«Реальная возможность закрыть дыры в собрании – это дары»

На церемонии передачи работы «Картина и зрители» Эрика Булатова в дар Третьяковской галерее Благотворительным фондом Владимира Потанина Зельфира Трегулова не скрывала радости. Начало программы «Меценаты и дарители – Третьяковской галерее» получилось исключительно достойным. Современная картина об одной из самых важных картин в истории русской живописи – «Явлении Мессии» Александра Иванова – заняла место там, где она и должна быть. О том, каких еще произведений не хватает вверенному ей музею, директор Третьяковки отвечает сразу, без раздумий, план пополнения коллекции составлен, тактика выработана. – Третьяковская галерея начала программу по привлечению спонсоров для пополнения своей коллекции, но разве это не обязанность государства? – Насколько я помню, нет никакого законодательного акта, который бы обязывал государство пополнять музейные коллекции или поддерживать выставочные проекты в регионах. В советское время, я хорошо помню, закупалось все, что должно было, и даже шла борьба между министерствами культуры СССР и РСФСР за принципиально важные вещи. Другое дело, что тогда было принципиально важным. Но после 1991 г. положение изменилось, и я помню, с каким трудом Михаил Ефимович Швыдкой выбивал деньги на важнейший политический проект – выставку «Москва – Берлин». Где для того, чтобы показать, как параллельно шли художественные процессы в Советском Союзе и Германии, впервые были извлечены из подвалов Пентагона произведения художников, работавших на Третий рейх. Я привела этот пример, чтобы напомнить, как трудно было в 90-е гг. с финансированием. А художники тогда работали и создавали очень важные произведения, и их покупали зарубежные и наши коллекционеры. Крупнейшие, значительные вещи девяностых-нулевых ушли в частные коллекции. – Что важное ушло и куда? – «Теннисистка» и «Космонавт» Олега Кулика – в собрании Владимира Семенихина, еще один вариант – у Игоря Маркина. – Который сейчас свою коллекцию распродает. – Но по недоступным для нас ценам. А продает он вещи, которым место в Третьяковской галерее. Я иногда захожу на его сайт в надежде, что цена упадет хотя бы на «Портрет поэта Льва Рубинштейна» Семена Файбисовича, у нас с этим художником очень плохо. Я присутствовала на продаже коллекции Джона Стюарта в Лондоне (2007 г. – «Ведомости») и видела, как потрясающие работы Эрика Булатова уходили за $2,5 млн. Потом я их видела уже в частных собраниях, в том числе у Вячеслава Кантора. Понятно, что сейчас многие произведения продаются за большие деньги, чем покупались когда-то. Тот же Стюарт собрал потрясающую коллекцию Ильи Кабакова, и слава богу, что ее целиком купил Роман Абрамович и она доступна, вещи можно просить на выставки. Любой уважающий себя коллекционер обладает работами Виноградова и Дубосарского, а у нас их нет совсем. До дара Владимира Потанина у нас было только четыре живописные работы Эрика Булатова и его графика – недопустимая ситуация. В Третьяковской галерее нет ни одного произведения видеоарта. – Я слышала, что одно уже есть. – Да, мы только что купили работу «Синего супа», она предваряла выставку Айвазовского. Так что теперь одна есть. – И вы не можете поставить вопрос о закупках перед Министерством культуры, если в коллекции такие пробелы? – Можем, и ставили совсем недавно, но получаем ответ, что сейчас нет средств на пополнение коллекции. Но не стоит винить государство – финансирование музеев после кризиса остается без изменений. Давайте я скажу, что у нас есть из искусства современного и того, что не поступало в музеи в советские времена. У нас есть коллекция музея «Царицыно», собранная Андреем Ерофеевым, она стала основой фонда отдела новейших течений. – За что Андрею Ерофееву честь и слава. – Честь и слава, готова ваши слова повторить. В 2014 г. возникла достаточно беспрецедентная ситуация, был выделен 1 млрд руб. на музейные закупки. К сожалению, процесс передачи был затянут, а в конце года курс рубля рухнул и многие вещи, стоявшие на оформлении, были отозваны владельцами. Но тут надо отдать должное Ирине Владимировне Лебедевой (директор Третьяковки в то время. – «Ведомости»), она как лев билась за ряд работ из собрания Леонида Талочкина, их купили, а потом его вдова подарила нам остальную часть. И это была последняя закупка. Так что бессмысленно рассчитывать на