Такаси Мураками работает на размывание границ между элитарным искусством и коммерческим, подбрасывая публике то перекодированные на современный лад образы классической японской культуры, то безвкусные безделушки для сверхбогатых. Первые от вторых, впрочем, разучился отличать, кажется, и сам художник. Улыбчивые ромашки, миленькие глазастые черепушки и анимешные герои ужасающих размеров — воплощение nobrow-культуры, существующей вне отмершей иерархии, которую описал культуролог Джон Сибрук. Стилистически родственными Мураками называют Энди Уорхола, Деймиана Херста и Джеффа Кунса. Однако японский художник пошел дальше своих западных коллег по поп-арту: сотрудничество с лейблом Louis Vuitton сделало Мураками одним из главных апологетов идеи искусства как бренда, а создание корпорации KaiKai Kiki Co. с филиалами в крупнейших городах мира в корне изменило модель производства современного искусства.
«Просвещенный мир» и поп-культура
При виде маниакально жизнерадостного искусства, вышедшего с фабрики Мураками, как правило, говорят о культуре каваий и прочей няшности, в смысле нежности, японского масскульта. Однако не стоит забывать о контексте, в котором формировался художник. «Мое эстетическое видение было сформировано той средой, которая меня окружала: это узкие жилые помещения послевоенной Японии, откуда я мысленно сбегал в мир манги и аниме», — рассказывает он.
Такаси Мураками родился в 1962 году в семье таксиста и домохозяйки. Его детство и юность пришлись на эпоху Сёва, будто в насмешку над временем, отмеченным чередой войн, катастроф и оккупацией, названную «просвещенным миром». В этот период вслед за экономическим подъемом, связанным с отказом от политики самоизоляции и хлынувшими в страну новыми технологиями, в Японии буйным цветом расцветает массовая культура.

С одной стороны, в 1960-е японские режиссеры «новой волны» отказываются от свойственной предыдущему поколению тоски по классической культуре, чтобы заговорить о более серьезных вещах. В 1960 году в японский прокат выходит фильм «Захоронение Солнца» Нагисы Осимы, прозванного японским Годаром — констатация разочарования режиссера в «солнечном племени», поколении молодых бунтарей, очумевших от джаза, и захватившей страну потребительской лихорадке. Они представляются режиссеру обыкновенными юнцами, не способными выйти из порочного круга насилия и унижений — так же как и их исковерканные войной отцы.
Когда Мураками исполняется 11 лет, в Японии начинает издаваться культовая манга Кэйдзи Накадзавы «Босоногий Гэн» — повествование о жизни шестилетнего мальчика, превратившейся в царство ужаса после атомной бомбардировки Хиросимы в 1945 году. Бомбардировка, оккупация, тьма и ужас последствий отравления радиацией, пришедшие на смену обиде за попрание национального достоинства, надолго окажутся определяющим элементом ДНК японской послевоенной культуры.
С другой стороны, в этот же период в японский кинематограф врываются кровь и кишки, убийства и гангстеры, эксперименты с визуальными эффектами и гиперболизированная сексуальность, — все то, что пришло вместе с европейскими нуарами и переродилось в направление пинку эйга — низкобюджетное эксплуатационное кино. Из него, например, вырос знаменитый «Цветок-матанго» Мураками — громоздкий цветочный шар-мутант, превратившийся в монстра. Название скульптуры отсылает к фильму ужасов «Матанго» Исиро Хонды, автора первого фильма о Годзилле, который построил свою историю вокруг мутировавшего в результате радиационной атаки гриба-паразита, растущего на необитаемом острове.
Антитезой мизантропической линии в японской культуре также становится набирающая обороты подростковая манга, вместе с которой в травмированный войной мир приходят образы, во многом определившие визуальную реальность молодого Мураками. Эта культура изобиловала воплощениями невинности и нежности в сочетании с гипертрофированным насилием. Одной из главных вех в ее развитии для Мураками становится выход «Навсикаи из долины ветров» — манги художника и режиссёра Хаяо Миядзаки, которая издавалась с 1982 по 1994 год и была своего рода антивоенным манифестом, пропитанным уважением к жизни во всех ее проявлениях.
В 2013 году Мураками даже попытается воспроизвести эстетику Миядзаки в своем первом полнометражном фильме «Глаза медузы». Действие происходит в небольшом японском городке, в который после ядерной атаки вторгаются странные существа, напоминающие медуз. Поначалу они выглядят мирными, играют с детьми и ничем не выдают тот факт, что были созданы на секретной военной базе. Для Мураками этот фильм — еще одна попытка создать яркий, массовый продукт для детей в стилистике его любимых аниме, но при этом донести мысль о жестокости и ненадежности окружающего мира.
Таким же откровением для художника стал американский масс-маркет — пространство некритического счастья и потребительских аффектов, пришедшее в жизнь Мураками вместе с американской оккупацией. В 1994 году он отправляется на стажировку в Нью-Йорк, а вернувшись, создает небольшую студию Hiropon Factory, которая впоследствии перерастет в компанию Kaikai Kiki Co. Взяв за основу уорхоловскую «Фабрику», пристанище нью-йоркской богемы, Мураками соорудил настоящую корпорацию, где без выходных и праздников трудится более двух сотен сотрудников. Сегодня офисы компании открыты в Токио, в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Фабрика Мураками — это высокоэффективный конгломерат, штампующий искусство и сувениры, исполняющий заказы модных домов и продюсирующий дюжину начинающих японских художников. Коллективный труд и конвейерное производство, которое Мураками противопоставляет западной традиции восприятия творца как индивидуалиста, позволяет художнику ставить производственные рекорды и выпускать такие картины, как, например, «500 архатов», которая считается самой большой в истории (ее длина достигает ста метров). Мураками сделал ее в 2012 году после аварии на АЭС «Фукусима-1» в качестве талисмана от катастроф для жителей Японии.

