Капризы пространства
На излете завершающегося театрального сезона хочется поразмышлять о театральной форме. А значит — о сути. Театральная форма, как справедливо заметил режиссер Марк Захаров, вздыбилась и окончательно разнуздалась в последнее время. Рецензии критиков пестрят упоминаниями разных экзотических театральных жанров. Ставятся спектакли, в которых нет актеров, или те, в которых на сцене нет людей. Зрителям завязывают глаза, а иногда даже «укладывают» в постель к актрисе, как, например, в спектакле «Все с моей стороны» аргентинского режиссера Фернандо Рубио. К слову, таковой предназначен всего для одного зрителя, заблаговременно предупрежденного, что актрису руками трогать не следует, и длится 15 минут.Я это все к тому, что театр стал достаточно активно выходить за пределы четырех стен. И чтобы вы не потерялись в новомодных незнакомых терминах на афишах, предлагаю маленький ликбез. «Театр-environment» предусматривает ваше тесное общение с пространством, работающим на идею. Он может разворачиваться в цехах заводов или лифтах — ограничений тут нет, главное, чтобы публика все видела и слышала. Яркий пример — «Потеря равновесия» Андрея Гогуна. Действие происходит на заброшенном заводе слоистых пластиков и посвящено жизни моряков Северного флота. В нем участвуют десять актеров, которые в бассейне с водой и на узких мостках с юмором рассказывают историю «одной катастрофы». Все большее распространение получает и жанр promenade, театралами именуемый «бродилкой», предполагающий наличие маршрута, который зрители должны пройти, и сюжета, раскрывающегося в процессе этого прохождения. «Кентерберийские рассказы» Александра Артемова и Дмитрия Юшкова — замечательная иллюстрация сего театрального эксперимента, сыгранного на территории гипермаркета. А вот иммерсивный театр («создающий эффект погружения») стал закономерным итогом сразу нескольких тенденций, как в актуальной режиссуре, так и в области городского досуга. Тут в любой момент актеры могут начать прямое взаимодействие со зрителем — например, завязать глаза и отвести за руку в другую комнату. Или обнять и поцеловать. Первые шаги в этом жанре проделывал еще незабвенный Сергей Арцибашев, ставя у себя в Театре на Покровке знаменитых «Трех сестер», когда зрителей потчевали уткой с яблоками, читали им стихи и приглашали танцевать. И все — в рамках чеховского текста, заметьте. Работает в этой же манере и Максим Диденко, поставивший первый иммерсивный мюзикл по пушкинскому «Дубровскому». В «Черном русском» пространство старинного московского особняка Спиридонова становится домом Троекурова, с бальным залом, столовой, купальней, кабинетом и даже хлевом. Зрителей делят на группы, и они следуют за героями, вдыхая запахи свежескошенной травы. Вся эта новомодная театральная действительность — часть поиска и эксперимента, который всегда был присущ русскому театру. При Вахтанговском театре и при МХТ работали театры-студии — пространства, открытые дерзкому поиску. Но Пространство, как известно, капризно. Как говаривал великий сценограф Олег Шейнцис: «Ты ему сегодня нахамил, а оно завтра отказывается тебе помогать».
