"Мы несем европейский дух"

Директор ГМИИ Марина Лошак объяснила Екатерине Даниловой, к чему обязывает юбилей музея ГМИИ им. Пушкина отмечает юбилей. "Огонек" поговорил с директором музея Мариной Лошак -- Музею -- 105, солидный возраст. С другой стороны, для музея такого уровня возраст не очень-то и большой. К чему обязывают эти 105 лет и что они, наоборот, позволяют? -- Ну возраст никогда ни к чему не обязывает. Все обязательства внутри нас. На самом деле музей и не такой уж молодой. Вообще-то говоря, именно в это время повсюду и стали открываться европейские музеи, подобные нашему. У нас нормальный музейный возраст. Конечно, обязывают репутация музея и бренд, который очень долго складывался при участии замечательных, умных, образованных и интеллигентных людей. Поэтому, конечно, и сегодня музей должен остаться таким же, каким он был последние десятилетия. При том что мы меняемся. Наш посетитель меняется. И скорости нашего перемещения по миру, и наши впечатления. И мы вместе с этими изменениями растим наш музей. И продолжаем его. -- Известно, что музей задумывался Иваном Владимировичем Цветаевым как образовательный. Потом, в советские времена, когда состоялись те знаменитые выставки, он понимался как форточка в европейскую культуру. Какая задача у него сегодня? -- Задача, какая была поставлена, таковой и осталась. Музей действительно был образован как учебный. Но еще при Цветаеве стал наполняться оригиналами, на что, кстати, никто не рассчитывал. И уже тогда стал превращаться в музей другого уровня и другого класса. Действительно, в советское послевоенное время этот музей был подлинным окном в Европу. И сейчас мы по-прежнему пытаемся это окно держать открытым, представляя большой европейский мир с его пониманием искусства, нравственных общечеловеческих категорий. Мы несем европейский дух, это ген нашего музея. И по-прежнему мы стремимся быть таким окном -- в большой мир, поскольку он значительно шире, чем Европа. Скоро мы будем показывать выставку из Судана, мы смотрим в сторону Мексики, заинтересованы в работе с индийскими музеями, с Китаем. Так что "окно в Европу" -- это фигура речи. А на самом деле это окно в большой мир искусства. Но самое главное -- не просто открыть окно, но и продемонстрировать свой взгляд на то самое важное и самое лучшее, что есть в искусстве и в человеке. Вот это очень важная миссия музея. А его учебный характер остался и по сей день. И в будущем учебная миссия по-прежнему остается важнейшей. Потому что ребенок, когда рождается, он несет в себе генотип, и никуда от этого не деться. Сегодняшний музей будет продолжаться в музее завтрашнем. Очень скоро мы увидим, как появятся новые здания, наполненные нашими коллекциями, новыми выставками и новыми возможностями для посетителей. -- Поэтому у вас в приемной на вешалке строительная каска? -- Да, я строитель. -- План будущего музейного городка похож на ладью с надутыми парусами. Чем же занят капитан? И кем вы себя чувствуете -- строителем, менеджером, культуртрегером? -- Все в одном стакане и все перемешано. Какие-то функции для меня новые и мне не свойственные. Я учусь. Для каких-то у меня есть опыт и умение. Что-то для меня вообще чужое и очень сложное, но, видимо, я должна через это пройти. В этом случае нельзя выбрать, что ты любишь, и не заниматься тем, что тебе неинтересно. Ты должен владеть всем -- до мелочей. Это такое симфоническое произведение, для исполнения которого нужно очень много инструментов. -- С 2019 года начинают, как мы знаем, вводиться новые корпуса музея... -- А это фактически завтра. Пока мы в графике и действуем согласно нашим планам, насколько это возможно, когда идет большая стойка и по дороге очень много всего случается. -- Все учреждения культуры сегодня вынуждены экономить. Хватает ли денег на такие колоссальные планы? -- Нет, и их никогда не будет хватать. Я считаю, что вообще большая удача, что даже в это время, экономически очень сложное, государство продолжает давать нам деньги. И это большие средства. Это тот наш хлеб, без которого невозможно строительство. Но кроме хлеба нужно масло. -- Но ведь есть многочисленные друзья музея, меценаты... -- Честно говоря, их очень много. Они поддерживают нас в самых разных наших движениях. И это немалые средства. В прошлом году огромный бюджет музея был поделен 50 на 50. Половина -- это бюджетные деньги, половина -- привлеченные средства. Все эти люди, которые предлагают нам свою помощь, оказывают ее вне меркантильных соображений. Потому что наш закон о меценатстве не предполагает ни копейки на снятия налогов. Поэтому, когда говорят, что вот в Америке такие великие спонсоры и меценаты, а у нас дело обстоит неизвестно как, я считаю, что это несправедливо. Там, когда люди дают деньги на культуру, образование, на социальные проекты, у них есть возможность получить за это что-то от государства. Наши же меценаты просто дают. И с каждым годом таких людей все больше. Мне кажется, это вообще черта последних лет, когда и волонтерство, и социальный рост, и просто нравственное движение внутри человека дают надежду на то, что мы меняемся в