Галерея Беслана

Ужас, страх, тревога, нашедшие воплощение в виде рисунка, скульптуры, инсталляции, чего угодно — это та точка, за которой начинается надежда на будущее. Для отдельно взятого человека или общества — не важно. Главное — это работает, утверждают психологи. Даже в случае таких чудовищных трагедий, как теракт в бесланской школе 1−3 сентября 2004 года. За прошедшие 13 лет боль не стала глуше. Она переросла в нечто другое, заставляющее всех как один идти — если нужна помощь, сочувствовать — если ничем нельзя помочь, двигаться дальше — если худшее все же случилось. И немалая роль в этой кристаллизации памяти о трагедии принадлежит искусству. Искусство как терапия Искусство влияет на коллективную и индивидуальную память двумя способами: через творчество, как арт-терапевтическая практика для отдельного человека или общности людей — пострадавших, очевидцев, непосредственно связанных с трагедией; и через профессиональное переосмысление, проговаривание художником в своих работах полученных обществом травм. — Именно через творческие практики возможно пошаговое преодоление последствий деструктивных событий. Собираются в единое целое разрозненные осколки памяти человека о произошедшем, она постепенно переходит в произведение искусства, — говорит психолог, член Союза художников Северной Осетии Наталья Арчегова. — Каждая психологическая травма должна иметь свое завершение. Если его нет — человек остается уязвимым перед негативными переживаниями. Иногда естественным апофеозом травмы становится акт творчества с конкретным результатом. Арт-терапия дает возможность безболезненного обращения к пережитому — боль остается, но притупляется, переходит в другую стадию, становясь всеобщей. — Главное последствие для психики таких трагедий, как теракт в Беслане, — естественный страх потери безопасности, что вызывает чувство одиночества, вселенского горя, — разъясняет Наталья. — На этой стадии для человека главное — вернуться в сообщество, почувствовать сопричастность к кому-то и чему-то, разделить переживания. По сути, произведение искусства, созданное жертвой, обращено к внешнему миру, где каждый может увидеть и пощупать, услышать и подключиться к его переживанию. Посттравматическое искусство профессиональное — это в свою очередь предупреждение миру. Призыв помнить, чтобы не повторять. Как у Джона Донна: «…не спрашивай никогда по ком звонит колокол: он звонит по тебе». Существует несколько стадий, которые проходит человек, получивший серьезную психологическую травму, и, шире, травмированное общество: неверие в произошедшее и отсутствие ощущения реальности, поиск виноватых, погружение в собственное горе, пустота и, наконец, построение новых отношений в новой системе координат. — Художник работает как раз со стадией пустоты, закладывая основу для нового будущего, — подчеркивает психолог. Трагедии несут в себе такую концентрации энергии, что ее переход в чувственную область искусства становится процессом естественным и необходимым. — Вынося трагедию из жизни в искусство, автор позволяет трагическому получить интерпретацию, собрать других вокруг костра, образовать некое равенство среди людей и пространство для диалога, — разъясняет художница Анжелика Гомиашвили. Бесланские события нашли отражение в целом ряде художественных произведений. Ниже — некоторые из них. Трагедия Беслана в творчестве «Минута тишины». Видео, 2013. Сабина Шихлинская (Азербайджан) «Молчание не может дать ответы на вопросы, но может стать данью памяти», — говорилось в аннотации к этой работе. Сюжет видеоинсталляции прост: спиной к объективу сидит девочка — жизнерадостные косички, розовый беззаботный цвет одежды, руки сложены на коленях. Она смотрит в окно, занавешенное красными шторами. Тревожное спокойствие видеоряда сопровождается звуком, отдаленно напоминающим звон металла вперемешку с гулом разговоров. На исходе «минуты тишины» девочка вскакивает со своего места, опрокидывая стул и, так и не показав нам своего лица, убегает куда-то