Вас вызывают в музей. Государственные галереи рассчитывают на поддержку бизнесменов-коллекционеров

В 2014 году Путин и Медведев преподнесли Эрмитажу дары. Президент — яйцо Фаберже 1902 года и часы 1891 года, принадлежавшие Александру III и императрице Марии Федоровне, премьер-министр — портрет графа Григория Орлова кисти Стефано Торелли 1763 года. Вслед за первыми лицами государства появились и другие дарители, но волны чирлидеров среди коллекционеров и меценатов не поднялось. Хотя идея прикрепить щедрого мецената к каждому государственному музею, как к футбольному клубу или спортивной федерации накануне Олимпиады, становится все очевиднее. С 2015 года государственные музеи практически лишены средств на пополнение своих коллекций. Аппетиты у музеев огромные. В Третьяковской галерее не хватает неофициального советского искусства, художников конца XX — начала XXI века: Ильи Кабакова, Эрика Булатова, Олега Кулика, Семена Файбисовича, Александра Виноградова, Владимира Дубосарского. Пушкинский музей интересует прежде всего современное европейское и американское искусство. У Эрмитажа аппетиты еще серьезнее: предметы декоративно-прикладного искусства из обихода царской семьи, предметы, ушедшие из музея на аукционах 1920-х годов, старые мастера, искусство XX века и современное искусство. Первой общественный запрос озвучила директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова. Она объявила 2017 год в музее годом дарителей. И первые четыре дара Третьяковка уже приняла. На подходе еще два. Государственный Эрмитаж, много лет успешно сотрудничающий со спонсорами и меценатами, принял в этом году дары от Давида Якобашвили, Сергея Гирдина, Лена Блаватника, и сейчас проходит процесс оформления еще двух работ в дар от Фонда Владимира Потанина. Пушкинский музей на момент сдачи номера о дарах 2017 года сообщить редакции не смог. К чести Третьяковской галереи и ее директора, сработал опыт переговоров с меценатами и дарителями, полученный Трегуловой в том числе во время ее стажировки и сотрудничества с Музеем Гуггенхайма. «Там я увидела, как важна сильная персональная вовлеченность при переговорах со спонсорами и меценатами. Должна быть страсть, должна быть глубочайшая убежденность, что сегодня это важнейшее дело для музея, важнейший проект по пополнению коллекции», — говорит Трегулова в интервью Forbes. И, конечно, кстати оказалась ситуация с даром Фонда Потанина Центру Помпиду, когда больше 370 работ послевоенного и современного российского искусства были переданы в парижский музей. Пока другие обиженно дулись: вот французам досталось, а нам — кукиш, Трегулова взяла и позвонила Потанину. «Когда меня спрашивали: «А что вы думаете по поводу дарения Центру Помпиду? И не лучше ли было бы, чтобы фонд подарил коллекцию нам?», я говорила о том, что если российского искусства нет в крупнейших музеях мира, то его нет в мировом искусстве. Конечно, хотелось бы, чтобы когда-нибудь фонд Потанина подарил что-то и Третьяковской галерее. Видимо, фонд Потанина меня услышал. А потом просто спросил: «Ну, а что?» Я сказала: «Булатов», — рассказывает она. Так решился вопрос с первым дарением. В начале лета этого года Третьяковская галерея получила полотно Эрика Булатова «Картина и зрители». Все, что предпринимает сегодня Третьяковская галерея, по сути, уже изобретено и отработано ее основателем Павлом Михайловичем Третьяковым. Например, недавняя полемика коллекционера Петра Авена и художника Владимира Дубосарского — вопрос, решенный московским собирателем 150 лет назад. Купец второй гильдии Павел Третьяков, создававший музей национального искусства, знал, почему современное российское искусство не так успешно на арт-рынке, как могло бы быть, и кто в этом виноват. Тридцатитрехлетний Третьяков, например, писал: «…Многие положительно не хотят верить в хорошую будущность русского искусства и уверяют, что если иногда какой художник наш напишет недурную вещь, то как-то случайно, а что он же потом увеличит собой ряд бездарностей! Вы знаете, я иного мнения, иначе я и не собирал бы коллекцию русских картин, но иногда не мог, не мог согласиться с приводимыми фактами; и вот, всякий успех, каждый шаг вперед мне очень дороги, и очень был бы я счастлив, если бы дождался на нашей улице праздника». «Павел Михайлович Третьяков собирал современное искусство, — уточняет директор Третьяковской галереи. — Для нас сейчас это нетленная классика, а тогда это было современное искусство. Третьяков мог купить работу, даже если понимал, что он не сможет показать ее в залах музея. Поэтому и мы должны быть живым развивающимся музеем, который собирает современное отечественное искусство». Вот первые четыре дара, полученные музеем в 2017 году. Работа Эрика Булатова «Картина и зрители» выкуплена