Исполнитель роли Григория Мелехова в недавнем сериале-блокбастере «Тихий Дон» ставит в своем театре «ВелесО» спектакли, в которых лошади играют наравне с актерами. Мы приехали в гости к Евгению Ткачуку в Ленобласть, чтобы увидеть премьеру спектакля «Осторожно, Гулливер!», в котором кони и люди (а также один пони Капучино) смешались в едином перформансе, пожелать Жене превзойти легендарный конный театр «Зингаро» Бартабаса и узнать, как же он все успевает: и в кино, и на сцене. Продолжатель актерско-режиссерской династии Евгений Ткачук за кулисы попал в два года, на сцену выходил с шести, а с восемнадцати мечтал о создании собственного театра — конно-драматического. На покупку трех пегих жеребцов — Валдая, Гротеска и Медового — он потратил гонорар за первую заметную роль: заглавную в сериальном осмыслении рассказов Бабеля «Жизнь и приключения Мишки Япончика». По его протекции лошадиный дримкаст в полном составе подтвердил актерскую состоятельность в экранизации «Тихого Дона» Сергея Урсуляка. После этого сериала проснулся знаменитым и сам Ткачук — заглавную роль казака-правдоруба Григория Мелехова, разыгрывающего роман Шолохова в компании Сергея Маковецкого, Александра Яценко и Никиты Ефремова, режиссер доверил именно ему. После боевого кинокрещения мини-конармия передислоцировалась в живописную деревню Лепсари под Всеволожском, где стала труппой первого в мире драматического (не только конного) театра с участием лошадей «ВелесО». А ее командиру опять досталась главная роль — в картине «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», только что выигравшей Гран-при фестиваля «Окно в Европу» в Выборге. Как придумалась история с конно-драматическим театром — просто от хорошего отношения к лошадям? Между первым и вторым курсами РАТИ ГИТИСа, где я учился на актерско-режиссерском курсе Олега Кудряшова, я поехал на каникулах домой, в Сызрань, и в местном конном клубе тренер, узнав, что я учусь в театральном, попросила поставить небольшую сценку — вроде боя на лошадях. В итоге получилось 45-минутное действие на основе мифа о Троянской войне. А я ощутил конный потенциал — насколько это чувственные и выразительные животные. На них правильно свет направь, музыку поставь — уже что-то рождается. А если они еще и включают энергию, то происходит магия. Тогда я понял, какой театр хотел бы делать, — в голове все соединилось. К тому же такого жанра я толком не видел — это настоящие нехоженые тропы. Мы же не просто трюкачим, как в цирке или даже близком нам по духу французском конном театре «Зингаро», а пытаемся вплести лошадей в канву спектакля, в которой они начинают двигать историю. И это задача «ВелесО» — раскрывать их харизмы и вместе расти. А любой конь способен играть? С лошадьми, да и с людьми, я привык работать с тем, что есть. Если конь флегматичный — ему лучше стоять или лежать, — значит, будем вызывать его на провокации, но не ломать психофизику. Каждый жеребец подходит под свою роль и отвечает определенным задачам. У меня сейчас их три, и они очень разные. Валдай немного космический, всегда думает: что там, на небесах? Гротеск как трикстер: хочет убежать, чтобы все за ним гонялись, а он такой «Э-ге-гей». А Медовый, как добрая собака, с удовольствием покрутил бы хвостом. С начала лета появился еще пони Капучино — наш маленький дружок. Я не до конца его распознал, но он уникальный жеребенок. То есть как у актеров: главное — правильный кастинг и формула «Ты — только в предлагаемых обстоятельствах»? Да, но вот, например, у Капучино, мне кажется, есть даже потенциал играть образы. Потому что он может в какой-то момент как козочка прыгать, а в другой — мчать как конь. Это два разных Капучино. И в нашей премьере, спектакле «Осторожно, Гулливер!», вольной интерпретации Свифта, у него неслучайно такая важная роль. А есть ли произведение, которое