«Чук и Гек» отправились в ГУЛАГ
Аркадий Гайдар написал светлую детскую сказку — рассказ «Чук и Гек» в 1939 году. Позади пик сталинских репрессий, впереди — война. Режиссер-документалист Михаил Патласов, поставив хрестоматийный текст на Новой сцене Александринского театра, обратился к историческим реалиям и увидел страшные глубины за его безоблачным фасадом. По образованию Патласов кинорежиссер, и в основе его постановки — параллельный монтаж. Здесь сочетаются два плана: «гайдаровский» и документальный. На длинном столе — очаровательный бутафорский пейзаж: башенки Кремля, заснеженные горы, остроконечные ели и крошечный поезд, как со старой советской открытки (художники — Александр Мохов и Мария Лукка). Петр Семак, обращаясь в видеокамеру, с ласковой родительской интонацией читает от лица Гайдара «Чука и Гека». Периодически в рассказ вторгаются документальные свидетельства о доносах, обысках, арестах... Экранные титры указывают на источники: имена, фамилии, даты. Драматурги Андрей Совлачков и Алина Шклярская задействовали богатый документальный материал: здесь фигурируют воспоминания Хавы Волович и Тамары Петкевич, Георгия Жженова и Вацлава Дворжецкого. Сценография минималистична: кроме стола с железной дорогой имеется конструкция в глубине сцены, напоминающая лагерную вышку. Благодаря точной операторской работе и лаконичному «видеохудожеству» спектакль производит впечатление зрелища современного, технологичного и стильного. И всё же сила его совсем не в «формализме», а в искренности актерского существования, которая возникает, когда артист остается перед камерой один на один. В спектакле заняты 10 актеров, и каждый из них ведет свою тему. Молодые артисты, перейдя из «сказочного» плана в документальный, изъясняются от имени тех, кто был травмирован репрессиями в детстве и юности. Дарья Степанова, играющая мать мальчиков, переходит к обобщенному образу матери и преданной жены. «Гайдаровский» и документальный планы звучат в контрапункте. Если мать Чука и Гека надеется на скорую встречу с мужем, приславшим письмо, в котором он зовет семью «в гости», то Алексей Фролов, выступающий как муж в другой реальности, отвечает: «Ты пишешь о свидании: брось эту мысль. Человеку, не бывшему в таких условиях, знакомство с ними будет равносильно убийству». В общей композиции выделяется образ, созданный актрисой Ольгой Белинской на основе мемуаров Агнессы Мироновой-Король — супруги крупного чиновника, арестованного в 1939 году. Эта женщина в отличие от других персонажей не вызывает симпатии. Кажется, все ее интересы сводятся к стремлению комфортнее и выгоднее обустроиться, будь она в статусе подруги «большого человека» или — впоследствии — заключенной ГУЛАГа. Но доля этого персонажа не менее горька. Во время рассказа о гибели своего нерожденного ребенка актриса достигает трагического напряжения, леденящего душу эффекта, нисколько не побуждая зрителей к сочувствию, но обозначая внутренние движения Агнессы Ивановны с «прокурорской» рациональностью. К финалу спектакля действие, кажется, катится со всех катушек: там, где у Гайдара — воссоединение семьи и празднование Нового года, у Патласова — рассказ о зверствах урок, воплощенный на сцене как dance macabre, гротескный хоровод с уродливыми масками. Но завершается спектакль всё же открытой вопросительной интонацией, далекой от обличения. Каждый из артистов обращается к зрителям от своего лица: один делится жизненным наблюдением по теме постановки, другой обращается к истории своей семьи, где смешались жертвы и палачи. «Могла бы я стать охранницей в ГУЛАГе? Я не знаю», — растерянно говорит одна из актрис. И это честное признание — лучшее доказательство, что ошибки прошлого надо помнить.