за пределы видимости. Все, что остается зрителю, — смотреть, как тает красный цвет штор, обнажая покосившиеся, почерневшие от огня прутья и раму школьного окна, заставленного мягкими игрушками. Работа заслуженного художника Азербайджана Сабины Шихлинской одновременно отсылает к невозможности слов и актуальности тишины, когда речь заходит о трагедиях такого масштаба. Но главным рефреном инсталляции становится ощущение бессилия человека, находящегося так близко, но не имеющего никакой возможности спасти, уберечь, предотвратить. Эта работа — о памяти и бессилии перед этой памятью, а бесконечно повторяющееся видео будто напоминает нам, что из этой воронки никогда уже не выбраться. «Старые новости». Мультимедийная инсталляция, 2011. Анастасия Хорошилова (Россия) В 2011 году на 54-й Венецианской биеннале свой проект «Старые новости» представила художница из России Анастасия Хорошилова. Мультимедийная инсталляция экспонировалась в виде девяти лайтбоксов с портретами матерей, потерявших своих детей во время теракта в Беслане, многие из героинь тоже были среди заложников. Дополняют проект архивные записи сообщений СМИ — они транслируются на мониторах. В этой инсталляции Хорошилова работает с феноменом «короткой памяти». Человек, попадая в лабиринт из одиночных портретов усталых, измученных горем женщин и строк устаревших передовиц, становится свидетелем осязаемого забвения. То, что ужасало вчера, сегодня кажется чем-то далеким и обыденным. В конце концов, география памяти сужается до одной точки на карте, чтобы когда-то исчезнуть вовсе. Версия художника неутешительна: весь накопленный ужас остается внутри отдельно взятого человека, пережившего трагедию, потому что коллективная память — вещь короткая. «Осетия. Беслан. Открытое письмо». Фотопроект (компьютерный принт), 2014. Анастасия Хорошилова (Россия) Проект «Осетия. Беслан. Открытое письмо» художницы Анастасии Хорошиловой — логическое продолжение ее предыдущей инсталляции «Старые новости». Взяв за основу почтовые открытки с видами Беслана разных лет — дореволюционные, советские, художник намеренно оставляет за скобками современный Беслан. Потому что после 2004 года город оказался вне «открыточного» формата, выпадая в поисковых системах документальной хроникой трагических событий. Поэтому проект «Осетия. Беслан. Открытое письмо» — это Беслан и пустота. Проект Хорошиловой — про обратную сторону коллективной памяти в отдельно взятом месте, про желание забыть, про время «до». «Ark 153». Инсталляция, 2013. Диляра Аккай (Турция) Инсталляция турецкой художницы выполнена в виде трехуровневой конструкции. У основания — пустые бутылки из-под воды, в каждую вложены письма, пожелания, стихи на трех языках — русском, турецком, английском. На постаменте — те же сосуды, но с другим содержанием — фотографиями жертв. В каждой бутылке — поминальная свеча. Над конструкцией парят крылья, отсылающие к «Городу Ангелов» — кладбищу, где нашли покой большинство погибших в теракте. Инсталляция «Ark 153» — продолжение важного поминального ритуала: вода из этих бутылок была вылита на кладбище художником и матерями погибших детей. Вода — как символ омовения и очищения, преодоления темной, деструктивной энергии. Горе матерей трансформируется в надежду, в светлые письма, обращенные к прошлому, к настоящему, к будущему. «Души Беслана», «Легкий как облако». Смешанная техника, 2011. Бруниво Буттарелли (Италия) Две самостоятельные работы итальянского художника, по сути, одно цельное высказывание о трагедии. «Души Беслана» - это фрагменты металлической сетки, ограничивающие прозрачное, светлое основное полотно. Души детей, скованные роком, судьбой, чьим-то злым умыслом, все же разрывают эту жесткую структуру. Понимая, что момент освобождения приравнивается здесь к смерти, художник пытается смягчить ужас этого факта, трансформируя его в надежду на продолжение в любом из возможных проявлений. Важной трактовкой этой работы становится в том числе отсылка к коллективной памяти как