Олег Леушин: Театр – это как оргазм, только духовный

Каким вызовам ваш театр отвечает сегодня? Главный вызов судьбы – уход основателя. В декабре, в самый разгар юбилейного сезона не стало Валерия Романовича Беляковича – удивительного, талантливого человека, которому наш театр и обязан своим появлением на свет. Теперь перед нами стоит самый важный вопрос – как жить дальше. Театр ждет, как теперь любят говорить, реновация – готовятся проекты по реконструкции зала, зрительского пространства, фасада и даже прилегающей территории. Но главный вызов, конечно же, творческий. Валерий Романович всегда говорил, что для нашего театра очень трудно найти пьесу. Трудности, похоже, вас не пугают – к новому сезону готовите сразу две премьеры. Ближайшая – гоголевские “Игроки” в постановке Олега Анищенко. В свое время этот спектакль пользовался у нашего зрителя неизменным успехом. Времена меняются, меняется зритель, и нынешняя постановка обретет и новое звучание, и новые акценты. У меня в планах как дань памяти Мастеру - “Мольер”. Мы постараемся сохранить то богатейшее наследие, которое оставил Валерий Белякович – режиссер фантастической энергетики, неуемной фантазии и абсолютно нестандартного мышления. Его театр был театром авторским, который не спутаешь ни с каким другим. Со времен МХТ отечественный театр шел таким путем: Мейерхольд, Таиров, Вахтангов – все это были авторские театры. Да, создатели уходят. Эстетика остается. У нашего театра тоже своя эстетика. Мы правнуки Мейерхольда и пра-пра-пра-правнуки Мольера. Валерий Белякович создал свою систему актерского существованию на сцене, корнями уходящую в систему Станиславского, которая для него была не догмой, а руководством к действию, как говаривал вождь мирового пролетариата. Последней работой Валерия Романовича стала пьеса Петра Гладилина “Zoofellini”. Завершить ее, увы, не получилось. И мы решили пригласить на постановку самого автора, который известен и как режиссер. Это своего рода проверка на прочность – сможем ли впитать другую эстетику, встроив ее в энергетическое поле нашего театра, которую теперь нужно подпитывать и развивать без участия Мастера. Фото: Театр на Юго-Западе Сила притяжения этого поля настолько велика, что и на спектаклях, идущих по многу лет, зрители готовы и на ступеньках сидеть. Ваша публика – какая она? Очень разношерстная. Это хорошо? Это очень хорошо! Как сфера услуг – давайте называть вещи “своими именами” – мы должны предоставлять эти самые услуги как можно более широкому спектру потребителей! И этот “потребитель” приезжает к нам не только из ближних подъездов (мусор вынесу, заодно и в театр схожу), но и из других московских районов, и из Подмосковья. В зале у нас порой и светских львиц встретить можно – хорошему спектаклю, как любви, все возрасты покорны. У нас, между прочим, даже свои зрительские династии имеются. Я в театре полжизни – 25 лет. Раньше “ротация” зрителей происходила раз в пять лет, сейчас чуть не два раза в сезон: зритель ищет новых впечатлений. Одни откочевывают дальше, другие остаются и начинают ходить на все спектакли, а на какие-то и по нескольку раз, “вербуя” к нам и своих друзей – один такой к нам из Риги на мотоцикле приезжает на каждую премьеру, да еще и своих коллег-байкеров подтягивает. “Сарафанное радио” соцсетям не отменить? Никак. Наши сотрудники отслеживают, кто и как к нам попадает. Так вот больше всего – по совету своих друзей, уже посмотревших тот или иной спектакль. А потом уже – по наводкам соцсетей, рекламы и т.д. Фото: Театр на Юго-Западе А зачем сегодня человек вообще в театр идет? Есть у нас в репертуаре спектакль “Куклы”, а в спектакле персонаж – последний Пигмалион. Ответ на ваш вопрос – у него: люди хотят испытать страсти, давно забытые в наше механистическое время. За экраном компьютера такого не испытаешь! В театре, в отличие от других мест, можно не стесняться – рядом такие же сумасшедшие сидят, готовые плакать и смеяться над тем, что видят на сцене. Потребность в сопереживании живет на биологическом уровне и нуждается в периодической перезагрузке, которая в театре называется катарсис. Это почти как оргазм, только духовный. Хлеб и зрелища – мы и сейчас живем по принципу, открытому римлянами. Только зрелище зрелищу рознь. Идешь на “Три сестры”, а попадаешь на вакханалию. Может, все-таки стоит зрителю заранее поинтересоваться – что его ожидает? Это каждый для себя сам решает. У этой проблемы есть, кстати, и оборотная сторона. Когда никакого интернета в помине не было, у нас лежала книга отзывов. Человек писал свое мнение, ставил подпись, и куча народу видела, как он это делает, то есть его можно было идентифицировать. А в сети можно писать анонимно, совершенно безнаказанно поливая грязью спектакль или актера по причинам, к искусству отношения не имеющим. А где для вас в театре проходит граница дозволенного? Здесь нельзя быть пошлым. Мне физически голый человек на сцене не интересен. Мне интересен человек с обнаженной душой – она не даст опуститься до физиологической пошлости. Равно как до моральной или интеллектуальной. И еще на сцене недопустимо голое же ремесленничество. Зритель его сразу видит и ему становится скучно. Фото: Театр на Юго-Западе Под крышей репертуарного театра сегодня можно обнаружить арт-кафе, выставочную экспозицию и даже модный подиум. Чего в этом симбиозе больше – моды или суровой экономической необходимости? Не будем лукавить – в первую очередь это способ выживания театра, борьба за зрителя. А площадки в духе арт-кафе – дополнительная возможность творческой реализации для актеров. Правда, тут очень важно найти баланс сосуществования, чтобы не просел основной репертуар. Внедряемая на всех парах контрактная система тоже условие экономической выживаемости. Но на пользу ли она репертуарному театру? Время покажет. У нас пока штатных актеров больше, чем “приходящих”. Но новички теперь принимаются только на контракт. И бывает так, что актер приходит, выпускает премьеру, ради которой с ним контракт заключали, а в начале нового сезона заявляет, что больше сюда ни ногой. Ну, не приживается он на нашей почве, контракт – это ведь испытание. От человека зависит, пройдет ли он его. Так всегда было в театре – “колода” либо подбирается, либо нет, и даже джокер может из нее выпасть. Это живой процесс. Пока цел костяк, для которого театр почти что дом родной, круговорот контрактников не катастрофичен. Это как лошадиная упряжка – есть коренные, а есть пристяжные… Фото: Театр на Юго-Западе Московскую публику нередко противопоставляют провинциальной. Не без основания – провинциальная строже. Не секрет ведь, что у каждого театра есть “своя” публика: она тебя любит, но если дашь слабину, пойдешь у нее на поводу, она же тебя и сожрет. Мы часто ездим по фестивалям – Смоленск, Липецк, Сергиев посад, витебский “Славянский базар” - и каждый раз завоевываем зал заново. Это такой азарт! Никаких призов не нужно, если зритель в финале аплодирует стоя. Это и есть подлинная оценка твоего уровня. На фестивале публика валит “на москвичей”. А дома-то заполнить зал, что теперь является едва ли не главнейшим критерием “эффективности”, театру в двух шагах от МКАД гораздо сложнее, чем его собрату внутри Бульварного кольца. Большие и центральные театры имеют возможность оплачивать рекламу. Надо отдать должное департаменту культуры – они стараются обеспечить равные права хотя бы на социальную рекламу. Но и при нашей достаточно скромной информационной раскрученности, заполняемость зала у нас 97%. Но дело не только в прямой рекламе. “Нецентральные” театры испытывают голод по серьезной профессиональной критике. На смену старой гвардии, которая была с нами едва ли не с рождения, приходят молодые. Но они в большинстве своем – обозреватели, а театральная критика – это не журналистика, а искусствоведение! Модный блогер перескажет сюжет, выскажет личное мнение – нравится/не нравится, а хочется серьезного анализа, разбора полетов, чтобы выяснить, считывается ли то, что ты вложил спектакль. Впрочем, есть реклама, нет рекламы, заглянул к тебе маститый критик или нет – каждый вечер, когда звучит третий звонок, все уходит и остаемся только мы – актеры и зрители. И пока есть это единение, театр будет жить. Что бы не творилось вокруг него. Что бы не происходило с людьми после того, как они выйдут из зала и разойдутся по домам…