государственные деньги, надо искать спонсоров. – А коллекционеры разве не могут пойти вам навстречу? – Конечно, но реальная возможность сейчас изменить ситуацию и закрыть дыры в собрании – это именно дары. – А как происходит процесс, вы ходите за потенциальными спонсорами и просите их: подарите нам, подарите. Или дирекция рассылает письма? – Все дары – индивидуальные истории. Вот последний большой подарок от банка ВТБ в 2011 г. – коллекция из 56 рисунков Николая Ге, совершенно восхитительных, невероятных! Все, что приобреталось позже, были вещи камерные и не столь дорогие. Дело в том, что цены на русское искусство высоки, а на значительные произведения современных художников выше, чем на художников прошлого, и часто сопоставимы с суммами, выделяемыми на ремонт и поддержание здания Третьяковской галереи. И это очень сложное чувство: ты просишь у партнеров и спонсоров деньги на приобретение важного для музея, для общества, произведения, когда у тебя нет средств для практических целей. И думаешь: да что покупать новое, когда дело идет о сохранности и доступности того, что имеем. Мы начали программу «Меценаты и дарители – Третьяковской галерее», потому что не можем сегодня действовать хаотически и спорадически, это бессмысленно, нужна система и стратегия. Самая большая проблема – искусство ХХ в., в том числе и советское официальное. У нас, например, нет поздних работ Гелия Коржева, они оказались в зарубежной коллекции и у Алексея Ананьева. – Но у Ананьева есть свой музей, и он давал свои работы на вашу выставку Коржева. – Да, и это прекрасно, мы сотрудничаем. То же самое с ранними, принципиальными работами Татьяны Назаренко или Натальи Нестеровой – и их нам недостает. Не хватает произведений советского времени с серьезным библейским подтекстом, они проходили мимо советских выставкомов. Вот сейчас у нас идет выставка Дмитрия Жилинского, совершенно понятно, почему не купили в советское время его «Человека с собакой». И эта картина будет следующим даром в нашей программе. Ну а про пробелы в неофициальном искусстве можно говорить до бесконечности. Итак, о стратегии: мы выстроили программу, мы представляем, что бы хотели получить от меценатов и дарителей и где это находится. Немного замахнулись на авангард, но об этом можно будет говорить позже, пока сосредоточились на работах последних 30–40 лет. Понятно, почему мы остановились на ХХ в. Ведь XIX век нам обеспечил Павел Михайлович Третьяков. Как ни странно, именно в истории собрания Третьякова я нашла опорные точки. Ведь он создавал важную для общества коллекцию современного искусства. Он заказывал, спонсировал это искусство. При этом был промышленником, организовал производство, основанное на западных технологиях, был высокообразован, посетил 265 европейских городов и коллекцию создавал для просвещения общества... – Это теперь ваш герой? – Да, он мой герой – в сапогах, застегнутый на все пуговицы, всегда внутренне сосредоточенный. Он не кричал, что государство должно сделать музей национального искусства, а сделал его. И еще нас, конечно, подтолкнула к созданию программы история с передачей Фондом Потанина коллекции современного искусства Музею Помпиду, которой занималась Ольга Свиблова. Я, без сомнения, рада, что теперь в западном музее будут работы наших художников, но, конечно, было жаль, что некоторые важные вещи не у нас. – И теперь Фонд Потанина реабилитировал себя? – Мы партнеры в разных проектах, и, когда фонд выразил готовность сделать существенный дар, мы выбрали Эрика Булатова и «Картину и зрителей». И нет нужды говорить, как я была счастлива и как счастлив был художник, увидев свою картину рядом с залом Иванова. Сейчас мы работаем с коллекционерами, имеющими достойные собрания современного искусства, видеоарта, и хотим иметь не только признанные шедевры, но и работы совсем молодых авторов. – Каких? – Вот нет у нас работ Андрея Кузькина. А если мы не купим их сегодня, то завтра они могут стать для нас недоступны, как недоступен для нас сегодня Виктор Алимпиев. Понимаете, мы работаем с самыми разными партнерами, которые могут стать дарителями. Но это очень индивидуальная работа, у коллекционеров и дарителей есть свои увлечения, вкусы, пристрастия. Среди дарителей мы видим не только людей, которые вкладывали деньги в произведения искусства, просто каждый раз будем думать, кто бы мог нам помочь.