не зажжётся свет, ибо важную паузу вы можете по ошибке принять за конец спектакля и сорвать напряжённую финальную сцену.
* * *
...Роль личности в истории театра уникальна. Удивительна своей красотой и наглядностью. Только звёздное небо и солнечная система ещё более красивы. Если бы Кант об этом подумал, то мог бы (хоть в шутку) дополнить свою великую формулу: «Звёздное небо над нами, нравственный закон внутри нас, и театр перед глазами».
Давным-давно, лет тридцать назад, мне дали хороший фотоаппарат — на недельку, поиграть. Брал его с собой всюду, ну и в театр, конечно.
А недавно случайно нашёл плёнку… Боже мой, какие лица!
Фотографии 1987 года публикуются впервые.