artguide.com

Мистер ДОБ
В 1996 году Мураками придумывает персонажа по имени Мистер ДОБ, имя которого — это сокращение фразы «Dobojite dobojite» («Зачем? Зачем?»). Художник замыслил его как нового Микки Мауса или Hello Kitty — образа-идола современной массовой культуры. Впервые Мураками изобразил мультяшного ДОБа на фоне морского пейзажа, заимствованного с классической гравюры Хокусая «Большая волна в Канагава», соединив вызывающе яркую попсу с традиционным японским искусством. Позже Мураками начнет помещать персонажа на брелоки, футболки и коврики для мыши, превратит зверька в гигантскую скульптуру и изобразит на нескольких своих картинах. Мистер ДОБ стал первоэлементом в свихнувшемся мире Мураками и одним из главных блуждающих образов, опробовавших на себе все возможные медиумы и форматы. А в 2011 году на аукционе Christie’s в Нью-Йорке коллекционер Ларри Гагосян купил работу под названием «ДОБ в странном лесу» (1999) за 2,8 миллиона долларов. Сам художник называет зверька своим альтер-эго и объясняет, что зрителям нужен не автор, а аватар. По сути, Мураками один из первых в современном искусстве создал себе настоящего маскота — талисман, призванный очеловечить бренд.
Louis Vuitton
В 2002 году начинается сотрудничество Мураками с компанией Louis Vuitton: первым делом по просьбе арт-директора Марка Джейкобса Мураками обновил дизайн бренда и переделал монограмму LV, раскрасив ее в яркие цвета. Этот проект принес более 300 миллионов долларов Louis Vuitton и превратил Мураками в апологета идеи искусства как коммерческого бренда. Джейкобс с помощью художника стремился привлечь молодое поколение японской молодежи, а Мураками, со своей стороны, утверждался в мысли, что мода и элитарные бренды могут быть визуальным отражением эпохи. Вскоре после запуска его линии в Louis Vuitton Мураками те же самые изображения, напечатанные на сумках, повторил в своих картинах, а в 2007 году и вовсе выставил в Музее современного искусства в Лос-Анджелесе бутик Louis Vuitton, создав, таким образом, единый мир моды и искусства для сверхбогатых.
Национальная идентичность и superflat
Разобравшись с личным брендом, Мураками решил заняться имиджем родной Японии. Идентичность страны, как полагал художник, должна выстраиваться на основе глубокого анализа культуры и ее корней. Разочаровавшись в способности соотечественников производить новые смыслы, он придумал понятие superflat — «суперплоский». Суперплоский визуальный язык, по Мураками, характерен как для традиционной японской живописи, так и для анимации, комиксов и графического дизайна. В результате получился гибрид классической живописи и рвущей глаз обертки от конфет с эстетикой, которой любит играть художник. Правда, критики над концепцией Мураками лишь посмеялись, назвав ее грубым искажением японской культуры. Но художник не отчаялся и в подтверждение своей теории в 2000 году создал, например, работу «Шампанская сверхновая» — многослойное изображение галлюцинаторных