лучшую сторону. Мы становимся более осознанными в своих действиях. И на что, как вы думаете, проще всего найти деньги в музее? -- На выставку? -- Нет! Представьте себе -- на образование. Хотя выставка, казалось бы, связана с очень большим пиаром. Но проще всего и быстрее всего найти деньги на образовательный проект. И все больше появляется людей, которые вообще не хотят никакой публичности, действуют как чистые филантропы. Им не нужно ни указаний имен и фамилий, ни логотипов. То есть вы имеете дело с таким абсолютно чистым оптимистом. -- Мы знаем, что в этом году ГМИИ представил свою выставку на венецианской биеннале. Меняется жизнь людей, о чем вы говорили, меняется мир искусства. Уже и дизайн, и высокая мода, и ювелирные украшения, и современные технологии чувствуют себя в музее на своем месте. Дальше что? -- У музея всегда было свое понимание широты взгляда на искусство. Когда-то мир искусства был совсем тесным. XX век дал совершенно новое понимание и широту восприятия. Ирина Александровна Антонова, как директор нашего музея, сделала несколько великолепных, стратегически важных, выставок, связанных с высокой модой. Они не просто говорили о моде, они рассказывали о моде как об искусстве и о ее взаимоотношении с миром искусства. До сих пор все помнят выставки, посвященные Шанель и Диор. Что касается дизайна, то он в XX веке стал частью современного искусства. Поэтому, конечно, об этом интересно говорить. Пока музей еще только приступает к серьезному размышлению на эту тему. Что касается современного искусства, то, конечно, это одна из важных миссий любого музея. Нельзя уйти от взгляда художника, живущего сегодня. Это единый процесс, он не прерывается. И зрителю интересно стать частью этого большого диалога. Поэтому мы, конечно, очень много работаем с живым искусством, считаем, что сегодняшний художник -- очень важная часть процесса и без него невозможно представить себе музей завтрашнего дня. Наш новый отдел занимается только современным искусством, мы сделали много выставок, будем делать их и в будущем. -- Но ведь зритель не очень идет на современное искусство. Вот когда в ГМИИ был Рафаэль, в очереди стояла вся Москва... -- Вы знаете, у нас нет задачи, чтобы вся Москва стояла в очереди. Мы ждем своего просвещенного зрителя. И тех, кто готов стать нашим зрителем, знает, зачем он к нам идет, что ему ждать от музея. Открытый, интеллигентный, готовый узнавать новое и меняться. -- А когда вы сами стали зрителем этого музея? -- Когда только приехала в Москву, меня привезли родители. Я была маленькой девочкой из Одессы. И мы пришли в этот чудесный музей, который меня поразил. Как и всех, кто приходит в него первый раз, особенно детей. У этого музея есть уникальная особенность -- в нем совершенно магическая атмосфера, которая дает человеку возможность ахнуть, удивиться этим чудесам, этому миру невероятных образов, населенных еще Цветаевым. И сегодня музей производит такое же невероятное впечатление на маленьких посетителей. Поэтому все остается по-прежнему. Нельзя менять то чудесное, что есть. Все это должно остаться, наполниться новым воздухом, новыми возможностями, большей свободой. -- О свободе. Многие музейщики говорят о том, как связана их судьба и судьба музея. О том, что ты хочешь не хочешь, а принадлежишь ему уже полностью и без остатка. Вы уже чувствуете, как музей начинает распоряжаться вашей жизнью? -- Да, конечно. Когда я сюда шла, то не представляла, что это будет до такой степени заполнять мою жизнь. Может быть, не совсем готова была к этому. Поскольку на протяжении всей жизни каждая моя следующая работа (а их было какое-то количество) -- это всегда был мой выбор и мой путь к большей свободе. Внутри себя. Тут, конечно, я не могу сказать, что это путь к свободе. Это путь к огромной ответственности, которая всегда большая несвобода. И на протяжении всех этих четырех лет я все время учусь, как изменять себя. Наверное, это очень важно -- меняться. -- Мы говорили о тех людях, которые сделали этот музей тем, что он есть. Мы знаем имя Ивана Владимировича Цветаева, Ирины Александровны Антоновой. Но скорее всего этих людей гораздо больше... -- На самом деле их больше, безусловно. Это и все немногочисленные 13 сотрудников, которые во время войны спасали музей -- без крыши, убирали снег с его ступеней. Люди, которые работали здесь в 1920-1930-е годы, когда отношение к искусству было специфическое. И сотрудники музея в 1940-е, которые жили в контексте очень сложных исторических обстоятельств, служа музею. Служа -- это именно то слово, которое я воспринимаю как миссию, в самом конкретном смысле. -- Только те и остаются, кто служит? -- Только. Я считаю, что это судьбоносная история. Это такое место, инфицирующее человека. После него трудно, мне кажется, оказаться в каком-то другом месте. Поскольку тут соединяется любовь к нему и нелюбовь к нему. И раздражение, и желание его изменить. И вместе с тем нежелание его изменить, а оставить все по-прежнему. Это все очень сильные чувства... А музей -- это прекрасный, идеальный остров. Совершенный. Наполненный смыслами, мечтами других людей. -- У вас есть любимые залы? Личные отношения с какими-то произведениями? -- Ну, конечно, как у всякого нормального человека. У меня вообще со всем личные отношения. Одного любимого произведения быть не может, как не может быть одной любимой книги. Есть места, куда я захожу, когда мне хочется уравновеситься, когда подступает к горлу количество дел. Тогда я захожу в зал, где находятся фаюмские портреты, в этом пространстве мне прекрасно. -- Вы анонсировали серьезные планы музея на осень. Расскажите читателям "Огонька", на какие выставки можно будет пойти? -- Осень будет очень богата на впечатления. 