Родиться жертвой, переродиться мстителем
На Чеховском фестивале показали «Пока львы молчат» — спектакль, поставленный по индийскому эпосу английским хореографом, чья семья переехала из Бангладеш. Акрам Хан, родившийся в Уимблдоне и изучавший искусство танца катхак, рассказал древнюю историю мести с точки зрения мстившей женщины, а не обидевшего ее мужчины — и тем нарушил традицию, существовавшую две тысячи лет. Если ты принцесса и тебя вдруг похищает какой-то злодей, что тебе остается делать? Нет, в полицию не обратишься, даже когда похититель тебя отпустит, — вокруг Древняя Индия, там и слова такого не знают. Бывший жених отворачивается — мол, ты уже нечиста. Просить и требовать помощи надо у богов: вдруг получится так достать одного из них, что тот пообещает в следующей жизни превратить тебя в мужчину, способного отомстить. После этого можно и умереть — и действительно, появившись на свет в новом обличье, превратиться в воина, который сразит обидчика. «Махабхарата», великий индийский эпос, нашпигован сотнями сюжетов, и история о принцессе Амбе — одна из самых жутких по своей сути. (Для нас, разумеется; читатель же, верящий в череду перерождений, к истории отнесется спокойно). Женщина отказывается от себя, чтобы себя защитить; неудивительно, что именно в наш феминистский век Акрам Хан выбирает этот фрагмент «Махабхараты» для своего спектакля — и именно женщину (а не похитителя, как в эпосе) делает главной героиней. Круг сцены, похожий на срез тысячелетнего дерева, — круги и трещины. У этого круга четверо музыкантов, на нем — трое артистов. Сам Акрам Хан — в роли того самого злодея, и две танцовщицы, отражающие две жизни принцессы Амбы. Преследование, сражение, убийство — убийство торжествующее, убийство красочное (человека протыкают копьем; он не падает мешком вниз, но кренится как старое дерево). В течение часа артисты держат фантастическое напряжение в зале — пусть Чеховский фестиваль слишком доверился эрудиции московской публики и не напечатал в программке либретто, все же понятно, кто к кому как относится и что происходит. Загадкой для многих зрителей осталась лишь сцена трансформации — когда собственно Амба превращается в воина; но чудовищный излом тела танцовщицы, экспрессионистский телесный крик и совершенно другой стиль движения у нового героя давали понять: все, больше никакой девочки не существует. Есть мститель, который разыщет преступника. Не штудировавшая перед спектаклем мифологию публика решила, что речь идет о душевном перерождении — и, собственно, была права: смена пола в этой мифологической истории — знак внутренних изменений. Тема перемен — душевных и телесных — для Акрама Хана болезненно важна. Ему 42; в классическом балете в этом возрасте положено уходить на пенсию, и лишь очень немногие артисты сохраняют физическую форму, позволяющую работать на сцене. Современный танец (а спектакли Хана проходят по ведомству контемпорари, поскольку он скрещивает древнюю технику катхака с сегодняшними техниками) милосерднее — на сцену можно выходить и в семьдесят, никто же не ждет от тебя полетов над землей. Но Хан — перфекционист и с момента последней травмы ежедневно изучает свое тело с пугающей дотошностью. Можно ли еще танцевать? Можно ли еще день украсть у приближающейся немощи, чуть отодвинуть тот момент, когда рука или нога встанут уже не точно так, как ты считаешь необходимым? Оттого спектакль производит особенно сильное впечатление — артист исполняет свою роль буквально как в последний раз. Каждый раз держа в уме, что завтра он будет не так совершенен, и следовательно, придется немедленно уйти. Этот хореограф — продукт именно той политики мультикультурализма, успешность которой в Европе сейчас часто ставится под сомнение. Родители приехали в Лондон из Бангладеш; семья существовала в кругу своей общины, катхак, искусство рассказывать истории в танце, был естественным занятием для мальчишки. Акрам Хан учился национальному танцу яростно — он хотел стать лучшим танцовщиком, чем старшая сестра. Но семья и община не были наглухо замкнуты от мира — и кроме древнеиндийских богов и героев, рассказывавших свои приключения в танцах, божеством Хана стал Майкл Джексон. Позже добавились новые кумиры и новые интересы: например, классический балет (и это совсем недавно привело к тому, что хореографу заказали новую версию «Жизели» в английском Национальном балете, второй по значению труппе в стране после Королевского балета; премьера была очень успешной). В 13 лет танцовщик получил приглашение участвовать в знаменитом спектакле Питера Брука «Махабхарата» — и на два года его семьей стала разношерстная театральная компания, объезжавшая с гастролями земной шар. Еще тогда — когда скучавшего по дому подростка опекали актрисы компании, всегда остававшиеся чуть в тени за спинами мужчин-актеров (Брук воспроизводил дух старинного брутального эпоса, мужчины на сцене были главнее), Акрам Хан задумался о несправедливости женской участи. Тридцать лет спустя он сделал вот этот спектакль «Пока львы молчат», отсылающий своим названием к притче о том, что правда приписывается охотнику, поскольку львы уже ничего рассказать не могут. И в этом спектакле соединились европейское представление о правах женщины, древняя индийская история и пластика, в которой сплавились современные школы и те традиции, которым не одна тысяча лет. И этот спектакль стал последним в череде зарубежных постановок, привезенных на международный Чеховский фестиваль, призванный утверждать именно многообразие культур и их интерес друг к другу. Трудно представить себе более удачный выбор.
