Простота хуже мастерства

Артисты Парижской оперы станцевали в Москве Гастроли балет На сцене Российского молодежного театра в рамках «Летних балетных сезонов» театр классического балета ART-da представил адаптированную версию балета Прокофьева «Ромео и Джульетта», в которой роли Ромео и Меркуцио исполнили молодые солисты Парижской оперы Жереми Лу Кер и Антуан Киршер. Рассказывает Татьяна Кузнецова. «Летние балетные сезоны» оккупируют сцену РАМТа уже 16-й год в сезон отпусков основных балетных трупп Москвы, служа общедоступным недорогим средством утоления жажды прекрасного. Прекрасного тут, впрочем, мало: труппки и труппочки, у которых в иные времена года нет шансов выступить в Москве, показывают кассовый классический репертуар, адаптированный под возможности этих коллективов количественно и качественно. То есть так, что всерьез воспринимать эти «Лебединые озера» на 16 лебедей да «Жизели» на 12 виллис могут лишь самые неискушенные зрители, впервые увидевшие женщин на пуантах. Однако театру классического балета ART-da удалось удивить даже видавшего виды корреспондента “Ъ”: он подверг вивисекции «Ромео и Джульетту» Прокофьева в постановке Сергея Радлова и хореографии Леонида Лавровского. Этот балет, впервые показанный в Кировском театре в 1940 году, ознаменовал высший расцвет балетного соцреализма — режиссерско-актерского жанра хореодрамы. В 1946-м монументальный спектакль, задрапированный в роскошные костюмы и декорации Петра Вильямса, детально воспроизводящие «настоящую Верону», был поставлен в Большом театре с участием полутора сотен артистов балета и миманса во главе с Галиной Улановой. Он прожил до рубежа 1980-х, пока версия Юрия Григоровича не вытеснила знаковый балет с афиши театра в анналы истории. Сегодня в первозданном виде «Ромео и Джульетту» Лавровского хранит лишь Мариинский театр. Но чтобы добро не пропадало, в 2010 году сын хореографа, народный артист СССР Михаил Лавровский, адаптировал балет для нужд малолюдных трупп. Худрук ART-da Валентин Грищенко поработал дополнительно, приспособив его для пары десятков своих танцующих артистов и полудюжины ходячих и сократив почти наполовину — первые два акта скороговоркой прошли за один. Главными жертвами пали бал у Капулетти и две гигантские массовые сцены на площади: кордебалетный «народ», оскопленный до четырех некондиционных пар, даже при желании не смог бы воспроизвести оригинальную хореографию. Удивительнее, что под нож пошли и немноголюдные, но крайне важные для сюжета сцены — скажем, та, в которой леди Капулетти сообщает дочери о женихе. Перечень утрат бесконечен, однако и сохранившиеся фрагменты не утешают: они обессмыслены вульгарной актерской игрой и рисованными декорациями. Неназванный художник явно не потрудился посмотреть оригинал балета, а театр поскупился на нужное количество задников. Вот и вышло, что в сцене Ромео и Джульетта вместо клятв перед распятием упираются лбами в глухую стену кельи. Их встреча «у балкона» проходит на фоне рыночной площади с нарисованными на ней людьми; «брачное ложе» в виде узкого топчана расположено посреди бального зала с колоннами, и тот же топчан скорбящие «родственники» переносят в «склеп» в сцене похорон. Но подобные несообразности не смутили приглашенных французов, ведь в Парижской опере солист третьего ранга Жереми Лу Кер едва ли мог рассчитывать на роль Ромео, а недавно выпрыгнувший из кордебалета 22-летний Антуан Киршер — на заметную роль Меркуцио. Но именно этот черноволосый подвижный невысокий красавчик с прекрасными точеными ногами и непринужденной жестикуляцией украсил обезображенный спектакль своим обаянием. Он оказался единственным, кто живо реагировал на происходящее, а не надевал подходящее выражение лица за две секунды до свершения события. Антуан увлеченно фехтовал, трогательно умирал, чисто делал двойные туры в воздухе и бодро крутил большой пируэт, отсутствующий у Лавровского. Правда, были и ляпы — нечистые обычные пируэты, покосившиеся двойные содебаски, но их можно было простить за дотянутые стопы, красивые линии и азартный танец француза. Жереми Лу Кер — высокий, длинноногий, воспитанный (из тех, кого сама природа назначила на амплуа балетного принца) — оказался слишком флегматичен для роли пылкого любовника. Он, конечно, старался выражать положенные чувства, тем более что его Джульетта — легкая, но простоватая солистка Детского театра Сац Алевтина Касаткина — непритворно радовалась парижскому партнеру. Но куда больше артиста занимал собственный танец. В этом спектакле (согласно программке, гости танцевали версию Рудольфа Нуреева) Ромео первым делом отпрыгивает круг jete en tournant — у Жереми получилось впечатляюще. Имеются также перекидные, па-де-ша, туры в воздухе и просунутые между любовными объяснениями случайные двойные assemble (вот их лучше бы француз не делал). Что касается дуэтов Ромео с Джульеттой, то верхних поддержек в них слегка поубавилось, что неудивительно: в 1930–1950-х годах они были настолько разнообразны и виртуозны, что нынешние артисты могут воспроизвести далеко не все. Лакуны, возникшие в дуэтах, партнеры заменили бытовыми поцелуями: только в сцене у балкона я насчитала их девять. Для выражения отчаяния оба артиста за неимением более тонких средств до предела распахивали рты, как это принято в английской постановке Макмиллана. Ко всем этим новшествам простодушные зрители, заполнившие зал РАМТа, отнеслись с полным доверием и даже воодушевлением. Только, наверное, так и не поняли, почему этот балетный комикс считается шедевром.