«Надо быстрее думать на сцене»
Художественный руководитель театра «Мастерская» Григорий Козлов о спектаклях на конкурсе «Золотая маска» В конкурсной программе «Золотой маски» показаны сразу два спектакля петербургского театра «Мастерская» — булгаковские «Записки юного врача» и спектакль-триптих «Молодая гвардия» по одноименному роману Фадеева. Основатель и художественный руководитель театра режиссер Григорий Козлов ответил на вопросы Романа Должанского. — Для театра, которому всего семь лет, два спектакля в конкурсе национальной премии — прекрасный результат. — Я до сих пор считаю: это фантастический случай, что наш театр родился. Наверное, просто так звезды сошлись. Мечта о своей театральной компании у меня была давно, еще когда я только начинал заниматься театром, когда еще был инженером из кораблестроительного института. Мысли о театрах-школах, театрах-студиях, о которых мы много читали, меня всегда грели. Но потом, когда я поставил немало спектаклей и стал преподавать, я как-то успокоился, свыкся с тем, что буду просто учить актеров профессии. А тут все как-то разом заговорили: вот готовый театр. — Театр всего два года был бездомным, по нашим меркам это тоже везение. — И эти два года прошли не без потерь. Когда нам дали помещение на Народной улице, многие говорили: место на отшибе, зритель к вам не поедет так далеко, от метро через мост идти надо... Я отвечал одно и то же: если честно будем работать, то пойдут. Теперь я смотрю, как полный зал сидит в будний день и смотрит пять с половиной часов «Братьев Карамазовых», и понимаю, что был прав. — Когда вы поставили свой первый большой спектакль «Преступление и наказание», вам было уже ближе к сорока, чем к тридцати годам. Сейчас у многих 30-летних уже солидные послужные списки. Нет ощущения, что косная театральная система фактически отняла молодость? — Наоборот, нам повезло. В 1990-е люди театром занимались меньше, потому что им нельзя было заработать. Если бы ситуация была жестче, кто знает, может быть, я бы и не пробился. В театре тогда можно было работать не торопясь, потому что в спину никто не дышал. Я вообще люблю работать медленно, подробно. — Значит, сейчас, когда все торопятся, для театра время хуже, чем тогда? — Конечно, лучше. Сейчас больше возможностей. Поэтому больше идей. Мы пробуем разное, и я люблю, когда к нам приходят с новыми идеями. Когда есть школа, то есть прочная основа, стили и формы можно пробовать какие угодно. — Можно ли сказать, что вы создали театр, адресованный себе же, но молодому? — Наверное. Надо уметь сохранять в себе юношеское отношение к искусству. Но у нас публика разных возрастов. — Своим ученикам что советуете смотреть из современного театра? Знаю педагогов, которые не пускают студентов к тем режиссерам, которые якобы работают не по системе. — Не нужно никого отсекать от театрального процесса. Это и недальновидно, и просто глупо. Я не так много смотрю, но мне многое нравится. Тимофей Кулябин интересно работает. Те спектакли Богомолова, которые я видел, мне тоже понравились… Есть целое поколение режиссеров со своими художественными мирами. — В вашем театре работают ваши ученики. То есть воплощается некая идеальная модель театра-компании. — Сейчас много говорят о репертуарном театре, о традициях. Часто забывают в спорах, что идея репертуарного театра не в том, что просто сегодня идет какой-то один спектакль, а завтра другой, какая в этом особенная ценность? А в том ценность, что одни спектакли вырастают из других, что в репертуаре нет ничего случайного, что выстраиваются актерские биографии. — Один из двух спектаклей, представленных на «Золотой маске»,— «Молодая гвардия». Несколько лет назад вы поставили «Тихий Дон» Шолохова. Можно ли сказать, что ваш театр особенно интересует советская литература? — Правильнее сказать, что русская литература. Хотя не только. Вот я недавно поставил «Тартюфа». А Мольер с Булгаковым перекликаются, это объяснять не нужно. Но на очереди — Александр Вампилов «Утиная охота». Наверное, вообще одна из главных мыслей нашего репертуара, как человеку сохранить себя и остаться человеком в невыносимых обстоятельствах. А «Тихий Дон» наш — прежде всего история разрушения семьи. Когда в жизнь входит революция, начинается беда. Я вообще за эволюцию. Но надежд на эволюционное развитие все меньше и меньше. У нас, чтобы люди раскрылись с лучшей стороны, обязательно нужно горе. — Все театральные люди знают: когда театр объединен духом единой компании, говорящей на одном языке, это прекрасно, но всегда есть опасность, что это ненадолго... — Есть такая опасность. Я с самого начала сказал ребятам: вы все свободные люди. Если пришли сюда, надо служить делу. Но если считаете, что выросли, если стало неинтересно, если родилось желание попробовать себя в других театрах — пожалуйста, идите. Никто вас предателями считать не будет. — То есть вы снисходительны к актерским слабостям? — Жизнь научила. Да, бывает, что с утра всех ненавидишь. Раньше я много скандалил, а теперь научился, как говорится, сначала посчитать до десяти. Следую правилу разумных компромиссов. Всегда нужно понять, что происходит с человеком, почему он ошибается. Иначе и театра не будет. — Вы считаете свой театр современным? — Современный театр — это не только новые формы, вербатим, документальный театр и прочее, а и способ существования. Люди сейчас общаются потоками. И надо быстрее думать на сцене, идти по длинной мысли. Плотность существования меня интересует. Театр, прежде всего, это что-то живое. В любом типе театра. — Театр для вас — продолжение жизни или способ противостояния ей? — Я думаю, что театр, по крайней мере мы так живем, есть продолжение жизни. В разных формах существования.
