"Золотая маска" изнутри: как я работала в жюри театральной преми
Лоббируют ли спектакли на «Золотой маске»? Борются ли за влияние критики на главной национальной театральной премии страны? И является ли она тем зеркалом, в котором можно увидеть состояние российского театра сегодня? Обозреватель «МК» работал полтора месяца в составе жюри «ЗМ-2017» и прочувствовал весь процесс изнутри. Итак, награды розданы, победители празднуют, проигравшие полнят ряды недовольных. И все это происходит на адски высоком градусе, чему, в общем-то, есть одно верное объяснение — в России театр больше чем театр. А значит, здесь все по гамбургскому счету: суд, восторги, разочарования и проклятия. Чем запомнится мне 23-я «Маска»? Спектакли. В драме из шести сотен, отсмотренных экспертным советом, до финиша дошли 45. Очень разных: сильных и цельных (крайне мало), с идейным замахом, но не случившихся (немного), оригинальных (единицы), с мощным столичным бюджетом и скромным из регионов, претенциозных, сделанных с учетом театральной моды на определенный формат (больше всего). Последняя категория имела всегда многозначительный вид, намекающий на смыслы, постичь которые было непросто по причине их невнятности или вообще отсутствия. Жюри. Был сговор, и все 16 человек помимо меня могут поклясться в этом под присягой. Председатель жюри — Алексей Бородин (большой авторитет в театральном мире, худрук РАМТа) с ходу предложил начинать обсуждения только с хорошего в постановках. Возможно, его предложение, которое можно расценить как тактический ход, но идущее от человеколюбивой и интеллигентной натуры Алексея Владимировича, позволило снять напряжение в работе жюри и создать комфортную атмосферу. Крайнее мое удивление — лоббирование чьих-то интересов не наблюдала, давление как «жюриста» на себе ни разу не испытала. Ни криков, ни конфликтов до состояния «стенка на стенку». Голосовали дважды — открыто, после чего закрытое голосование расставляло точки над «i». Все по-честному. Актеры. Испытала потрясение от высокого уровня мастерства актеров многих театров, от их безграничной такой честно-пионерской готовности воплощать самые невероятные идеи или безумные заблуждения режиссеров. И порой они оказывались даже сильнее своих «заказчиков». Самыми сильными тут оказались артисты Александринского театра, представлявшие на «Маске» два спектакля — «За занавесом» и «Ворон». Зрители. Энтузиасты, некоторые ходили на фестиваль как на работу. Познакомилась с одним из них. По внешнему виду (модная стрижка, борода, стильная одежда) — критик, искусствовед, на крайний случай держатель салона мужских причесок. Оказался адвокатом, любителем театра, который накупил билетов на спектакли музыкального театра и драмы на двоих и на приличные места аж на 280 000 рублей. Что ж, адвокат может себе позволить. Скандал. Всего один вызвал спектакль «Гамлет» МДТ из Санкт-Петербурга. Цены у перекупщиков доходили до 50 тысяч, хотя официально топовая цена на часть мест была 20 тысяч, но и их было не достать. Чувствительно. Жаль, что Коля Голышев, юноша с тяжелым диагнозом «трисомия» (синдром Дауна), так и не добежал до сцены вместе с родителями: они не нашли дороги из бельэтажа за кулисы. А ведь имел полное право встать рядом с создателями спектакля «Колино сочинение» — это его жизнь и его стихи легли в основу стилистически чистенького, пронзительного до сердечной колики спектакля. Но что бы ни говорили о «Маске», как бы ее ни ругали или ни возносили, именно благодаря ей за три с лишним месяца в Москве можно увидеть если не всю театральную Россию, то ее значительную часть и хотя бы приблизительно понять — какой он сегодня, российский театр, в каком направлении движется. А здесь ответ один — сегодня он точь-в-точь как наша жизнь: его штормит, он лукавит, барахтается и растерян. Не понимает, куда бежать, как выживать? И чем поверять сегодня новую реальность, резко поменявшую привычную систему ценностей? Кто наконец предложит новый взгляд на то, что происходит? Или будет продолжать рассказывать публике, что все плохо, а будет еще хуже? Ему еще верят: ведь театр в России больше чем театр. Пока еще. «Данила Козловский — звезда, казалось бы, что ему «Маска»? А тем не менее...» О болевых точках национальной театральной премии — директор фестиваля «Золотая маска» Мария Ревякина. — Мария, ротация кадров в экспертных советах, за которую среди критиков шли бои, буквально стенка на стенку, дала результаты? — Вопросов тут нет — ротация была всегда: чтобы у экспертов не замыливался глаз, чтобы как можно больше специалистов выезжали в регионы. Сейчас секретариат СТД принял решение в драме делать ротацию через два года, а в музыкальном, где специалистов мало, — через год. Но во всех вариантах есть свои плюсы и минусы. Первый минус финансовый: огромный экспертный