Фестиваль "Dance inversion": панорама с комментариями
В этом году фестивалю исполнилось 20 лет, и его программа составлена особо, с учетом грядущего 200-летия со дня рождения Мариуса Петипа. Фестиваль начался ранней осенью, а закончился в декабре. За это время в Москве выступили восемь компаний. Первой была Компания современного танца Кубы , основанная в 1959 году. Она представила три спектакля - "Кристалл" Хулио Сесара Иглесиаса, "Кубинское танго" Билли Кауи и "Этнородину" Джорджа Суспедеса. Узнаваемость этнографического точнее, ментального, толка, но без конкретных "карнавальных" примет - качество, объединяющее всех постановщиков. "Кристалл" – словно срез городской уличной молодежной толпы. С ее агрессией ниоткуда и в никуда, чувством локтя, радостью быть среди себе подобных, и одеждой, которая, как написано в буклете фестиваля, стирает границы между полами. Нет и намека на гармонию - ни в жестко "бухающей" музыке. ни в пластике, состоящей из брутальных. пульсирующих телодвижений. Но есть правда социального момента. Которая в Кубинском танго" (история городской повседневной любви) выражена более элегично, и на сплаве видео-живописи, слова "за кадром" и колыхания балетной массы в томных приливах и отливах. Здесь пьют пиво и пересказывают давние нежности. А в "Этнородине" сущность "кубинского" дана более "военизированно". но и более иронично: пожалуй, этот балет наиболее близок к карнавалу своей смесью несовместимого – например, тяжелых ботинок на ногах танцовщиков и пестрых рубашек навыпуск, эротики и военного угара. Фото: Johan Persson Испанский спектакль " Лес Ардора" сделан для танцовщицы фламенко Росио Молина. Но фирменная "фишка" ее постановок – в сочетании традиционного испанского танца с новыми стилями движения. Это может быть и бытовой жест, и позы модерн-данса. История некой дамы из леса – то ли дриады, то ли то ли волшебницы, то ли охотницы (а может быть, и добычи) – рассказана с помощью "живой" музыки фламенко и видео - про наездницу, несущуюся вскачь по лесу и внезапно падающую в реку. Плюс команда мужчин, которые сопровождают героиню среди деревьев, от рассвета до заката. Ловко стуча каблуками, "ломая" линию бедер и меняя костюмы, Молина сочиняет образ круговорота в природе, когда нападение зачастую не отличить от обороны. Фото: © Alain Scherer Якопо Годани (Танцевальная компания Дрездена-Франкфурта) и Эмио Греко (Балет Марселя) посвятили свои постановки основе любой труппы – не солистам и звездам, а кордебалету. "Высокая порода" и "Вечный двигатель" - это танец массы, некоторым образом "куча мала" из тел, колышущихся в мареве светотени. А балет Греко, поставленный вместе с Питером Шольтеном, так и называется – "Кордебалет". Он о коллективной душе сценического танца. О безликом (на лицах артистов – маски) обществе тружеников, чей удел – танцевать вместе, то в свободных телесных ракурсах, то в жесткой геометрии классики. Якопо Годани (Танцевальная компания Дрездена-Франкфурта). Фото: Raffaele Irace Двигаться подобно косякам рыб в море или марафону загнанных лошадей. Семенить на пуантах, зажав в пальцах сразу четыре дымящихся сигареты. Или цитировать фрагменты "Жизели", "Лебединого озера" и "Дон Кихота". Правда, это входит в противоречие с названием балета: фрагменты-то из репертуара прим и премьеров. Да и профессиональная форма танцовщиков из Марселя оставляет желать лучшего. Но идея организованной синхронности в балете выявлена четко. Le Corps, Эмио Греко (Балет Марселя). Фото: ©Alwin Poiana Три фестивальных спектакля, призванных отметить юбилей Петипа, - это "Красавица", "Щелкунчик" и "Лебединое озеро". Все не похожи на исторические классические прототипы. Все – в русле большой игры с балетным наследием, которую хореографы во всем мире затеяли еще в двадцатом веке. "Красавица" из Балета Монте-Карло в постановке Жана-Кристофа Майо – поклон двум богам: сказке Шарля Перро (но не той, адаптированной для детей, которую все знают. а жесткому оригиналу для взрослых) - и балету Чайковского – Петипа. Музыка Петра Ильича использована вольно: где-то сокращена, а где-то расширена, за счет привлечения увертюры-фантазии "Ромео и Джульетта" в финале спектакля. В визуально холодном, "обобщенном" мире, где нет барочных красот и старинных костюмов, развертывается драма противостояния. Где по одну сторону баррикад – сломленная насилием принцесса Аврора и угнетенный злой матерью Принц, а по другую – эта самая мать, как квинтэссенция темной мистики и вселенского зла. Вторжение темного мира в счастливое розовое сияние для Майо – самое главное в этой непростой сказке. А прозрачный шар, в котором заключена принцесса, так же символизирует ее уязвимость, как рога на голове злой королевы (кстати, ее танцует мужчина) отсылают к теме ада, а "искореженная" классическая лексика балета говорит о неблагополучии в мире. Фото: Alice Blangero - with Liisa Hamalainen & Alexis Oliveira