у художника в Париже Фондом Потанина по «средней рыночной цене», как сказала жена автора Наталья Булатова, то есть она стоила около €500 000. Работа Дмитрия Жилинского «Человек с убитой собакой» куплена Фондом поддержки Третьяковской галереи у вдовы художника Венеры Жилинской (деньги на покупку пожертвовал в фонд меценат, пожелавший остаться неизвестным, но через несколько дней у работы, выставленной в основной экспозиции в Новой Третьяковке, появилась этикетка с именем дарителя, бизнесмена Александра Тынкована). «Портрет Хайдеггера» передан Фондом Дмитрия Пригова. Четыре проекта Андрея Кузькина подарены Фондом поддержки современного искусства Cosmoscow — фонд выкупил проекты у художника за сумму около 1 450 000 рублей с обязательством передать Третьяковской галерее. А в самое ближайшее время музей ждет дары Фонда Алишера Усманова. Громоздкая государственная институция при необходимости способна действовать четко и быстро. Музей хорошо знает, что он хочет получить. Подарить государственному музею можно только то, на что укажет сам музей. Даритель не имеет права ставить музею условия экспонирования и хранения работы. Каждое произведение — кандидат на пополнение коллекции проходит несколько этапов одобрения экспертно-фондовой закупочной комиссии. В комиссию Третьяковки входят тридцать экспертов: сотрудники всех научных фондовых отделов, главный хранитель, заведующий отделом комплексных исследований. «Основной принцип нашего пополнения фондов — высокое художественное качество. На заседании мы детально обсуждаем каждую работу, доказывая, почему она должна быть в галерее», — рассказывает Татьяна Карпова, заместитель директора Третьяковской галереи по научной работе, глава экспертно-фондовой закупочной комиссии. Кандидат в дары должен успешно пройти минимум два заседания: его должны зачислить в wish-лист музея, и потом должно быть принято решение о покупке. Строгость научного совета музея объясняется просто: государственный музей, в отличие от частного собрания, не может ни обменивать, ни продавать произведения искусства. Все, что попадает в его фонды, остается там навсегда. И это, конечно, сильный репутационный козырь, который музей много лет использует, общаясь с художниками и гарантируя им место в истории. Тот же аргумент музей использует на переговорах со спонсорами и меценатами. Но этот же государственный перфекционизм имеет оборотную сторону: много лет Третьяковка остается на рынке ни с чем. Например, в 2011 году на торги Christie’s было выставлено полотно Ильи Репина «Парижское кафе» из частной европейской коллекции. В марте 2011 года работу Репина привезли в Москву на три дня в рамках предаукционных гастролей. И Третьяковка, конечно, захотела ее купить. Были написаны письма в Минкульт, прошли заседания экспертно-фондовой закупочной комиссии. Но пока Минкульт решал вопрос с финансами, 6 июня 2011 года на торгах в Лондоне «Парижское кафе» купил за £4 521 250 Вячеслав Кантор. Чтобы конкурировать с такими покупателями, музеям и нужно больше спонсоров. Как только весной 2017 года появилась возможность получить работу Эрика Булатова «Картина и зрители» (и Третьяковка, и Зельфира Трегулова с 2013 года не раз начинали разговор с Булатовым), экспертно-фондовая комиссия смогла одобрить в Москве работу, не требуя на заседание оригинал из мастерской художника в Париже. Благодаря такой оперативности музея и сотрудников фонда Потанина картину передали в дар Третьяковской галерее уже 13 июня. Читайте также Надо брать. Рейтинг российских художников Военно-полевой роман: зачем Андрей Козицын создает самый большой частный музей военной истории «У русского искусства огромный инвестиционный потенциал, но это пока мало кто понимает» «Мы учитываем вкусы наших меценатов, — рассказывает Зельфира Трегулова. — Бессмысленно обращаться к людям, которые собирают русское искусство второй половины XIX века, с просьбой подарить работу Андрея Кузькина, бессмысленно просить Cosmoscow подарить работу Ивана Похитонова или Сергея Виноградова. Люди заинтересованы в том, чтобы быть частью этого процесса, а не только просто давать деньги. Дарения — это каждый раз индивидуальная работа с конкретными людьми». В отличие от Эрмитажа Третьяковке коллекционеры дарят мало современного искусства. Завоевать доверие коллекционеров современного искусства — новая задача Трегуловой и Третьяковки. «Я надеюсь, что коллекционеры, владеющие принципиальными для отечественного искусства работами художников последних десятилетий, постепенно будут приходить к пониманию того, что это должно быть в главной национальной художественной галерее. Мы стараемся убеждать коллекционеров в том, что нас действительно интересует современное искусство, и не словами, а реальными проектами музея».