Мир, труд, пей

Анна Толстова о художнике, сумевшем возмутить и компанию Coca-Cola, и православных активистов В Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре открывается первая в России ретроспектива живого классика соц-арта Александра Косолапова. Ее курирует американский художественный критик и поэт Картер Рэтклиф -- в прошлом москвич, а ныне нью-йоркер Косолапов эмигрировал из СССР в 1975 году и уже сорок с лишним лет как американский художник. Но, кажется, до сих пор не расстался со своей советской родиной, как, впрочем, и большинство населения бывшей шестой части суши Кто бы мог подумать, что плеяда (хоть это патетическое слово и не к лицу такому ироническому искусству, как соц-арт, иначе не скажешь -- Виталий Комар и Александр Меламид, Дмитрий Александрович Пригов, Леонид Соков, Борис Орлов, Александр Косолапов и есть плеяда) выйдет из стен Строгановки, пусть и в относительно либеральные 1960-е. Главным образом плеяда обучалась на отделении монументальной скульптуры, смысл и назначение которой состояли в том, чтобы наладить производство "девушек с веслами" в промышленных масштабах. Правда, плеяда сегодня восстает против термина "соц-арт", изобретенного Комаром и Меламидом в 1970-х, в эпоху развитого застоя, когда "поп-арт" был идеологическим ругательством, а соцреализм -- нормой жизни (в сорокинском смысле слова "норма", звучавшего свежо и остро). Ясно, что теперь соц-артом называют все что ни попадя, да и терминологический барьер между "соц-артом" и "московским концептуализмом" как будто бы мешает увидеть в соц-арте ту же концептуалистскую интеллектуальную изощренность. Но тем не менее при слове "соц-арт" в памяти сразу всплывают образы, выведенные в лаборатории визуальной критики Александра Косолапова. Впрочем, глупо удивляться тому, что художественное училище, готовившее рядовых бойцов пропагандистского фронта, взрастило такого выдающегося контрпропагандиста -- школа на то и существует, чтобы праздновать праздник непослушания. Контрпропагандиста не в том смысле, что он работал в интересах, как это сейчас называется, вашингтонского обкома, даром что советская критика в штатском и пыталась представить дело именно так, а в смысле резистентности к пропаганде, любые проявления которой подлежат изобличению и деконструкции. К пропаганде -- по обе стороны железного занавеса, и если бы критика в штатском была чувствительнее к своему предмету, она могла бы отдать должное художнической интуиции Косолапова, едва ступившего на американский берег и тут же принявшегося за подрывную работу на территории идеологического и визуального противника. И правда, своей вершины косолаповский соц-арт достиг уже после эмиграции из СССР. Возможно, отчасти это было связано с тем, что художнику, специализирующемуся в области гибридизации идеологических штампов коммунистической наглядной агитации и капиталистической рекламы, требовалось знакомство с образами в подлинниках. К тому же в Америке случилось окончательное перерождение Косолапова из скульптора в иконописца, когда массивные пластические гиперболы в духе Класа Ольденбурга вроде огромной деревянной "Мясорубки", изрыгающей веревочные сопли перемолотого фарша, навсегда остались в прошлом и наступило время благородной плоскости имени Энди Уорхола и Казимира Малевича. И в самой этой холодной непроницаемой плоскости -- рекламного постера или советского лозунга, в плоскости пропаганды и идеологии -- обнаружилась та самая глубинная восточная традиция, традиция иконы, приверженцами коей выказали себя и Малевич, и Уорхол. Что лишь подтверждает известное правило, будто только в эмиграции и создаются "подлинно национальные" произведения русской культуры. Заглавная работа выставки "Ленин -- Кока-Кола" была сделана в 1980-м -- в сущности, накануне падения советского "коммунизма" и перерождения "классического" капитализма, накануне конца СССР и "бывшего Запада", но тогда вряд ли кто-то отдавал себе отчет в том, что это накануне и что скоро настанет новый глобальный мир. Так что именно "Ленин -- Кока-Кола", увеличенный до размера билборда и помещенный на Таймс-сквер, стал главным художественным символом холодной войны, затмив собою все "портреты Ленина в манере Джексона Поллока" группы Art & Language. Косолапов и сам много экспериментировал в области скрещивания разных визуальных языков, расцвечивая супрематическими композициями Дюшановы писсуары в серии "Русского революционного фарфора" или же прививая мухинским рабочему с колхозницей ушастые головы Микки и Минни. Но только обращение к таким образам и словам, в каких всякое художественное вещество истончилось до чистого знака, до практически абстрактной идеограммы, в форму которой отлита идеологема, наделяет его искусство некоей магической силой. "Ленин -- Кока-Кола" представлял собой невозможную мозаику этих выхолощенных знаков. К самой ходовой "иконе" Ильича, к словно бы вырубленной в граните ленинской голове, украшавшей все общественное пространство в СССР -- от танцплощадки до первомайской демонстрации, вместо какого-нибудь лапидарного ленинского изречения прилагалась столь же ходовая "молитва" "It's the real thing", в свою очередь заполнявшая все общественное пространство за пределами СССР и стран соцлагеря,-- в качестве слогана из рекламы Coca-Cola начала 1970-х. Слоган, однако, был подписан, словно цитата, именем Ленина, но поскольку над текстом помещался логотип Coca-Cola, слишком часто произносимое всуе имя коммунистического божества автоматически превращалось здесь в аналогичный логотип. Казалось бы, это художественное пространство устроено чрезвычайно просто -- с плакатной плоскостностью и прямотой бинарных оппозиций "коммунизм -- капитализм", "идея -- товар", "идеологизированное общество -- общество потребления". Но со временем оно обретает какую-то как бы отложенную сложность и амбивалентность, когда сообщение, вроде бы лишенное всякого смысла, кроме смысла языковой игры и иронии, неожиданно наделяется собственным содержанием, делается посланием и в этом качестве начинает задевать чьи-то чувства. В конце концов, художник, работающий с иконами разных религий и сталкивающий символы веры разных обществ, был обречен на встречу с иконоборцами. Первой, как ни забавно, выступила компания Coca-Cola, пытавшаяся судиться с Косолаповым из-за незаконного, с ее точки зрения, использования логотипа. Последними пробудились отечественные иконокласты, сменившие веру, но не изменившие истовости верования: "Икону-икру" снимали с выставки "Русский поп-арт" в Третьяковской галерее по требованию православных активистов, "Coca-Cola -- моя кровь" уничтожили на выставке "Осторожно, религия!" в Сахаровском центре. И эта непредусмотренная бинарная оппозиция выстраивается уже в сугубо политическом поле: холодное аналитическое искусство Александра Косолапова вдруг вызывает горячую чувственную реакцию. «Александр Косолапов. Ленин и кока-кола» . Московский музей современного искусства на Гоголевском бульваре, с 29 ноября 2017 года — 11 февраля