Питер тусовочный: какими были рестораны 1990-ых

Промоутер рассказывает о том, почему бандитский Петербург пил текилу и где первые суши стоили 120 долларов за порцию: мы собрали свидетельства очевидцев о 1990-х годах в Петербурге.

Фишка 1990-х — тусовки, на которых ты одновременно встречал людей и из криминальной, и из светской хроники. Легко считывалось, кто есть кто: бандиты — в малиновых пиджаках при цепях, художники и арт-тусовка — в хиппарском стиле, гопники — в трениках и с лысой башкой, сногсшибательные топ-модели — в чем-то облегающем. Впервые такой микс можно было наблюдать на лучшей вечеринке десятилетия — «Гагарин-пати» в Москве в павильоне «Космос» на ВДНХ. 14 декабря 1991 года там выплясывали и новые русские, и ребята в космических куртках из петербургского рейв-сквота на Фонтанке, 145, во главе с Андреем Хаасом, и Богдан Титомир, приехавший с телочками на лимузине. Мы танцевали рядом с Артемием Троицким, голову которого украшала смешная советская пилотка, — между ним и девушками, которых он привел, стояла коробка, полная анаши. Подиумы, лазеры и французский диджей Жоаким Гарро — это был взрыв на всю страну, я, например, в первый раз тогда услышал скретч.

В Петербурге такой же невероятный людской замес был в главном городском клубе того времени — «Планетарии» Евгения Финкельштейна на «Горьковской» или в заведении «Доменикос» на Невском проспекте, которое в здании Союза журналистов открыли нигерийцы Лаки Ийнбор и Энтони Азиегбеми. Лаки, кстати, застрелили в парадной его дома незадолго до первого дня рождения заведения. В этих клубах рядом с богемой пацанчик в гипсе мог кричать «опа-опа-опапа», и тут же были модели, просто какие-то нереально красивые женщины — теперь бы они в такое место даже не зашли.

За суши отдавали месячную зарплату

К середине 1990-х клубы уже не были особенно опасны, а вот еще в начале десятилетия бандиты в них действительно были злыми: им, голодным до секса, не давали девушки. Так, на дискотеке «Курьер» в ДК связи постоянно были драки, если ты пролил кому-то водку на ногу, могли сломать челюсть. Потом появились наркотики, и началась всеобщая любовь: бармены в «Доменикос» были в шоке — популярный тогда «Лонг-Айленд» перестали заказывать. Если в клубах в то время и пили, то простые коктейли вроде джин-тоника, даже виски-колу стали разливать позже, в 2000-х. Таблетки рекламировали прямо на флаерах клубов, которые раздавали на Нев­ском: на бумажках предлагали «фолькс­ваген» и «мерс» — это были названия таблеток экстази. Еще были популярны «марки», употребляли в клубах и адский фенамин — аналог спидов.

Наркотики, которые в 1990-х наладили клубную жизнь, одновременно заморозили развитие ресторанной индустрии. В городе появилось много кокаина, люди его, как бы это сказать, активно использовали. И поэтому гастрономия долгое время была на втором плане: надо было просто где-то собираться, а что там в меню или в баре — никого особо не волновало. Кэжуал-общепит при этом был: мы ходили в бистро «Лайма» на набережной канала Грибоедова, напротив Дома книги. Ели там прикольную курочку, как-то удачно поджаренную на особом аппарате, и картошку — работало это заведение круглосуточно. Помню, как мы в гламурных местах шокировали народ — доставали ланч-боксы из «Лаймы». Есть суши ходили только раз в месяц — ибо дорого: первые в ресторане «Чайка» на том же канале Грибоедова, по соседству с «Лаймой», вообще стоили в районе ста двадцати долларов, а это была приличная по меркам того времени месячная зарплата клерка.

Между собой боролись две сети фастфуда, появившиеся почти одновременно. Сначала в город пришла финская «Кэрролс» — ее рестораны находились на Невском в Гостином дворе и на улице Восстания, на Заневском и Каменноостровском проспектах. Эта сеть не пережила августовского кризиса 1998 года, когда за несколько дней курс доллара вырос в три с лишним раза — а свои бургеры они готовили из зарубежных продуктов. Зато после дефолта выстоял и разросся «Макдоналдс», который открыл свой первый ресторан в 1996 году у станции метро «Петроградская». Гламурно отужинать ходили в ресторан «1913» на углу Вознесенского проспекта и улицы Декабристов — он считался дорогим. Там готовили фрикасе из курицы, жюльены и еще какую-то по сегодняшним меркам фигню. Когда на рестики денег не было, заезжали в ресторан «Садко» в Гранд Отеле Европа — там за пять долларов можно было купить френч фрайс, а воду наливали вообще бесплатно. Были еще рестораны «Тихая жизнь» и «Невские мелодии» — через Неву от Смольного: там я в 1994-м отравился «Лонг-Айлендом». Контрафактный алкоголь попадался: в 1996-м я имел печальный опыт с паленой текилой. Она вообще была напитком десятилетия. На дорогах стояли большие рекламные билборды, где наглядно показывалось, как ее нужно пить — слизнуть соль с ладони, выпить, закусить лимоном. Абсент вошел в моду попозже, а ром почему-то вообще прошел мимо того времени.

© Личный архив

В 1990-х я понял про клубную жизнь то, что актуально во все времена и во всех странах мира: на любой дискотеке всегда есть место, где собираются свои, а есть территория, где группируются обычные люди. И если ты умеешь увидеть то самое место, то сможешь стать своим через две вечеринки. А если тусуешься хоть каждый день, но не в правильной локации, то всегда будешь чужаком. У меня был собственный бизнес в то время, я перепродавал одежду: в одной из комнат квартиры сделал импровизированный шоу-рум. Торговал обувью New Balance, Timberland, Reebok. Ботинки Dr. Martens разлетались мгновенно, так же как куртки Levi’s. Я сам ездил в Америку налаживать дело — обменивал ворованные шмотки на привезенные с собой матрешки. Тогда в аэро­порту вообще не досматривали, я отдавал одежду какой-нибудь бабушке, и она бесплатно или за пятьдесят долларов везла ее в Россию. Вопросы ко мне как к бизнесмену со стороны рэкетиров точно должны были возникать. Избежать их помогало как раз то, что я активно клубился: когда тебе хочет дать в пятак какой-то мелкий бандит, но потом понимает, что видел тебя на дискотеке или рейве рядом со своим боссом, конечно, он соображает, что может, если что, и сам получить. Это было время, полное опасностей и возможностей. И те, кто его пережил, прошел это горнило и жив-здоров, получили закалку на всю жизнь.