11 сентября мы откроем выставку одного из самых влиятельных и известных, современных китайских художников Цай Гоцяна -- это наше высказывание к столетию русской революции. И это будет неожиданный, как мне кажется, и очень интересный рассказ китайского художника о своем детстве и его семье, первых шагах в искусстве -- а его, как и всех остальных современных китайских художников, учил русский соцреалист Константин Максимов, о влиянии русского искусства, о его отношении к Китаю (сейчас он живет в Нью-Йорке), о революции русской и революции китайской. То есть размышление о том, как важна человеческая судьба в этом огромной мире. Затем во второй половине октября мы откроем выставку выдающегося художника XX века Хаима Сутина. Мы готовим ее в партнерстве с Музеем Орсе, где находится самая серьезная коллекция Сутина. Ирина Александровна Антонова курирует выставку, которая пройдет вместе с Декабрьскими вечерами и посвящена очень интересной теме -- собиранию швейцарскими коллекционерами импрессионизма как бы в продолжение традиции наших великих коллекционеров Щукина и Морозова. Это собрание шедевров. В Галерее искусства импрессионистов и постимпрессионистов при участии венского музея Альбертины откроется выставка Эгона Шиле и Густава Климта, что само по себе невероятное событие, ведь мы их никогда еще не привозили. И, наконец, в Музее личных коллекций будет проходить большая выставка, посвященная Александру Тышлеру. -- Вы в самом начале сказали, что меняется скорость смотрения, скорость перемещения по миру. Как это меняет наши отношения с музеем? -- Мы все время об этом думаем, потому что строим новый музей, и все время пытаемся представить: для кого мы это делаем? Кто наш будущий зритель? Ну, наверное, это наши дети, внуки. Но ведь растут другие люди, у них другой коммуникационный режим, они погружены в мир глобальной информации, которая, конечно, зашоривает, а не открывает нам глаза. Вот для этого в том числе и нужен музей -- чтобы противостоять информационному и коммуникативному мусору. Нужно место, где человек может замедлиться, увидеть какие-то вещи, которые он не видит в обычной жизни, задуматься о том, о чем у него нет времени и возможности размышлять. Но он должен быть к этому готов. Причем это связано не только со зрением. Сегодня человеку трудно сосредоточиться на чем-то долго, да просто замедлить шаг. А даже слуховые наши рецепторы очень изменились, потому что мы люди городов и живем в постоянном шуме. Услышать тихое вообще трудно. А кто-то уже не может. Мы пытаемся разрушить эти новые барьеры. Например, на выставке Рафаэля, может, это кто-то и заметил, в зале двумя очень хорошими современными композиторами была сделана сложная звуковая инсталляция. Звук вообще все чаще становится инструментом современного искусства. Эта звуковая инсталляция была посвящена представлению о мастерской Рафаэля -- звук растираемых красок, шуршание, звук прикосновения кисти к холсту, шаги по мастерской... В сегодняшнем мире зрителя, к сожалению, приучают к тому, что музей -- это в большой степени аттракцион, но это не миссия музея. Постепенно люди все-таки понимают, что стоит задержаться, задуматься. Нужно искать новые инструменты, новые пути, как быть нужным людям, которые стали несколько иными. Но зато у них есть другие достоинства, приобретенные в это невероятное время, которое обгоняет наши человеческие возможности, а тормозит, наоборот, какие-то другие. -- По сравнению с музеем, музыка, театр, литература -- это искусство быстрого действия. Потому что ты прочитал стихотворение, и, если оно гениальное, у тебя брызнули слезы. Музей -- это другая скорость восприятия и переживания. И, видимо, другое качество работы, которую надо проделывать с посетителем... -- Ну, музыка -- это часть нашего музея. Мы работаем с музыкой тоже, так же как и с визуальными искусствами. С другой стороны, несмотря на то что мы музей, мы тоже ждем именно этого -- брызнувших слез. Мы ждем от зрителя, чтобы он ахнул. И я сама того же всегда жду от любого искусства, и сама совершенно готова ахнуть в любой момент. -- Ваше последнее "ах"? -- Да каждый день! Я просто идеальный зритель. Так же, как и тот наш зритель, который ничего не знает, ничего не понимает, но который готов к "ах". Потому что искусство и существует ради того, чтобы это чувство в человеке освободить. Не важно, что его причина, иногда это даже раздражение, или ужас, или вообще непонимание. Главное -- чтобы это произошло. Беседовала Екатерина Данилова