Несмотря на то что театры обещали отмечать юбилеи российских революций, революционного бума пока не наблюдается. Новый спектакль «Балтийского дома» стоит особняком – и по тематике, и по сдержанно-вдумчивому к ней отношению, что типично для режиссера Анатолия Праудина и нетипично для нашего тотально ироничного, а то и глумливого времени. Праудин ставит спектакль большой формы о больших идеях. Опытный мастер, он легко справляется с циклопическим пространством здешней сцены. Более того, она, кажется, Праудину тесна: спектакль продолжается около выходов в фойе. С одной стороны притулилось нетрезвое кабаре, бьет по клавишам пианистка (она же морально нестойкая возлюбленная Павки Корчагина Тоня – Александра Кузнецова), исполняет жестокие романсы немолодая певица (Клавдия Белова). На противоположном фланге громким шепотом молится набожная мать Корчагина (Маргарита Лоскутникова). Сама сцена заставлена невероятным количеством деревянных носилок. Среди них копошатся поглощенные мелким ремесленным трудом молодые парни и девушки. У левой кулисы вольготно расселись два солидных господина (Александр Кабанов и Сергей Андрейчук) и поп в рясе (Михаил Брискин). Это тот самый священник, которому Корчагин насыпал махорки в тесто для куличей, а два других неприятных субъекта – учителя, исключающие Павку из школы. Эти же три артиста в дальнейшем возьмут на себя все роли представителей власти: и петлюровцев, и немцев, и большевистских агитаторов. И хотя большевики в спектакле Праудина не окарикатурены, а их патетические монологи звучат с искренним чувством, актерское распределение намекает, что к властям у режиссера доверия нет: говорят красиво, но могут и петлюровцами обернуться. Ему интереснее те молодые ребята, что отделены от властной троицы стеной-баррикадой из носилок. Сначала они выглядят хаотичной массой, но революция электризует молодежь, придает глазам блеск, а сценическому существованию – слаженность. Электричество здесь метафора революции: недаром вслед за громогласным и хамоватым матросом Жухраем (Александр Передков), вылезающим из трюма сцены и срывающим портрет царя, появляется электрик Исаак (Дмитрий Ладыгин), наделенный чудесным творческим даром отделять тьму от света. Он временно окажется за одним столом с троицей комиссаров, как и кабаретная певица, видимо призванная показать ту интеллигенцию «из бывших», что приняла революцию и пришла ей на помощь. Певица учит комсомольцев музыке революции, раздав им медные духовые инструменты. Самый маленький и невзрачный – среди пузатых валторн и туб – инструмент достанется Корчагину, и это, конечно, будет труба. Корчагина играет Арсений Воробьев, хрупкий, почти субтильный, с психофизикой неврастеника. Он тут постоянно теряется на фоне плечистой и рослой актерской молодежи «Балтдома», он всегда в последнем ряду, с краю мизансцены, почти без текста. Для режиссера это принципиально: его герой – не демагог, не карьерист, не поп-звезда, а простой и стеснительный трудяга. Еще в своей программной «Золушке» Праудин четко обозначал кредо: труд и есть счастье, а золотых карет и дворцов не надо. Пусть даже трудовой подвиг выглядит странновато, с привкусом абсурда. Комсомольцы из последних сил выковыривают софиты из световых ферм, прикрепляя к ним те самые носилки, что разбросаны по сцене. Сцена пустеет, а на заднике выстраивается то ли вздыбившаяся вертикально железная дорога, то ли футуристическая инсталляция, то ли лестница в небо. Сценография Алексея Порая-Кошица в «Как закалялась сталь» поражает отличием от расхожих образцов, мощью своеобразия. Этот странный спектакль удивляет многим: подчеркнутой медленностью темпоритма, нордической вымороженностью атмосферы и до конца не проявленным, скрытым в недомолвках авторским месседжем. Спектакль Праудина широк и бескраен, как морозный российский простор. Он отвергает простые шаблонные ответы. Он полифоничен. И финальный монолог Корчагина (разумеется, после соло трубы) про то, как жить, «чтобы не было мучительно больно», неожиданно прерывается испуганной и заполошной молитвой его матери. Санкт-Петербург