грибов-мутантов, напоминающее цветастые обои и вдохновленное серией панно японского художника XVI века Ито Якучу, известного вниманием к царству всего живущего. Название же работы было заимствовано у песни британской группы Oasis. В контексте истории послевоенной Японии грибы еще и являлись зловещим напоминанием об облаке ядерного взрыва, так что с наслаиванием смыслов Мураками справился не хуже добросовестных постмодернистов старшего поколения.
Hiropon и скандал в Версале
Важным образом в визуальном словаре Мураками стала откровенно сексуализированная скульптура Hiropon — аниме-девица с тонюсенькой талией и огромной грудью, из которой рвутся струи молока. Поместив ее на пьедестал, Мураками напомнил, что аниме имеет право называться «высоким искусством», несмотря на порнографический задор и превращение девичьей невинности в объект фетиша. В пару к Hiropon художник создал знаменитую скульптуру «Мой одинокий ковбой», изображающую юношу в момент эякуляции. В 2008 году «Ковбой» был продан на аукционе Sotheby’s за рекордные 15,2 миллиона долларов. Мураками объясняет эти работы своей любовью к аниме в подростковом возрасте: «Я стал отаку, когда я учился в старшей школе, и проглотил много разных аниме — как эротических, так и фантастических… Так и родились эти произведения».
Именно «Мой одинокий ковбой» и Hiropon в 2010 году во многом стали причиной скандала, который разгорелся вокруг запланированной в Версале выставки Мураками. Тогда более 11 тысяч человек подписали петицию, требуя не пускать во дворец порочное современное искусство. Тем не менее художнику удалось зарифмовать пышное барокко версальского дворца с японским поп-артом. От «Ковбоя» и Hiropon, «непристойных и оскорбительных», правда, пришлось отказаться. Комментируя ситуацию, Мураками заявил, что «когда кто-то забивает гол, кто-то обязательно будет недоволен». Свои скульптуры он предлагает воспринимать как сатиру на ту банальную сексуальность, которую превозносит японская массовая культура.

artguide.com

Черепа, маргаритки и индустрия
Улыбающиеся маргаритки и глазастые черепа появляются в творчестве Мураками постоянно. Больше всего они напоминают компьютерную графику, порожденную навязчивой идеей изобразить мир предельно милым и инфантильным. Черепа в истории западного искусства функционировали как символ бренности бытия, напоминание о memento mori. Эта интерпретация совпадает с буддийской концепцией, говорящей, что «всё временно». Однако Мураками идет дальше и утверждает, что «все в конце концов умрут, поэтому не стоит беспокоиться». Этот тезис иронично дублирует риторику общества супермаркета. В индустрию именно такого типа Мураками и превратил свою империю, основанную на эксплуатации жизнерадостных образов и агрессивном потреблении. Он посмеивается над поп-культурой, будучи плотью от ее плоти. Творчество Мураками — это пример, как культура изживания военных травм мутировала и обрастала новыми образами, прямо как «Цветок-матанго».