еще одному способу жить для этих светлых душ Беслана. Продолжением высказывания художника на тему случившейся в 2004 году трагедии стала другая его работа — «Легкий как облако». Соединяя в одной плоскости два жестких, непластичных материала — железо и мрамор, художник добивается парадоксального ощущения легкости и невесомости. Мрамор кажется уже не камнем, а облаком, почти преодолевшим железную хватку ржавого, цепкого прошлого. Эта работа и о свойстве памяти выцветать, и о ее же свойстве трансформировать черное и мрачное в светлое и чистое. «Класс». Инсталляция. Евгений Уманский (Россия) Обычные школьные парты, какие есть в каждой школе. Тысячи парт «на одно лицо». Превращаясь в объект искусства, они становятся высказыванием — простым и точным — о том, как обыденное и рядовое в одночасье становится источником и символом трагедии. Художник работает с простой констатацией факта, манифестируя необходимость постоянного проговаривания, рефлексии как способа изжить последствия коллективной травмы. «Осколки». Фотоинсталляция, 2016. Алиса Гокоева (Россия) Глядя на фотографии из серии «Осколки», осязаемо чувствуешь, как вокруг разрушенного спортзала школы № 1 крошится реальность, распадается на отдельные, казалось бы ничего не значащие фрагменты. Графичные абстракции, игра света и тени, обрывки пейзажей, раненые стены, бутылки, десятки бутылок, сотни бутылок с водой — так Алиса Гокоева говорит о трагедии через оптику прошедших лет. Память — фрагментарная, с подсохшими швами на месте бывших разрывов — остается единственным документом трагедии. Разбитая на осколки реальность как символ разбитых когда-то, но все еще хрустящих под ногами жизней. «Вопрос жизни». Фотопроект, 2017. Алиса Гокоева (Россия) Проект-конструктор, складывающийся из нескольких частей. «Почему я должна жить?» — это 33 сочинения, написанные от руки и ставшие основой работы. Кроме них здесь фотопортреты прекрасных, юных девушек, которые выросли. Не просто преодолели временной интервал, а выросли, казалось бы, из непреодолимых обстоятельств. Представлены и фрагменты документальной хроники, привязанные к каждой героине, и лаконичное перечисление их ран и потерь в сентябре 2004 года. У всех героинь проекта разные ответы на вопрос «почему я должна жить», но все они о том, что жизнь всегда сильнее и крепче, о надежде и жажде быть услышанными, понятыми, любимыми, защищенными — живыми. Этот проект — пример того, как деструктивная энергия трагедии переходит в спокойное созерцание, в осмысленное присвоение прошлому статуса изжитого. «Школа № 1». Холст, масло, смешанная техника, 120×160, 2009. Тигран Саакян (Армения) Взгляд художника из Армении на случившееся в Беслане мрачен и однозначен. Работа одновременно напоминает чертеж жутковатых построек и мифическое чудовище. Алые пятна, растекающаяся черными слезами краска, даже светлые части полотна замараны так, что напоминают то же месиво, которое они окружают. Художник не дает ответов, не предсказывает и не делает выводов — просто фиксирует факт. Ставит жирную черную кляксу, которую вряд ли уже когда-нибудь удастся стереть. Не случайно сам автор определяет работу как «символ вечной скорби» — вечность здесь, безусловно, читается приговором всему обществу, которое допустило, не уберегло, сделало возможным. «Сказ-Очники». Спектакль, 2016. Карина Бесолти (Россия) Девочка по имени Лина, Мальчик по прозвищу Мясо, сосед Вий, друг Рэкс, Мими и Холодильник — таковы на первый взгляд основные действующие лица этой истории. Пока постепенно свои права не заявляет главный голос спектакля — задокументированный рассказ заложницы Агунды Ватаевой. Героев на сцене прочно связывает смутная тревога, невозможность жить счастливо, потому что, как только гаснет свет и наступает затишье, вперед выходит пережитое, незаживающее, неизбывное. Спектакль и пьеса «Сказ-Очники» — попытка заглянуть в бездну, которую несет внутри себя любая жертва любой трагедии. Он — о силе и мужестве, но и о сломленности, невозможности забыть.