Фоменки играют спектакль по знаменитой поэме Гоголя

Жанр действа обозначен так: «карнавальная мениппея по произведениям Н. Гоголя». Карнавальность происходящего сразу заявлена в костюмах – их сделал известный художник театра и кино Павел Каплевич. В конце 90-х он с режиссером Владимиром Мирзоевым выпустил знаменитый спектакль «Хлестаков» по гоголевскому «Ревизору», с Максимом Сухановым в главной роли. Странный, могучий Хлестаков там был облачен в тяжелый раззолоченный халат – в нынешних «...Душах» в похожем одеянии существует Губернатор в исполнении Алексея Колубкова. Что-то есть в этом облачении домашнее, безалаберное, азиатское, несмотря на светский статус обладателя. Манилов, напротив, тут щеголяет в лоскутном фраке, с гипертрофированным бантом на шее. Как вы уже наверняка догадались, спектакль Малышева – композиция по «Мертвым душам». Однако, помимо знакомых нам со школьных лет Чичикова, Ноздрева, Собакевича, Коробочки, в сочинение режиссера «заходят» персонажи других произведений Гоголя. То Панночка примкнет к компании уездных деятелей, то Акакий Акакиевич Башмачкин возникнет с рассказом о новой шинели. А уж несчастный майор Ковалев практически не сходит с подмостков, жалуется на сбежавший нос. Гигантский Нос из папье-маше периодически показывается на сцене, дразнит бывшего владельца, после чего продолжает жить своей жизнью. «Карнавальная меннипея - жанр, вбирающий в себя высокое и низкое, провоцирующий и испытывающий правду», - сообщается в программке к спектаклю. Действительно, «...Души» Малышева – не интерпретация хрестоматийной поэмы, но игра с гоголевским миром. Гоголя в формах реализма (пусть даже критического) сейчас ставят разве что на учебных сценах, так что, конечно, гротеск и клоунада в нынешнем спектакле фоменок – никакое не открытие. Другое дело, что Гоголю всю это идет. Грим вместо декораций Спектакль играется в небольшом пространстве Малого зала Нового здания театра, и декораций как таковых на сцене нет. Актеры то и дело составляют выразительные групповые композиции, которыми собственно и лепится пластический ряд действа. Губернатор, Манилов, Собакевич, Коробочка, Ноздрев, Плюшкин и примкнувшая к ним Панночка составляют единое многоголовое существо, странное и непредсказуемое, которому противопоставлен Чичиков (Дмитрий Захаров). В отличие от колоритных жителей города N, Павел Иванович выглядит скучновато. Черный костюмчик, белая рубашка. Хитрость этого Чичикова сразу кажется смешной и нелепой. Потрясает он папочкой с купчими, хорохорится, пускает в дело светскую любезность – но что все это против могучей непонятной силы в лице живописных монстров? Например, Собакевича. Евгения Цыганова «упрятали» под рыжий парик и блузу с неимоверными накладными плечами – получился ходячий шкаф. На ногу наступит (как бы невзначай) – согласишься на все, лишь бы он отошел. Плюшкин (Томас Моцкус) собирает в накладной карман все, что под руку попадается, даже ископаемые, добытые из собственного носа. Коробочка (Роза Шмуклер) глупа, настырна, подозрительна, но покупщика чего бы то ни было просто так не отпустит из своих владений. Словом, паноптикум. В конце еще будет выход Общества. Да-да, тут оно явлено в лице одной исполнительницы – актрисы Полины Агуреевой, которая представляет виртуозный номер синтетического жанра. Это какая-то пантомима со словами, причем, слов очень много. За считанные минуты перед нами промелькнут и Приятная Дама, и Дама Приятная Во Всех Отношениях, и несколько местных сплетников – словом, Общество. Чичикова в конце даже жалко, он растерзан этим Обществом и уже не хочет ничего, только убраться подальше от пестрой компании уездных «простаков»... Постановщик и сам выходит на сцену – в роли кучера Селифана. Композиционно его выходы дробят действие на «главы». Конечно, в два часа не вместишь все «Мертвые души» и окрестности, но в целом автору композиции удалось сбить крепкий каркас и внятно выразить свою линию размышлений о России (ибо что такое любая попытка ставить/снимать Гоголя?). «Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри России и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви», - эти строки из письма Гоголя к «гр. А.П. Т.....му» недаром вынесены в развернутый эпиграф к спектаклю. Любовь здесь действительно русская – с горечью и ужасом.