Петер Вайбель: «Люди более брутальны, чем природа»
Выставка «Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968» (Брюссель / Карлсруэ / Москва), открывшаяся в ГМИИ им. А.С. Пушкина, привлекает многочисленных посетителей актуальностью и неоднозначностью концепции. С посетившим Москву куратором экспозиции, директором Центра искусства и медиатехнологий в Карлсруэ Петером Вайбелем встретился корреспондент «Известий». — Когда ваша выставка проходила в Карлсруэ, она называлась «Континент, которого не знает Евросоюз». Сходная проблематика поднималась и на предыдущей московской биеннале — наш город был обозначен как «центр острова Евразия». Так где же заканчиваются культурные границы Европы? — Культурное пространство Европы простирается от Англии и до Урала. Я думаю, что Маяковский и Грин — такие же европейские писатели, как и Шекспир; а Эйзенштейн и Сокуров — это европейские режиссеры. Одна из задач нашей выставки — продемонстрировать, что у советского и европейского искусства даже в эпоху холодной войны и дефицита информации было гораздо больше общего, чем это может показаться. В Карлсруэ мы разместили еще больше экспонатов, чем смогло принять пространство Пушкинского музея, — около 600. По сути, мы впервые проводим масштабное сопоставление искусства Запада и Востока той эпохи. — В Москве ваша выставка приобрела подзаголовок «Лицом к будущему». Вспоминаются слова кинорежиссера и фотографа Вима Вендерса, что у человечества скоро не будет времени на память, не будет прошлого, останется только будущее. Вы с ним согласны? — Вендерс не совсем прав, потому что он узник травмы, связанной с немецкой историей. Те, кто прошел через Вторую мировую и ее последствия, не хотят иметь память, они хотят забыть. Это своего рода ампутация памяти. Но наша выставка как раз о памяти: чтобы у нас было будущее, нужно стараться ее сохранять. К тому же на Западе память как бы неполная — она не всегда включает то, что было на Востоке. — В ГМИИ им. А.С. Пушкина недавно завершилась выставка «Воображаемый музей Андре Мальро», также построенная на разного рода сопоставлениях. Там соседствовали, например, статуэтки эпохи палеолита из Египта и из Сибири или похожие картины разных веков. Близки ли вам идеи Мальро? — Это очень важный концепт. Он был впервые сформулирован немецким искусствоведом Аби Варбургом и был призван демонстрировать развитие художественной истории Европы от Ренессанса до сегодняшнего дня. Он делал фотокопии произведений искусства и показывал, как оно менялось, выставляя эти копии в одном зале (как вы можете увидеть в некоторых случаях и на нашей выставке). Он называл это Bilderatlas — «атлас образов». И спасибо Андре Мальро, что в послевоенные годы он развивал эти идеи. Правда, сейчас уже есть Google. Вы можете сказать «покажите мне все произведения искусства по тематике «коллапс» или посмотреть облака у разных художников от Тернера до Магритта. Технологии теперь позволяют это делать каждому. — Интересно, что одновременно с распространением медиатехнологий, позволяющих любому зрителю строить собственные «воображаемые музеи», возникла и фигура куратора, который может проводить профессиональный отбор. — Изначально существовали частные коллекции: король что хотел, то и коллекционировал. Художников приглашал он сам: Гойя служил при дворе, Микеланджело работал у папы римского. В конце XIX века в России коллекционировало купечество — Щукин, Морозов. Из этих коллекций формировались музеи, а художники тем временем начали сотрудничать не с меценатами, а с галереями. В какой-то момент появляется так много произведений искусства, что директор музея просто не знает, что с ними делать, — и он привлекает в музей специалистов по искусству конкретной эпохи, то есть кураторов. И потом кураторство становится самостоятельной профессией. Это тоже происходит после 1945 года. Сегодня искусство — это очень сложная игра с большим количеством участников: художник, куратор, критик, галерист. И каждый в этой игре борется за власть. — Вы не раз говорили, что мы живем в эпоху переписывания — но только ли нашей эпохе это присуще? Например, термин «перестройка», который вы приводите в пример в одной статье, по-немецки означает «реформация», которой в этом году исполняется 500 лет. — Да, это вечная тема соотношения революции и эволюции, присущая не только нашей эпохе. При революции появляются новые существа, и разные виды каждый день друг друга уничтожают. А эволюция сохраняет и прежние виды — например, динозавры исчезли, но крокодилы остались. Люди более брутальны, чем природа. В изобретаемых людьми технологиях есть то, что можно назвать creation distraction — созидательное разрушение. Вы еще помните такое старое изобретение, как печатная машинка? Компьютер же ее уничтожил! А в природе по-другому — появились люди, но крокодилы всё равно сохранились. — У вашей недавней персональной выставки в Вене был слоган: «Осторожно! Эта выставка может изменить Вашу жизнь». А какие выставки повлияли на вашу жизнь? — Вряд ли это были выставки, но мои идеи сильно изменились благодаря нескольким книгам. Например, в 16 лет я прочитал очень сложную книгу о математике «Потеря мыслей» и был так воодушевлен, что решил выучить язык программирования. Тогда меня даже называли сумасшедшим, ведь в 1960-е годы во всей Австрии было только 12 человек, которые изучали компьютерное дело. А сейчас я хотел бы тоже быть таким счастливчиком и влиять на кого-то или что-то своими работами — чтобы они имели такой же эффект воздействия, как работы других людей повлияли на меня. — Вы всегда говорили, что СМИ не должны были тиражировать визуальные образы терактов 11 сентября в погоне за прибылью. Как вы относитесь к тому, что фотографию убийства посла России в Турции Андрея Карлова признали лучшим снимком на World Press Photo? — Это неправильно. Получается, чем больше зла, чем больше безумия, тем больше ему внимания. Проститутка в США убила семь своих клиентов, потом глянцевый журнал написал ее биографию, а в Голливуде сделали фильм про нее со звездой в главной роли и получили «Оскар». Автора знаменитой фотографии времен вьетнамской войны с приставленным к голове человека дулом пистолета потом пригласили снимать для Playboy. Он стал довольно известным, но на самом деле он мог бы в этой ситуации помочь. Сегодня нет правил, которые как-то регулировали бы этот вопрос. Придумать их сложно, но жить с ними было бы проще. Когда вы видите, что мужчина насилует женщину, у вас есть два варианта: либо вы поможете женщине, либо вы это сфотографируете. Всегда есть выбор.