совет — это очень большой расход для фестиваля. Второй минус — не все эксперты равноценно ездили по регионам: одни за год съездили 12 раз, а кто-то 60. — Театр — это человеческий фактор, амбиции. Среди критиков и экспертов (не будем этого скрывать) идет битва за влияние, и в данном случае положение эксперта может быть использовано как инструмент этого влияния. Как избежать таких манипуляций? — А ты поработай экспертом. У нас собираются люди разных эстетических позиций, диаметрально противоположных. И если поначалу у них много между собой разногласий, то через полгода они понимают, что они команда. И даже те, которым, положим, не нравится фамилия какого-то режиссера (не принимают его эстетику), приходят к тому, что надо идти смотреть и голосовать, важен профессиональный подход и знания. Многое в будущем будет зависеть от того, насколько квалифицированных специалистов будут готовить профессиональные вузы, насколько будущие критики окажутся погружены в театральный процесс, готовы ездить, анализировать увиденное. — Я сталкиваюсь с тем, что критики, в том числе и начинающие, высокомерно теоретизируют: это актуальное искусство, а это — нет, значит ему не место в «Маске». — Главное, чтобы человек был разносторонне образован и понимал, что в театре существуют разные явления, и чтобы он был распахнут миру, всем театральным формам и течениям, умел слышать и слушать. — Есть такая проблема — театр присылает заявку на участие в «Маске» только спектакля худрука или главрежа. Опасается, что эксперты могут выбрать не его постановку? — Лично я не знаю таких случаев, где бы руководители зажимали работы других режиссеров. Может, там, где по старинке работают? У нас серьезная коммуникация с театрами по всей стране: мы рассылаем письма, звоним: «Присылайте заявки не на одну премьерУ, а на премьерЫ, которые, по вашему мнению, должны посмотреть эксперты». С другой стороны, сейчас столько небольших фестивалей в регионах, что благодаря им, а также соцсетям мы имеем больше информации о премьерах, коллеги присылают видео из самых разных городов. Поэтому очень важно, чтобы в экспертные советы входили люди, которые бы ездили и много-много смотрели. Как писал корифей театральной критики Павел Александрович Марков: «Критик должен шляться». — В соцсетях после раздачи «Маски» уже истерят, что надо разогнать жюри и закрыть конкурс. Может, оставить только фест «ЗМ»? А афишу будет формировать куратор. — Если для нас как организаторов очень важна афиша, показывающая срез сезона, то, наверное, для номинантов, да и театров очень важна «Маска». Для таких городов как Шарыпово, Глазов, Новокуйбышевск, а не только для больших городов. Хотя когда солист Большого театра стоит на сцене со слезами на глазах, понимаешь, что и для Большого эта премия имеет значение. А Данила Козловский — звезда, казалось бы, что ему «Маска»? Тем не менее... Как говорил Михаил Александрович Ульянов: «Профессионалы — профессионалам». Получение «Маски» или попадание в номинацию — это уже уровень, особенно сейчас, когда звания для артистов почему-то стали дефицитом. Но осталась профессиональная награда, и это прекрасно. Просто относиться к этому надо спокойно. А как «Оскар»? Номинированы на него многие, а получает кто-то один. Не получившие интеллигентно к этому относятся: не психуют, не обливают друг друга грязью. Они в афише, а кто-то в лонг-листе, и это прекрасно. — Может, потому, что в России театр больше чем театр? — Это точно. Именно сейчас, в последнее десятилетие, театр поднялся на такую высоту и стал так важен, что этого не замечать нельзя. И отчасти в этом заслуга фестиваля: он каждый год привлекает все больше внимания к театру. Министры культуры разных регионов, чьи театры номинированы, стали приезжать на фестиваль. По прошлым годам могу сказать, что актерам квартиры давали, бюджеты театрам увеличивали. Очень изменился и зритель: если раньше на региональные спектакли было легко попасть и мы не были уверены, что продадим на них билеты, то теперь не на каждый спектакль из региона можно достать билеты. Хотя цены у нас в основной своей массе невысокие: от 100 рублей до 3000. — Но именно на этом фестивале буквально разгорелся скандал с ценами на «Гамлета» Льва Додина. В соцсетях кто-то подсчитал, что проезд до Питера, гостиница и билет на «Гамлета» дешевле, чем один билет на спектакль в Москве. — Могу объяснить, что произошло. Когда мы несколько лет назад привозили спектакли МДТ в рамках фестиваля, то перекупщики накручивали цены, а нас обвиняли в том, что цены задираем мы. На этот раз мы объявили: билеты на «Гамлета» в Интернете продаваться не будут — только через кассу по ценам от 15 до 20 тысяч (зал на 370 мест). И в первый день продаж перекупщики пришли, устроили скандал — пришлось вызывать полицию. В итоге через день на их же сайтах