Арт-директор ИРРИ: Вряд ли скажу коллегам, что мне не понравилась их выставка

Арт-директор ИРРИ – музея с самой крупной частной коллекцией в России – Надежда Степанова рассказала порталу Москва 24 о суровом нраве мецената Алексея Ананьева, о своем "музейном" прошлом и каково это – "обслуживать чужой вкус". В ИРРИ – музее русского и советского искусства XX века – открылась уникальная выставка художника Александра Лабаса, посвященная 100-летию Октябрьской революции. Каково это – быть директором частного музея России? – То, как я оказалась в ИРРИ, — довольно причудливая история. Сразу после школы, в 16 лет, я некоторое время работала в Музее древнерусского искусства и культуры имени Андрея Рублева. На ставке лаборанта в выставочном отделе. Проведя там несколько месяцев, я решила, что работать в музее не буду никогда и ни за что. Мне казалось, что в музеях все всё время пьют чай, а в перерывах плетут интриги и мешают друг другу жить. Потом я долгое время занималась журналистикой, работала в пиаре и маркетинге различных популярных радиостанций. Когда меня пригласили на собеседование на должность PR-директора ИРРИ, это было довольно странно. Оказалось, тот, кто меня порекомендовал, вспомнил мое "музейное прошлое". На самом деле у меня не было музейного опыта до прихода в ИРРИ в 2011 году. Но я из семьи музейщиков и всегда интересовалась искусством. Я люблю эту работу в первую очередь из-за ощущения того, что мы "сеем разумное, доброе, вечное". Это работа мечты, несмотря на все сложности. Сейчас я занимаю должность арт-директора, но никогда бы не подумала, что такая позиция может подразумевать общение с застройщиками, малярами, типографиями, спонсорами. Недавно зашла в гости в дружественный музей, который был закрыт на переэкспозицию, и меня с порога встретило хоровое "здравствуйте, Надежда". Я опешила сначала. Оказалось, это бригада маляров, которые у меня работают. В узких кругах я уже известна таким образом. Еще меня часто спрашивают, как работать с "олигархом", "форбсом". Тоже смешные формулировки для меня. Основатель ИРРИ — меценат и бизнесмен Алексей Ананьев. Он имеет суровый вид, но человек совершенно замечательный, веселый, образованный, интересующийся и музей для него – один из главных приоритетов в жизни. Он приезжает к нам 2-3 раза в неделю, назначает здесь встречи, сам водит гостям экскурсии, читает книги отзывов, всегда участвует в комплектовании выставок и каталогов, придумывает идеи выставок. И с ним можно поспорить, не боясь "последствий". Это очень здорово, на самом деле. Думая, что я пришла в спокойную такую гавань, условно из шоу-бизнеса, я, конечно, ошибалась. Если сравнивать работу в государственном музее и частном, у нас, конечно, все происходит гораздо быстрее. Не думаю, что мы успели бы – будучи государственным музеем – за шесть месяцев организовать выставку в Риме или за три месяца зарядить проект "Окна в Россию", который открылся в июле в Калининграде, с успехом прошел в Сочи и Нижнем Новгороде, сейчас открывается в Екатеринбурге. Впереди еще – Красноярск и Владивосток. У нас работает очень мало людей, мы как-то по-другому распределяем ресурсы, мобильны в принятии решений, у нас меньше бюрократии. Превращаться в монстра с четырьмя тысячами сотрудников, конечно, не хочется. Но не скрою, уходить в два ночи и работать по выходным тоже не очень здорово. Хотя по-другому у меня никогда и не было. Как собиралась коллекция ИРРИ? – Основа фондов ИРРИ – личная коллекция бизнесмена и мецената Алексея Ананьева. Он начал ее собирать лет 15 назад. В какой-то момент она перестала помещаться дома. Желание открыть музей подпитывало и то, что многие работы, которые хотелось приобрести, были, мягко говоря, не для "семейного просмотра". Было бы странно вещать в гостиной социальный цикл Гелия Коржева, согласитесь. А не покупать его тоже было невозможно. Главные источники поступления – сами художники и их наследники, мы же занимаемся XX веком, и нам в этом плане проще находить знаковые вещи именно в семьях художников. Сейчас закупки действительно идут немного по-другому. Уже есть понимание, чего не хватает именно для музея, для постоянной экспозиции, для фондов. У вас есть любимая картина? Или любимый художник? – Если говорить о постоянной экспозиции ИРРИ, это зал, где представлены работы Александра Дейнеки, Юрия Пименова, Александра Самахвалова, Георгия Нисского. И еще очень люблю портреты Владимира Лебедева, они в соседнем зале находятся. Нравится Сергей Герасимов, который был учеником Константина Коровина, прекрасным живописцем и выдающимся педагогом. Называть одну картину я бы не стала, но, конечно, мы все любим нашу "Спортсменку" Дейнеки. "Девушка с обложки" – так мы ее называем, после того как она несколько раз украсила первые полосы печатных изданий. Многие говорят, что это сложно обслуживать чужой вкус. Я не скажу, что мне вот прям все-все в собрании нравится, но того, что действительно нравится, много. С этой коллекцией приятно работать, в этот музей приятно приходить, особенно после того, как мы его перестроили в декабре прошлого года. Такая красота получилась! Конечно, зависть берет, когда приходишь на выставку в Пушкинский музей или Третьяковку. Ну такие шедевры! Но я успокаиваю себя тем, что мы молоды и все впереди. Мы уже и на своем коротком веку, шесть лет как подружились с большими