непременно хотите поставить? Повесть «Прощай, Гульсары!» Айтматова, наверное, подошла бы. Есть мысль сделать рассказ Льва Толстого «Холстомер», в котором пожилой мерин вспоминает свою жизнь. Для первой сцены мне нужен старый конь, который будет еле-еле ходить. Дальше, когда он говорит про молодость, — это жеребчик полутора лет, который все хочет и везде задирается, не зная, как применить свою силу. Потом какой-то статный конь должен быть. То есть надо набирать и расширять труппу. В конце сентября, думаю, проведем новый кастинг коней. А как получилось, что театр возник именно под Петербургом? Здесь какие-то особенно комфортные условия для лошадей? Скорее, тут удивительные люди, готовые помогать. Несколько лет я искал место, и ничего не получалось. Я уже проклинал все и не понимал, почему вообще к этой идее привязался. Пытался сделать проект в Москве, Кирове, станице Вешенской после «Тихого Дона», но только в Петербурге нашлись те, кому интересно попробовать что-то новое. Половине людей, которые приезжают сюда каждый день, у меня нет средств платить за их участие. Наш театр — про идею, что все должны быть вместе, а не поодиночке, про сопричастность. У нас общее дело. Вообще, в Петербурге много какой-то сумасшедшей шаманской энергии — тут соприкасаются и совпадают предметы, люди, ситуации. Я это понял, когда сюда переехал, и очень люблю эту потенциальную возможность чуда. Есть подозрение, что занятие конным театром занимает все время — и свободное, и рабочее. А как же кино? Да, времени катастрофически не хватает, и я ото всех съемок летом отказывался. Просто если я сейчас не впрыгну в свой драмтеатр, то уже никогда. Говорю: «Может, не я? Знаете, у меня есть очень хороший актер знакомый на примете». К тому же я устал от главных ролей. Это настоящее издевательство над артистом. Во-первых, в тебе самость растет, во-вторых, просто не успеваешь перестраиваться из одной глыбы в другую. Ты еще от одной не отошел, а тебе надо уже следующую брать. Тем более в наш продюсерский век привыкли снимать все быстрее и быстрее. Но подняли же недавно «глыбу», сыграв с Алексеем Серебряковым в фильме о поколении 1990-х «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов». Даже получили приз на фестивале в Выборге. Витька Чеснок понятен и близок зрителю, у него включается узнавание. Я не горжусь этой ролью — все было написано драматургом, а я просто сыграл текст. Эта картина про то поколение, которое выросло у родителей, державших и вертевших в 1990-е мир. Они думают, что необязательно развиваться — папа же всегда крутился — и деньги были, а важны якобы только они и их удовольствия. А есть роли, которыми гордитесь? Мне все говорят: «Не выкаблучивайся, Жень, все у тебя нормально». Но если по гамбургскому счету, есть любимые сцены мои, которыми я доволен, а сказать, что стопроцентно сыграна где-то роль, не могу. Вижу некоторые кадры и думаю: зачем их поставили, что, не нашли другого дубля? Смотреть на себя на экране для меня сложно. Не мешает такая самокритичность? По-разному. Я пытаюсь расти в профессии, и относиться к себе жестко в каких-то моментах полезно. Но не всегда нужно. А я иногда даже начинаю на площадке выливать мою рефлексию на режиссера. Чего делать совсем не стоит, особенно если это дебютант, что у меня бывает часто. Меня режиссеры во второй раз редко берут — устают. А как же гей-драма «Зимний путь» Сергея Тарамаева и Любови Львовой? Вы же у них потом играли и в «Метаморфозисе». Это единственный раз за все время было! Остальные говорят: «Да-да, Женя, поработаем еще» — и все. А Сергей и Люба — это такие режиссеры, они без кожи, все чувствуют мясом. У них свой космос, который я очень люблю. Ближайшие спектакли «Осторожно, Гулливер!» 17 и 21 сентября Фото: Алексей Костромин, архивы пресс-службы «ВелесО» и кадры из фильмов Текст: Елена Анисимова
