Почему Россия порождает и уничтожает радикальное искусство

Художники всегда занимали в российском обществе особое место. Мой отец, драматург Александр Гельман, был хорошо известен в 1970-е годы, а Михаил Горбачев когда-то произнес в его адрес хвалебные слова, назвав отцом перестройки, движения за реформу в КПРФ. В то время театр менял представления целого поколения. В период гласности («открытости») в середине 1980-х годов ограничения в отношении запрещенных книг были ослаблены. Эта ставшая доступной новая литература позволила людям давать оценку обществу, используя те способы и формы, которые до этого подавлялись коммунистической пропагандой. Возвращение великого писателя Александра Солженицына из эмиграции в 1994 году стало символом новой эпохи. Но к этому времени ту функцию, которую раньше выполняли театр и литература, взяла на себя рок-музыка. Путь в новый открытый мир проложило творчество таких рок-групп, как «Машина времени», («Аквариум») Бориса Гребенщикова и «ДДТ». Вся страна знала слова песни, написанные солистом группы «Кино» Виктором Цоем: «Перемен требуют наши сердца». Сейчас в России современное искусство является катализатором общественных дебатов, а провокационные выступления оказались наиболее эффективным средством влияния на общественное мнение. Художники держат руку на пульсе и внимательно следят за стремительными изменениями, происходящими в российском обществе. Новая диверсия До 2012 года многие из нас считали, что после краха коммунизма Россия будет развиваться как демократическая страна. Власти поддерживали — на словах — европейские ценностям, но после переизбрания Путина в 2012 году российская неразвитая демократия превратилась в типичную автократию. Российское государство перестало притворяться западным, чиновники больше не пытались скрывать те богатства, которые они накопили в результате коррупции, а средства массовой информации все чаще стали воспринимать как инструмент государственной пропаганды. Суды стали не судебными органами, а карательными, при этом политическое несогласие стали рассматривать как преступление. В этих условиях даже самых политически активных представителей российского общества охватило уныние и безразличие. В конце концов, как это часто можно услышать в России, «сделать мы ничего не можем». Всего за две недели до переизбрания Путина группа Pussy Riot выступила со своей пронзительной молитвой «Богородица, Путина прогони!». После того, как эта панк-молитва прозвучала в крупнейшем московском соборе, православном храме Христа Спасителя, новость об этом необычном протесте разлетелась повсюду, и видеоролик, выложенный в интернете, посмотрели миллионы людей. Когда группа была впоследствии арестована по обвинению в хулиганстве, началась эпическая сага с почти ежедневными сюжетами: «Pussy Riot против Путина». Группа Pussy Riot оказалась антипутинской во всем. Он — мужчина, а ее участницы — женщины. Он старый, а они молодые; он «серый», а они яркие. Он богат, а у них ничего нет. Он сидит в Кремле, а они — в тюрьме. Суд над Pussy Riot и приговор к тюремному заключению двух ее участниц привлекли внимание всего мира к кажущейся необъективной российской судебной системе. А то, как обошлись с участницами группы, показывает, какая судьба выпадает на долю многих политических заключенных: Международная правозащитная организация Amnesty International назвала решение суда «тяжелым ударом по свободе в России». Потом появился Петр Павленский. В отличие от открытого и резкого протеста Pussy Riot он демонстрировал силу слабых. Власти ничего не могли у него отнять, потому что ему было нечего терять. Его акции, имеющие отношение к политике, зачастую являются проявлениями членовредительства. Он зашивал себе рот («Шов», 2012) и обматывался колючей проволокой («Туша», 2013). Он отрезал себе мочку уха «Отделение», 2014) и прибивал свою мошонку к брусчатке на Красной площади («Фиксация», 2013). Хотя его неоднократно арестовывали и подвергали психиатрической экспертизе, власти вряд ли могут сделать с ним что-нибудь еще. В конце концов, чем тюрьма может грозить человеку, который совершает над собой такое насилие? С помощью Павленского общество увидело, как один человек может противостоять государственной машине насилия. В свою очередь появилась надежда, что такие люди, как он, помогут стране открыть новую главу своей истории и выйти из сегодняшнего застоя. Художественное пробуждение В результате того, что Россия докатилась до авторитаризма, началось закручивание гаек. Преследовать начали за все — от поддержки гомосексуализма и оскорбления чувств православных до критики властей. В 2013 году, когда я был директором Пермского музея современного искусства, мы выставили у себя работы сибирского художника Василия Слонова Welcome! Sochi 2014 («Добро пожаловать! Сочи 2014»). В них автор высмеивал зимние Олимпийские игры 2014 года. Власти выставку закрыли, а меня уволили из музея. Два года спустя мою галерею выселили из московского Центра современного искусства после проведения выстави по сбору средств для политзаключенных, протестовавших против переизбрания Путина в 2012 году. Но в результате сопротивления таким ограничениям появилась еще одна важная художественная стратегия. Сибирский художник Дамир Муратов, используя язык искусства, выражает протест против централизации власти. Он создал сепаратистское сибирское государство из своего собственного дома (который он называет Беднотауном), в котором имеются многие отличительные черты реальной страны: герб, флаг, почтовая марка и валюта. Как-то раз, когда меня допрашивали в полицейском участке, я видел там фотографии работ Муратова, но пока ему удается избежать ареста и тюремного заключения — скорее всего, потому, что его сепаратистские настроения ограничиваются искусством. Сегодняшняя российская власть — подобно большевикам после Октябрьской революции 100 лет назад — пытается заставить искусство служить государству и продвигать идеологию правительства. Однако этому делу охотно служат только самые несостоятельные в профессиональном отношении художники. Художественное сообщество в целом редко сходится во мнении с государством. Возможно, этот конфликт не всегда принимает крайние формы, но он существует благодаря прописной истине: художники всегда будут стремиться быть открытыми для мира, смотреть в будущее и видеть в нем свое место. Путинская власть в отличие от этого характеризуется изоляционистской риторикой и русским национализмом, обращением к прошлому в поисках былой славы. Возможно, из-за этого у русского народа растет чувство отчуждения. В художественном сообществе более отчетливо, чем где бы то ни было, можно заметить появление признаков новой России.