Совсем иное "Лебединое озеро", привезенное из Ирландии . Здесь нет даже музыки Чайковского, она заменена островными фольклорными мелодиями. (Дублинский ансамбль Slow Moving Clouds создал музыку на основе скандинавских и ирландских народных традиций, не чуждую экспериментов и проникнутую минимализмом", пишется в программке) . И сама история из компании Teac Damsa (название переводится как "Мир танца") погружена не только в сказочную лебединую мистику, но куда больше – в гущу злободневности. Постановщик Майкл Киган-Долан сохранил основные архетипы этой истории, они легко узнаваемы. Несмотря на то, что принц стал неуклюжим сельским парнем- изгоем, королева - мать – простецкой вдовой-инвалидкой, злой гений – местным начальником полиции, священник, нарушивший заповедь – убийцей, а Лебедь – изнасилованной и погибшей девушкой. Слово и пластика в этом спектакле идут на равных, а черные стены контрастируют с белыми лебедиными крыльями, которые можно запросто пристегнуть и отстегнуть. Реквизит из стремянок, кирпичи вместо жилища, черный пластик, играющий в озеро, и бессвязный бред рассказчика рождают атмосферу притчи. В финале, когда артисты разбрасывают пух и перья из полиэтиленовых пакетов по сцене и кидают пушистые охапки в зал, кажется, что эта история не забудется никогда. Фото: Colm Hogan "Щелкунчик" из Цюриха - свежее приобретение: хореограф Кристиан Шпук поставил балет всего месяц назад. Загоревшись идеей сказать собственное слово в многообразной сценической истории "Щелкунчиков", постановщик изменил первоначальное либретто, да и с музыкой поработал не по- детски: что-то выбросил, что-то переставил местами. Точкой отсчета для Шпука стала оригинальная сказка Гофмана, а не ее балетные переложения. Поэтому в балете есть не только взрослеющая Мари, но и принцесса Пирлипат, неразрывно связанная с волшебными орехами. Не забыт старый добрый принцип "театра в театре". На сцене возведена еще одна сцена, на подмостках которой стоит совсем уж маленький макет театральной коробки. В этой системе сцен-матрешек властвует серо-черный нуар, или как гласит буклет, "романтическая мистика", атмосферу которой создает загадочный Дроссельмейер – долговязая фигура в черном, нервно шевелящая длинными пальцами. По его воле загорается и гаснет свет, действие рвется вперед или стопорится паузами, люди становятся куклами - и наоборот, современный молодой человек в свитере оборачитвается принцем из сказки, а Щелкунчик обретает человечность. Добавляя в балетное блюдо парочку клоунов (своеобразных комментаторов действия), делая снежинки черными, а вальс цветов - сценой из кабаре, заставляя родителей и гостей в доме Мари жить то в восемнадцатом, то в девятнадцатом веке, а свору мышей кататься на роликах, Шпук старается создать балет-архетип, в котором идея шествует сквозь время. Но получилась у него скорее феерия для любителей развлекательных шоу, Артисты Цюрихской труппы, которых одели в пышные фантазийные костюмы, исправно выполняют все указания хореографа, пожелавшего удивить публику не столько тщательно разработанной хореографией (на основе классики), сколько блеском постановочной рамки. Да еще нужно привыкнуть к странным авторским отношениям с музыкой: временами кажется, что, кроме метра и ритма, ничего больше Шпука в Чайковском не интересует. Завершили фестиваль показы американской компании Джессики Ланг. Семь танцовщиков в универсальных комбинезонах исполнили шесть ее мини-балетов. От мужского монолога "Соло Баха", где юркий солист производит то, что можно было бы назвать "мужским порханием", до групповой "Сладкой тихой думы", отобразившей впечатления Ланг от чтения сонетов Шекспира. Американский автор смело берет то, что ей хочется из арсенала мировой хореографии: это может быть классический пируэт или прием модерн-данса. В "Сладкой думе" танцовщики все время куда-то рвутся или распахивают воображаемые двери, то с целомудренностью бойскаутов, то с опасными ассоциациями всех типов любви. Понять, что вполне абстрактный "Взгляд на тысячу ярдов" с музыкой Бетховена - это рассказ о солдатах на войне, помогает только буклет. Впрочем, сочетание общего марша- топота с общей "молитвой" дает подсказку. Балет "INK" , с брызгами черных чернил на экране задника, с танцовщиками в черном, полон графических красот. Тела то вторят, то противостоят текучей водяной субстанции а телесное напряжение дуэта зависит от скорости разлетающейся черной капли. Идея текучести и изменчивости, постоянного перевоплощения, передана американскими артистами с той же добротной старательностью, что и в прочих опусах Ланг – тщательно ею проработанных, но несколько скучноватых. Те не менее фраза из вашингтонской газеты "это было прекрасно до последней капли" нашла своих сторонников в московской публике, которая, за исключением нескольких недовольных, покинувших зал до финала, хлопала союзу танца и видео. Фото: Sharen Bradford