музеями, нашими старшими братьями, они с удовольствием выдают свои лучшие экспонаты к нам на выставки. Таким образом, получается общаться с любимыми картинами из других музеев. Вещь, расстаться с которой выше ваших сил? – Это не вещь. Я вообще не держусь за вещи. Хотя по бардаку на моем рабочем столе этого и не скажешь. Не могу не путешествовать. Это главная моя страсть, пожалуй. Не могу перейти на электронные книги с печатных. Не могу перестать пить кофе и курить. Все остальное более или менее меня не беспокоит. Что сделано то сделано, но вы в это больше никогда не ввяжетесь... – Не было таких ситуаций, пожалуй. Вот я однажды одна поехала путешествовать по Марокко. Мне кажется, лет 18-19 было. Отправилась из Агадира в Марракеш на день на местном автобусе. А там всякие лукавые люди на каждом углу. Свистнули деньги прямо на площади Джема-а-эль-Фна, пока я разевала рот на всякие диковины. Не буду рассказывать, как выкрутилась, но спросите, поехала бы туда еще раз, — конечно бы, поехала. Неприятные ситуации чаще всего у меня связаны с рабочими отношениями. Как и у всех, у меня есть несколько человек, с которыми я бы предпочла больше не пересекаться. Ничего сверхдраматичного, но всегда неприятно разочаровываться в людях, знаешь ты их сто лет или пару дней. Но если никому не доверять, дуть на воду, как тогда вообще жить? Уверена, что и во мне многие разочарованы, но чужое мнение меня стало волновать сильно реже. Я и свое стала реже высказывать, кажется. Такое время, что любое невинное слово, любое мнение превращается в фарш по стенам. На что вам никогда не хватало смелости? – Я не люблю о чем-то просить для себя. Мне на это действительно не хватает смелости. Раньше не хватало смелости подойти и познакомиться, несмотря на то, что журналистское и пиар-прошлое за плечами. Я же шесть лет назад никого из музейной среды не знала вообще. Сейчас без стеснения уже подхожу и знакомлюсь, если надо. И еще я вряд ли скажу кому-нибудь из коллег, что мне не понравилась их выставка. Возможно, это лицемерие и малодушие, но я лучше промолчу. Ну и с парашютом я вряд ли когда-нибудь прыгну. Ваш главный скрытый талант? – У меня талант попадать во всякие нелепые ситуации. Это однозначно. А вообще это нескромно – рассуждать о талантах. В общем-то мои друзья все обо мне знают, и этого достаточно. Те, с кем я сейчас работаю, говорят, что я могу трудиться без подзарядки 24/7 и что у меня хорошая память, удачно наложенная на любопытство. Мечты детства, которые вам все-таки удалось воплотить? – Сначала о том, что не удалось. В детстве я хотела быть синхронным переводчиком. Так мне нравились эти элегантные дамочки на официальных церемониях, которые видела в новостях. Но, к сожалению, с иностранными языками у меня так себе складывается. Я всегда мечтала много путешествовать. Наверное, это странно, но я в детстве мечтала увидеть живьем "Сельскую свадьбу" Брейгеля, "Менины" Веласкеса, "Портрет кавалера" Эль Греко, бюст Нефертити, Нику Самофракийскую и еще кучу всего. Почти все исполнилось. Из несбыточного – я хотела бы изобрести что-то типа пенициллина или написать песню как Nothing compares to you – вот прям такую, чтобы все рыдали сто лет. Отправляясь на несколько месяцев на необитаемый остров, кого из известных личностей вы взяли бы с собой? – Наверное, было приятно видеть рядом Дэниэла Дей-Льюиса. Хотя Арми Хаммера было бы взять практичней. Он не только симпатяга, но и здоровяк — почти 2 м ростом. Мог бы хижины строить и охотиться. У меня нет кумиров, ну правда. Я даже никогда в жизни ни у кого не брала автограф. Сама по крайней мере. Хотя, когда мне друзья подарили постер фильма "Трайнспоттинг-2″ с автографом Денни Бойла, я прыгала до потолка. Это один из моих самых любимых режиссеров. Если бы вы могли исполнить одно любое желание, чье бы оно было и какое? – Всеобщее, я надеюсь. Мир во всем мире. И еще чтобы изобрели наконец лекарство от рака. Оно сейчас очень нужно одному классному человеку. Место в Москве, куда хочется возвращаться из раза в раз? – Таких все меньше, если честно, да и для прогулок по Москве у меня совсем нет времени. Люблю китайгородские переулки, люблю район Хамовников. Ну и Красная площадь фантастическая. ИРРИ – музей русского и советского искусства XX века. В этом удивительном музее – самой крупной частной коллекции в России – можно узнать много интересного из истории страны XX века. Это время несправедливо сводят исключительно к соцреализму. На первом этаже музея – искусство до 1950-х годов: замечательные работы Николая Богданова-Бельского, Константина Коровина, Георгия Нисского, Юрия Пименова, Леонарда Туржанского. На втором этаже – шестидесятники. Зал поделен на две части. В одной сосредоточены работы мастеров "сурового стиля": Петр Оссовский, Виктор Иванов, Гелий Коржев. Драматичность восприятия произведений на тему войны и русской деревни усиливают базальтового цвета стены и скрипучий деревянный пол. В другой половине – Виктор Попков, ленинградская школа, раздел московских сезаннистов: Эдуард Браговский, Михаил Кончаловский, Альберт Папикян, Виктор Сорокин, Карл Фридман. На третьем этаже – искусство с 1970‑х годов до наших дней. Музей гордится масштабным разделом советского гиперреализма, где выставлены работы Андрея Волкова, Александра Петрова и Семена Файбисовича. В коллекции ИРРИ уже более 6 тыс. полотен.