билеты стояли по 40, 50 и 57 тысяч. Спектакль шел три дня: в первый продали 103, во второй — 100, в третий — 81 билет. Диапазон цен был — 3, 5, 8, 10, 15, 20 тыс. руб. При этом для сравнения: бесплатных приглашений было 142 в первый день, 150 — во второй и 149 — в третий. Их получили аккредитованные журналисты, партнеры, инфопартнеры, спонсоры, СТД, театральные коллеги из регионов. То есть 30–40% от всех билетов фестиваля уходят на приглашения. — А на театр из города Глазова (спроси большинство, не скажут, где и находится) покупают билеты? — Билеты на спектакль «Процесс» из Глазова были сразу проданы, как и на спектакли «Маски+». А сколько у нас людей ходит на спектакли из других регионов! Москвичи уже знают провинциальных артистов и идут на них. Вот статистика этого года: 44 процента (почти половина) — номинанты из регионов. Причем из Москвы и Питера номинировано 24 спектакля. А в результате 16 «Масок» осталось в Москве, а 32 уехали в регионы. В FB я уже видела, как артистов в Екатеринбурге, у которых за балет «Ромео и Джульетта» две «Маски», в аэропорту встречали с оркестром. — Ваши личные открытия со знаком «плюс» и «минус» на этом фестивале. — Для меня открытием стали паблик-токи со Сбербанком — это обсуждение важнейших тем через Интернет. Темы были самые разные: «Театр — новые герои», «Опера (не) для всех» и другие проблемы современного театра — 1,5 миллиона зрителей участвовало! Важный проект «Институт театра»: в этом году мы собирали завлитов из 15 городов России, провели лекции и практические занятия для молодых театральных критиков и «Призрак экспертизы — как осуществлять экспертизу в культурной ситуации нашего времени». А минус… Минус — если что пошло не так, это потом обсуждается с замечательной командой. Как говорит известная мудрость: «Хороший человек видит хорошие знаки». Мнение жюри и экспертов Алексей Бородин, режиссер, председатель жюри: «У театра, как мне кажется, всегда есть два пути: быть для самого себя или быть открытым миру, полным поисков, да всего чего угодно... Но главное, чтобы его нерв пробивался к человеку — тогда театр живой и несамонадеянный». Дмитрий Трубочкин, театровед: «Мне показалось, что «эксперимент» все настойчивее проникает в другие номинации. Поиск нового прочтения классики, нового способа существования актеров, нового понимания смысла и предназначения театра: все это в разных жанрах, у режиссеров разных поколений. Думаю, фестиваль прошел под знаком Чехова. Поиски были связаны не только с постановками его драм: чеховские образы и мотивы заявляли о себе тут и там и напомнили театру о том, что именно Чехов был и остается самым проницательным из отцов-основателей новой драмы». Александр Феклистов, актер: «Многие спектакли, которые были показаны на «Маске», для меня подтвердили, что театр все-таки куда-то двинулся. От чисто психологического театра (что выглядело пошло) в документальность и немоту. Он ищет новые пути, потому что только на документальности театр не может долго сидеть». Алена Карась, председатель экспертного совета в драме: «Сегодняшний театр в России кажется мне единым в смысле столиц и регионов, где работают молодые режиссеры из Питера и Москвы. Это театр с сильным акцентом на памяти, на локальной истории, это разнообразный национальный театр. Выбор жюри мне показался почти во всем взвешенным и разумным. Отмеченные им спектакли все до единого этого достойны». Марина Брусникина, режиссер: «У театральных людей диаметрально противоположные представления о том, что хорошо, что плохо, что талантливо, что модно и вообще что такое современный театр. Но радует, что есть художники абсолютно независимые от чужих мнений и тенденций, с внутренней свободой». Эмиль Капелюш, театральный художник: «Я увидел много интересного, связанного с настоящей театральной глубиной, а много поверхностного. Поверхностного потому, что многие спектакли попадают в конкурс по принципу их радикальности и театрального экстремизма. Если радикально, значит, актуально. А если работа сделана другими средствами, то считается, что это не является современным искусством. С моей точки зрения, это болезнь критики, экспертов». Вадим Щербаков, историк театра: «Образ отечественного театра выглядит куда более рациональным, головным, что ли. Иногда режиссерские формальные ходы рождали убедительные (даже победительные!) конструкции, позволявшие актерам втянуть публику в содержательные эмоциональные поля. Но чаще становились набором приемов с понятными задачами и смыслами, не способными превратиться в настоящую «мысль сердечную». Впрочем, у меня сложилось мнение, что российская сцена не только рядится в эффектные одежки мировой театральной гардеробной, а все-таки ищет способы взаимодействия с меняющимся зрителем, с переживаемыми страной событиями и вызовами времени».
